Лис внезапно оборвал свою речь, видимо, пытаясь задавить нахлынувшую злость. Олга молчала, слушая удаляющиеся шаги Учителя. В ушах звенело холодное лисье “извини”, а по щекам катились злые слезы. Она презирала себя за неуместное, глупое чувство, за преступную слабость. Отчаяние, горькое и липкое, смешавшись с бурлящей яростью, жгло ее изнутри. Она ненавидела себя за то, что осмелилась пожалеть врага.

***

Неделю море не прекращало штормить. Небо изливало на землю бесконечные потоки ледяного дождя, будто некто проткнул серое чрево острым кинжалом сразу в нескольких местах. В короткие часы затишья трудно было определить, где кончается всклокоченная грязно-белая пучина, и начинаются свинцовые тучи. Лис безвылазно сидел на острове, не решаясь выходить в бушующее море на своей утлой лодочке, так что питались оба духа исключительно из своих запасов, да тем, что удавалось поймать в заливе.

Неделю Олга терпела постоянное присутствие нелюдя, в тихую ругая проклятую погоду, мерзкого йока и себя саму за то, что позволяет Рыжему вывести себя из душевного равновесия. Сказать, что Старший раздражал Змею – все равно, что смолчать. Он доводил ее до бешенства. Лис маялся от дикой скуки, запертый на маленьком клочке безродной земли, и маяту эту не могли удовлетворить даже жестокие уроки. Длинные осенние вечера превращались для Олги в вечность.

В маленькой хижине, схороненной среди скал от пронзительно воющего ветра, спрятаться от вечно раздраженного нелюдя не было никакой возможности. Одним из любимых развлечений Лиса было часами в упор глазеть на Олгу, неотрывно следя за каждым ее движением так, что последняя не могла сосредоточиться на деле, будь то чтение, письмо или рукоделие. Иногда он тешил себя иным способом. Брал собрание сочинений сильвонских менестрелей на языке гаутов и рассматривал цветные картинки, сопровождавшие непонятный для Олги текст. Покуда Ученица ломала голову, чем бы занять надоевшего Лиса, ответ нашелся сам собой.

***

Нелюдь сидел у очага и при неверном свете пламени, дрожащем на сквозняке, разглядывал миниатюру – белого, словно снег на горных вершинах, юношу-ангела, распростершего крыла над прекрасной девушкой – княжной, судя по златому зубчатому венцу. В далеких землях Сильвона таких звали королевами. У девушки вместо рук из прорезей рукавов, стянутых серебряными браслетами, выглядывали две источающие яд гадюки. Песня, скорее всего, имела печальный конец, ибо на картинке и прекрасная княжна, и белоснежный юноша умирали. Олга давно приметила, что именно это изображение больше всего привлекает внимание Лиса. Вот и сейчас он задержался на этой странице дольше, чем на прочих. Змея вздрогнула, когда Рыжий резко обернулся, протягивая ей книгу.

– Читай, – потребовал он. Выдержав несколько секунд напряженного молчания, Учитель вновь тряхнул книгой пред лицом слегка удивленной Олги и раздраженно добавил, решив, по-видимому, что глупая Ученица не поняла его.

– Ты же грамотная? Здесь те же… знаки, что и в других книгах. Такие же закорючки, которыми ты мараешь бумагу. Прочти мне это, – он требовательно ткнул пальцем в текст. Олга взяла в руки тяжелый фолиант, пряча язвительную улыбку.

– Я не могу прочесть “это”. “Это” написано на языке, которому меня не учили.

Лис удивленно переводил взгляд с Младшей на книгу и обратно.

– Не смей мне врать, – в его голосе появились злые нотки, глаза сузились, вот-вот сорвется.

– Зачем мне лгать? – Змея искренне радовалась поводу как следует поиздеваться над йоком. – Эти, с твоего позволения, “закорючки” люди называют буквами. И то, что гауты используют фавийский алфавит для написания слов, еще не значит, что их речь сходна с речью жителей древней Ромы.

Ясно было, что Лис ничего не понял из объяснения Олги, и это, к великому ликованию Младшей, его взбесило.

– Так… буквы ведь те же!

– И что с того?

– Ну, так читай! – рявкнул Лис. Змея зло хмыкнула, смерив глупца напротив презрительным взглядом, и принялась читать гаутские слова на фавийский манер. Нелюдь внимательно выслушал получившуюся тарабарщину до конца, и Олга, к своему огромному изумлению, заметила тень понимания на его лице. Она и раньше слышала от него слова иноземного происхождения, но как-то не задумывалась о том, что чернявый йок и вправду знает языки.

– Ну, и о чем сия песнь?

– О двух впечатлительных дураках, – угрюмо произнес Лис, забирая книгу. Несколько минут в хижине царило молчание, нарушаемое лишь треском огня в очаге да мрачным завыванием непогоды за дверью.

– Хочешь, я научу тебя читать?

– Хм, попробуй.

***

Море ярилось до начала студня19, хотя в этой местности один из самых холодных месяцев был, пожалуй, чересчур теплым для своего названия. Здесь его величали снегостоем, и весьма оправдано. Три недели штормов и бурь закончились внезапным затишьем, и из серой шали небес посыпались крупные хлопья чистого снега, что не сойдет до самой весны.

Ранним утром Змея вышла из хижины умыться да размять тело перед очередным уроком и несколько мгновений, ослепленная белизной зимнего покрова, просто жадно вдыхала искристый морозный воздух. Земля словно уснула, накрывшись тонкой накрахмаленной простыней, завершила забвеньем время грозных бурь и безумий шторма. Холодное прикосновение снега к голым ступням взбодрило сильнее ведра ледяной воды, и Олга, потянувшись до хруста в затекших суставах, побежала к берегу. Все вокруг было окутано нежнейшей пеленой, будто Творец обрядил свое создание в белый саван, и в великой скорби смолкла жизнь, звенящей тишиной встречая смерть. Даже чайки не осмеливались нарушить священное безмолвие своим надрывным стенанием. Море замерло, скованное у берега тонкой ледяной коркой. Это была прекрасная смерть, спокойная и внушающая уверенность в скором перерождении. И это был знак, предупреждение, только Змея не смогла понять его смысл, покуда не вернулась к убежищу.

Лис сидел на корточках у хижины и вычерчивал пальцем на снежном полотне слово “бой”. На его лице сквозь маску глухого безразличия проглядывала вполне человеческая усталость и тоска. Давно уже пора сбросить эту дурацкую личину! Олга подошла ближе и словно ударилась лбом о ледяную стену, наткнувшись на взгляд Учителя. Казалось бы, Младшая давно привыкла к этому бездушному взору, выдумав историю о жизни, спрятанной где-то на дне бездны, и заставив себя поверить в то, что для Лиса еще не все потеряно. Теперь же она видела перед собой мертвеца, ибо со дна бездны поднималась смерть, совсем иная, нежели та, которой так восхищалась Олга – страшная, черная ведьма, гниющая в проказе. Лис, казалось, сам обрекал себя на гибель, и, что страшнее, ему это было совершенно безразлично. Маска оказалась реальностью.

Учитель поднялся, оправляя штаны. Голос его, спокойный и безжизненный, не нарушил, а, казалось, дополнил густую тишину.

– Я передал тебе все знания и умения, что получил от своего наставника, – начал он давно заученную фразу, – а также те, что освоил самостоятельно. Да свершится бой равных! Да явится в свет Воин! Да будет доказано право твое на ритуал! Постись три дня и очисти себя от скверны людских пороков. Прими вызов и будь достойна.

Уже! Олга сжала в кулаки взмокшие ладони, склоняя голову в глубоком поклоне. Сил едва хватило на то, чтобы сдержать дрожь в голосе и твердо произнести:

– Да будет так.

***

Три дня вынужденного безделья у горячих озер утомили Змею больше, нежели двойное прохождение трассы. Выматывали мысли, копошившиеся в голове, будто клопы, такие же омерзительные и столь же неистребимые. Ни о чем другом, кроме предстоящего поединка, Ученица думать не могла. Мысль об убийстве приводила ее в ужас, и, как бы она ни старалась распалить тлеющий в груди уголек гнева, неверное пламя гасло в потоке страха и отвращения. Сначала она уповала на то, что Лис не позволит ей совершить месть, но при воспоминании о его взгляде во время последнего между ними разговора все надежды рассыпались в прах. Казалось, нелюдь сознательно ставил перед ней выбор: либо убийство, либо вечное рабство в оковах чужой – Лисьей – Печати. Ну почему, почему он просто не отпустит меня? Что я ему?! Неужели нет другого выхода? Их ведь тысячи тысяч, выбирай любой! Что мешает ему изменить существующие порядки? Нарушив закон многие разы, неужто нельзя преступить его еще один раз?! Возможно, Рыжий своим холодным разумом не в силах был создать иные варианты, особенно те, что рождаются в сердце под влиянием таких чувств, как сострадание и любовь, чего лишила нелюдя двойная Печать. А ведь он хочет быть человеком! Это мерзкое злобное животное хочет быть, как люди!