Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Что?!

Она была абсолютно нагой, если не считать бинтов, бандажом перетягивающих ее торс. Без лишних слов он шагнул к ней и резким быстрым движением выдернул простыню из крепко сжатых пальцев. Олга потеряла равновесие и неудачно села обратно на лежанку. Согнувшись пополам от нестерпимых резей в животе, она зашипела, чуть не прикусив себе язык.

– Глупая девка, – процедил он сквозь зубы, с силой распрямляя ее, свернувшуюся в комок, и укладывая на кровать.

– Не называй меня так! – зарычала она, захлебываясь негодованием и болью. И тут он залепил ей звонкую пощечину такой силы, что на глаза выступили слезы. На короткий миг перехватило дыхание, и все телесные и душевные переживания отступили. Остался лишь бесчувственный и холодный голос, властно чеканивший тяжелые слова.

– Я буду называть тебя так, как посчитаю нужным. Запомни, теперь ты – никто, зародыш в утробе самки. Я дал тебе вторую жизнь, и ты благодарно будешь выполнять все мои приказы, иначе я забью тебя, как бешеную собаку.

Олга застыла, пораженная своей новой ролью рабы при жестоком царьке. Сколько яда источали эти губы! Ей хотелось съязвить, но он наверняка не поскупился бы на еще один удар. Она начинала тихо ненавидеть своего спасителя.

Тем временем он нежно успокаивал ее боль. Олга сквозь перевязь почувствовала холод его рук, водящих по животу сверху вниз, сверху вниз. Как будто зверя оглаживает. Как будто что-то, поселившееся внутри ее утробы, негодует по поводу грубо нарушенного покоя.

Размышляя о последней неделе, проведенной в сознании, но без движения, Олга подметила в себе несколько новых ощущений. Слух, зрение, нюх, вкус, осязание – все ее тело работало на неком новом, более высоком уровне. Эта перемена не пугала, но настораживала. Кто знает, что происходит после смерти… Олга была абсолютно уверена в том, что там, на ступеньках главной лестницы школы, она не просто впала в беспамятство. Ее убили ударом кинжала в живот. И холодную сталь вонзил в ее тело именно этот нелюдь, как она мысленно называла своего новоявленного хозяина. Сколько раз Олга задавалась вопросом, как это все может быть, сколько раз пыталась завязать подобие беседы с этим странным существом, выяснить, кто он такой, или что он такое. Но тот отвечал односложно или вообще молчал, а когда она начинала раздражаться, просто вставал и уходил, пользуясь ее немощью, чтобы избавиться от докучливых расспросов.

Тем не менее он очень внимательно наблюдал за ней. Олга чувствовала живой интерес, хорошо спрятанный под маской безразличия и холодной отчужденности. Когда в его отсутствие она попыталась самостоятельно сесть на лежанке, взгляд нелюдя ощущался сквозь бревенчатые стены. Казалось, он видел Олгу насквозь своими черными, как бездонные колодцы, глазами. Она же не смогла узнать даже его имени, а на предложение называть его “хозяином” лишь презрительно хмыкнул, едко подметив, что он ее еще не купил, чтобы иметь над ней власть. Этот довод был настолько смехотворен, что даже она в своем упрямстве понимала это, и негодовала от неясности происходящего и от мысли, что нелюдь вправе поступать с ней, как ему угодно, как хозяин спасенной им жизни. Она не понимала его мотивов, не видела цели, и страх, как волны прибоя, с завидной регулярностью накатывал, погружая ее с головой в свое липкое нутро. Она боялась, и пыталась скрыть это нападками и наглостью.

В такие моменты он не трогал Олгу, видимо, боялся повредить, и вот только что, вложив в одну звонкую пощечину все накопившееся раздражение, выплеснул его в самой что ни на есть циничной форме, разбавляя удар не менее звонкими словами. Может ли это значить, что болезнь и смерть отступили?

Олга с ненавистью посмотрела на красивый профиль нелюдя. Его сосредоточенный взгляд был прикован к бинтам, и казалось, проникает глубже, под них, в самое нутро. Щеку до сих пор саднило.

– Ну и что ты там пытаешься высмотреть? – раздраженно спросила она. Он поднял глаза, несколько секунд смотрел на стену, а потом задумчиво произнес:

– Ты, наверное, права, – Олга от удивления вздрогнула, – девкой тебя называть бессмысленно. Мне пришлось вычистить твое сгнившее чрево. Так что детей ты точно иметь не будешь. А какая из тебя девка, коли родить не сможешь?

И он улыбнулся ей впервые за все время, обнажая ряд безупречно белых зубов. Олга застыла. Да как он смеет?

Ублюдок! – она замахнулась, чтобы ответить ударом на удар, но нелюдь ловко перехватил руку за костлявое запястье и с силой сжал. Олга вскрикнула от боли. Глаза его сузились, превратившись в две злые черточки.

– Сначала подумай, прежде чем ударить того, кто имеет над тобой полную власть… ялая1 сучка, – тихо произнес он, отбрасывая ее руку. Затем нелюдь поднялся и, сняв с крюка топор, вышел за дверь.

Слушая мерный стук топора, Олга тряслась, как в лихорадке, обхватив руками взмокшие плечи.

За что? Что я ему такого сделала? Зачем он вытащил меня из ада? Чтобы опять бросить туда? Он что, пытается играть роль черта при грешнице? Зачем?

Слез не было, было лишь гнетущее чувство тоски и обиды. Даже злоба испарилась, осталась лишь бессильная усталость. Выходит, способностей человеческой души не хватает на долгое поддержание какого-то одного чувства. Она устала. Сегодняшний предел был исчерпан. И на смену жгучей злобе пришло тягостное раздумье.

***

Сколько Олга себя помнила, она всегда была счастлива среди родных, в кругу своей дружной семьи. Отец, Тихомир, бывший искусным оружейным мастером вот уже в пятом поколении, держал крупное дело в Толмани. В жене своей, Луте, он души не чаял, хотя она и была слаба здоровьем. Тем не менее, четырех детей народить смогла. Олга была жданной девочкой за двумя старшими братьями и ребенком, самым тяжелым в родах. Повитухи, принимавшие роды целым собором, поговаривали, что “тяжел был плод в рождении, тяжелую судьбу пронесет в жизнь”.

Маленькая сестренка, родившаяся через два года, вышла так легко, что собравшиеся было вокруг роженицы бабки разочарованно ахали, упустив очередную возможность почесать языки, а знахарь, приглашенный в помощь, лишь усмехнулся в белые усы.

Длительные роды привели к травме, как позже говорил знахарь, осматривая Олгу. У девочки в три года проявились признаки падучей. Выражался недуг неожиданными приступами бессознательного состояния. Однажды она “вылетела” из собственного сознания посреди улицы и очнулась дома с перебинтованной рукой. Конь под шальным наездником задел сидящую на дороге девочку, раздробив запястье правой руки. Кости срослись, но, когда пришло время учиться письму, перо Олга держала в левой.

Припадки случались редко, но всегда очень некстати, когда их меньше всего ожидали. Олга никогда не могла отличить радостно-восторженного состояния детской игры от предвестия приближающегося приступа. Несмотря на строгий запрет родителей, она в одиночку бегала за ворота играть с местной ребятней в салки, рвала рубахи на заборах соседских огородов, воровала фрукты, которые в чужих садах всегда были слаще, крупнее и желаннее, чем в собственном. В любимой среди детей забаве, игре в могучих богатырей, Олга всегда предпочитала быть ужасным драконом, нежели прекрасной княжной, поэтому юные воины, коих было в большинстве, всегда в пылу битвы оставляли на ее теле столько синяков, сколько успевали до того момента, пока она не притворялась мертвой. Но Олга утешалась мыслью, что мальчишкам доставалось не меньше. Бывало, что припадок настигал ее в пылу битвы, и это только добавляло шишек и ссадин.

Образ дракона сопровождал Олгу с самого детства. Она хорошо помнила момент, когда впервые увидела этого легендарного змея. Однажды странный человек с жуткими глазами принес отцу эскиз для гравировки меча, кованного из странного серебристого сплава, – цветную миниатюру – небывалой красоты змею с тонкими перепончатыми крыльями, раскинутыми в стороны. Картинка заворожила ее своим великолепием. Отец тогда сказал, что “крылатые змеи бывают только в сказках и называют их драконами”, и что “они всегда плохие и много хорошего люда губят ни за что” и зачем-то добавил “лучше не связываться с такими зверями, как этот … человек”. Олга не поняла, что имел в виду отец, говоря о воине, а в то, что было сказано о змее, не поверила. Разве такое прекрасное создание может убить? Гадюка может, укусив и отравив своим ядом, а эта – вряд ли.

вернуться

1

ялая – бесплодная (о скоте)

3
{"b":"893060","o":1}