В приемном помещении было пусто, за конторкой сидел один-единственный клерк. В высокие узкие окна с трудом протискивался свет, образуя причудливые тени. В дальнем конце был коридор, ведущий внутрь здания, но Сван устремил взгляд на дверь с табличкой: «КАБИНЕТ КОРТНИ И ЛУИСА РОЛАНДОВ», пересек приемную и постучал.

Он не ожидал, что дверь откроет Абигайл Норман, хотя, наверное, не стоило удивляться.

А она уж точно удивилась – светлые глаза расширились, затем сузились, потом лицо расслабилось. Но Абигайл не двинулась с места – так и стояла на пороге.

– Сильвестр. Чем могу быть полезна?

Сван растерялся. Он попытался припомнить, когда в последний раз видел ее так близко. Кажется, на похоронах, когда пепел корабля еще носили волны в гавани. При мысли об этом его ноги сделались тяжелыми и неуклюжими.

Абигайл, молча дожидаясь ответа, вскинула бровь.

– Мне нужен Лу, – произнес Сван. – Он здесь?

Абигайл заулыбалась:

– Лу здесь нет, но мы будем рады с тобой потолковать. – Она отступила в сторону, раскрыв дверь пошире – Сван увидел в кабинете Корта Роланда и какого-то незнакомого господина с соломенными волосами и мальчишеским лицом, веснушчатым и румяным, совсем не вязавшимся с телом взрослого мужчины. Блондин при виде Свана широко осклабился.

– Гейбл Штраус, – представила его Абигайл. – А это Сильвестр Сван, смотритель маяка.

– Мое почтение, мистер Сван, – сипловато и немного в нос произнес Гейбл Штраус с заметным акцентом американского Юга.

– Сван, если бы я утром знал, что вы собираетесь в город, непременно предложил бы вас подвезти, – сказал Корт Роланд.

У Свана противно взмокла шея. Только этой толпы ему здесь не хватало… Он мысленно представил себе свою кухню – с желтыми стенами, уютную, безопасную.

– Если не возражаете, я вернусь, когда здесь будет Лу. – Он знал, что не вернется. Пусть уж лучше мальчишка сам к нему заглянет. Так и надо было сразу поступить – послать Стоя в город с просьбой младшему Роланду наведаться на маяк, как раньше Сван позвал его брата. И пусть придет один.

Но не успел он сделать и пары шагов к выходу, как Абигайл снова заговорила:

– Мы все на одной стороне, Сильвестр. У тебя есть то, что нужно мне, и наоборот, так что я не вижу, почему бы нам не помочь друг другу.

«Можно мне посмотреть на твои чашечки, Софи? Пожалуйста».

– Что ты имеешь в виду? – спросил Сван. – Что именно тебе нужно?

Абигайл уселась за стол и подняла на него взгляд:

– Мне нужна дарственная Нико.

– Дарственная на земельный участок в Нью-Йорке, – пояснил Корт, обращаясь к Гейблу Штраусу. – Бабушкино приданое. Обстоятельства тогда были совсем иные. – Несмотря на непринужденный тон, чувствовалось, что сейчас он нервничает больше, чем утром в доме Свана. Более того, старик заметил, что они оба были напряжены – и Корт, и Абигайл, – как будто вместо Гейбла Штрауса в кабинете находилась гигантская змея. Американец, в свою очередь, выглядел так, как будто происходящее его забавляет, и внимательно следил за всеми участниками разговора.

– Утром я уже сказал, что понятия не имею о судьбе этой дарственной. – Сван устремил взгляд на банкира. – Вы у Софи Меттл не спрашивали? Она сейчас живет в нашем старом доме.

– Спрашивали, – кивнул Корт. – Она никаких документов там не находила.

– Что ж, на нет и суда нет, – пожал плечами Сван. – Мне жаль. Но должен ведь быть другой способ…

– Закавыка в том, – прервал его Корт, – что у Софи Меттл нет причин что-либо скрывать от нас.

Сван уставился на него с удивлением:

– А у меня, по-вашему, есть?

– Софи была настолько любезна, что позволила нам осмотреть ее вещи, чтобы окончательно удостовериться в отсутствии дарственной, – сказала Абигайл. – А ты подобной любезности не проявил.

– С какой стати я позволю кому-то рыться в моих вещах? – возмущенно бросил Сван. Как мог он кого-то допустить на маяк, к старым письмам от Грейс? Ему вспомнилось, как беспокойно Корт сегодня шарил взглядом по его дому, ни на чем долго не задерживаясь, но все подмечая. – Я сказал: у меня нет дарственной. Этого достаточно.

– Нет, не достаточно, – отрезал Корт.

Гейбл Штраус наслаждался происходящим.

– Сван, – опять вмешалась Абигайл, и ее внук прикусил язык. – Эта дарственная – единственное, что «Банк Норманов» готов принять в качестве платы за перемещение маяка. И последний ее владелец – ты. Если хочешь спасти маяк, тебе придется поискать пропажу поусерднее.

– Вот видите? – снова обратился Корт к Гейблу Штраусу. Тот кивнул, и Сван вдруг почувствовал себя марионеткой в детском кукольном спектакле, выполняющей роль, которую он не успел прочитать. – По закону нам даже не надо оформлять какие-то бумаги на возврат этой дарственной – я просто должен был унаследовать ее от деда, вот и все. Но как я уже сказал, обстоятельства тогда были совсем иные.

Абигайл все это время смотрела на Свана.

– Корт прав, – тихо сказала она ему, пока Гейбл Штраус что-то громко рассказывал ее внуку о правах собственности. – Дарственная принадлежит нам. Нико этого хотел бы. Корт – тоже его семья.

Свану показалось, что у него из легких выбили одним ударом весь воздух.

– Не смей говорить мне о том, чего хотел бы Нико, – процедил он. Остальные слова застряли у него в горле. Это были всего лишь слова, но он не мог их произнести. Не мог изречь неизреченное, ни разу не прозвучавшее вслух за последние шестьдесят пять лет: «И не говори мне, что твоя девочка была дочерью Нико, ведь мы оба знаем, что это неправда».

Абигайл все еще улыбалась, и Сван вдруг поразился, какими старыми они стали. Как много лет оба прожили и как мало за эти годы изменились.

А еще больше его поразило то, что им почти нечего сказать друг другу.

Когда Мари наконец добралась до Норман-Клиффе, было темно, и она не сразу поняла, собирается ли солнце вставать или оно только что село. В водах Греции ей удалось «поймать попутку» – сесть на исследовательское судно, которое шло в Порто-Кайо на Пелопоннесе; оттуда она за четыре часа доехала на автомобиле до Афин, на самолете отправилась в Амстердам и дальше – в Нью-Йорк; шесть часов прождала в терминале рейс в Торонто, читая с экрана телефона последние отчеты Гектора; из Торонто на небольшом самолете добралась до Галифакса, а из Галифакса – на совсем уж крошечном до Сент-Джонса. Там в аэропорту ее встречал водитель, держа в руках картонку от коробки из-под рыбы с написанным большими буквами именем «МАРИ АДАМС». В его машине она заснула. Проснулась от того, что водитель тряс ее за плечо, вылезла на мощенную камнем улицу, прошлась немного и только тогда сообразила, что солнце все-таки не садится, а восходит. Норман-Клиффе на острове Ньюфаундленд просыпался, и даже сейчас, в полудреме, она не могла не заметить, что здесь очень красиво.

Мари стояла на вершине поросшего ежевикой холма, склон которого полого спускался к серой гавани, где не видно было причалов за стройными мачтами и корпусами судов. По склону было разбросано несколько дюжин домов, обшитых досками, чистеньких и просторных; в глазах пестрело от цветов, в которые они были выкрашены: там попадались и сдержанный синевато-серый, и мятежный алый, и ярко-желтый, и бирюзовый, без переходных тонов. Купы деревьев и пригорки между домами казались такими же суровыми, основательными и крепкими, как волны внизу; такой ландшафт тянулся вдаль от города до каменистого пляжа с одной стороны и до прибрежных скал с другой – диких, грозных, ощерившихся на океан, будто замерших перед броском.

Здание, возле которого водитель высадил Мари, было больше остальных на этой улице. Деревянная вывеска над дверью гласила: «Дом капитана Меттла». Переступив порог, Мари очутилась в помещении, оформленном в морском стиле и похожем на уютную гостиную. Стены здесь были обшиты деревянными панелями, повсюду лежали разномастные коврики и стояли удобные на вид кресла из разных гарнитуров. Женщина за деревянной конторкой протянула ей ключ с плюшевым брелоком в виде парусной шлюпки – от двери на втором этаже. Лишь когда ее несколько сумок и чемоданов с вещами оказались в номере, Мари обнаружила, что не хватает одного, серебристого, с теплой одеждой – видимо, потерялся где-то в процессе пяти перелетов. «Эту проблему будем решать потом», – успела подумать она и, не раздеваясь, рухнула на кровать.