– А вот и я! – донеслось прямо из деревянных недр. – Приветствую вас, достопочтенная публика! Скоро вам предстоит услышать массу увлекательных историй, сочиненных мной при свете адского пламени, заставляющего грешников испытывать бесконечные муки по вине собственной беспечности. Вы и представить себе не можете, со сколькими несчастными бедолагами пообщался ваш покорный слуга, дабы вдохновиться на создание поистине неповторимых шедевров, преследующих цель изобличить порочную людскую натуру.

– Сгинь, нечисть! – заглушил шум ветра отчаянный крик, вместе с чем говорящая кукла улетела в кусты, а вслед за этим из ствола пистолета вырвался заряд картечи.

– Промазал! – раздался ликующий писк вопреки намерениям противника положить конец их знакомству одним метким выстрелом.

– А это мы сейчас посмотрим! – процедил сквозь зубы Октавио, направившись на ослабевших от потрясения ногах к месту падения куклы.

Однако, к разочарованию стрелка, деревянное тельце ни капельки не пострадало и даже костюмчик не порвался! Тогда-то в памяти и всплыли наставления падре Антонио касательно методов борьбы с силами зла, пользующиеся большой популярностью у церковнослужителей. Что, как не молитва, подкрепленная крестным знамением, должна была уберечь страждущую душу от бесчинств дьявольских созданий?

Озарит мне путь во тьме

Крест, стоящий на холме!

Сатана пускай уйдет,

В преисподней кров найдет!

Суета меня оставь,

На тот берег переправь!

Змей проклятый, отползи

И к ногам моим пади!

Я взываю к небесам,

Силу придаю устам,

Чтоб навеки мир-покой

Воцарился над землей!

– Неа! – насмешливо пропищала кукла.

– Что "неа"? – озлобленно переспросил Октавио.

– Молиться не вариант.

– Ладно, поступим иначе.

Свободная от пистолета рука подалась вперед и осенила крестным знамением деревянное тельце.

– Говорю, не поможет!

– Здорово! Тогда вернемся к первоначальному плану!

– Ты о чем?

– Сейчас я тебя зарою и преспокойно отправлюсь странствовать по свету.

– Чтобы радовать публику старьем?

– В смысле "старьем"?

– А кто недавно просил у Всевышнего наделить его даром сочинять такие же восхитительные пьесы, какие сочинял дядюшка Пио?

– Ничего я у Всевышнего не просил, – отрицательно замотал головой Октавио, поразившись тому, насколько много кукла знала о его прошлом. – Просто мне захотелось выразить ему сожаление по поводу своей бездарности.

– Не надо скромничать. В твоем арсенале талантов хоть отбавляй: и верховая езда, и стрельба из пистолета, и чревовещание, и умение ловко управляться с моими размалеванными собратьями, выходящими на сцену вертепа словно живые артисты. Если бы я мог хлопать в ладоши, то обязательно бы поаплодировал. Уж поверь.

– Полнейшая чушь!

– Почему?

– Потому что вести беседу с неодушевленным предметом смахивает на безумие. Но скоро мы данное недоразумение исправим.

Не имея ни малейшего желания докапываться до истины, Октавио схватил куклу за нос, пролез через кусты и начал спускать по склону вниз.

– Какой же я неодушевленный предмет? – жалобно заверещала кукла, ужаснувшись жуткой перспективе быть заживо погребенной под толстым слоем земли.

– Самый что ни на есть настоящий.

– А способность воспроизводить осмысленную речь?

– Ерунда! Это всего лишь плод разыгравшегося воображения.

– А способность приводить лошадей в бешенство?

– Тоже ерунда! Лошади на дух не переносят умалишенных. Видимо, от них веет неприятной энергией.

– А способность к сочинительству? Заметь, я уже второй раз о нем упомянул.

– Стоп! – занеся куклу над могилой, Октавио приготовился разжать пальцы, но так и не смог этого сделать. Что-то заставило его повременить с похоронами и выслушать собеседника до конца. – Ну-ка, повтори последнюю фразу.

– Предлагаю заключить сделку. Ты записываешь с моих слов текст новой пьесы, затем ставишь ее в ближайшем городишке, и если реакция жителей окажется положительной, в чем у меня нет сомнений, мы становимся равноправными партнерами.

– А если жители поднимут твое творчество на смех?

– Зарывай сколько влезет. Сопротивляться не буду.

– Прямо сейчас прочесть что-нибудь сможешь?

– Неа. Мне нужно малость пораскинуть мозгами.

– Хорошо, вернемся к разговору завтра в полдень.

– Спасибо, приятель! Вот увидишь, наш тесный союз принесет нам обоим сплошную выгоду.

Могло даже показаться, что улыбка куклы стала еще шире. То же относилось к сузившимся на секунду глазам, которые априори не обладали свойством менять форму, потому что их нарисовали красками. Одним словом – волшебство, заставляющее серьезно задуматься над причинами его проявления. И Октавио думал, распрягая лошадь для ночного отдыха – вдруг это Бог решил проверить крепость веры своего раба, прислав к нему носатого искусителя, манипулирующего самыми сокровенными чувствами. Думал, допивая на сон грядущий остатки алкоголя, – правильно ли он поступил, сохранив носатому искусителю жизнь, вместо того чтобы с ним разделаться? Думал, расправляя соломенную лежанку на узком пятачке, расположенном невдалеке от тропинки, – как бы отнесся ко всему произошедшему дядюшка Пио? Наверняка пожурил бы нерадивого ученика, поддавшегося соблазну пополнить репертуар за счет жителя ада. В то же время никто не поднимал тему обмена бессмертной души на земные блага, следовательно отказ от партнерства ничем серьезным не грозил. Кроме выслушивания глупых претензий, разумеется.

Потом мысли начали путаться, вследствие чего Октавио вытащил из повозки толстый шерстяной плед, укрылся им с головой и погрузился в таинственный мир сновидений, представляющий собой набор разноцветных картинок, лишь отдаленно напоминающих окружающую действительность. То ему виделись родители, опечаленные пропажей сына, хотя их любовь ограничивались сугубо чтением нотаций да постоянным понуканием по поводу или без повода. То ему виделся дядюшка Пио, бегущий навстречу по брусчатке, но каждый раз исчезающий и перемещающийся назад, словно его путь – не прямая линия, а замкнутое кольцо. То ему виделся падре Антонио в шутовском наряде, укоризненно качающий головой. Дескать, всякого вероотступника ждет после смерти геенна огненная. Только при чем тут вероотступничество, если договор с силами зла не скреплен кровью? И, под конец, перед глазами возникла Эбигейл, чье дряхлое тело претерпело существенные изменения, обретя привлекательные девичьи формы – за исключением морщинистого лица, заканчивающегося все тем же страшным крючковатым носом.

"Привет, дружочек! – сказала вкрадчивым голосом полустаруха-полудевушка, указав клюкой в направлении повозки, где на облучке восседала кукла. – Тебе понравился мой подарочек?"

"Вы мне снитесь?" – спросил Октавио, высунувшись из-под пледа.

"Может быть".

"Тогда катитесь к черту! Нам не о чем разговаривать!"

"Зачем же так грубить? Я всего-то хотела справиться о твоих делах".

"Не переживай, – зашевелилась кукла, – скоро наши с ним дела пойдут в гору! И все благодаря пьесе про шатуна!"

"Отличная новость!" – усмехнулась полустаруха-полудевушка.

"Ты двигаешься?" – воскликнул Октавио, вспомнив, как прошлой ночью раскачивалось кресло-качалка.

"Ну конечно! – пропищал в ответ тоненький голосок. – Как же не двигаться, когда вокруг полным-полно диких тварей, так и норовящих перегрызть кому-то глотку?"

"Что еще за дикие твари?"

"Сам погляди", – нос куклы прочертил в воздухе дугу.

"Хрю-хрю!" – захрюкали кабаны, высунув морды из-за повозки.

"У-у-у!" – завыла с вершины холма волчья стая.

"Р-р-р!" – ощетинилась совсем рядом белая волчица, готовясь совершить очередной молниеносный прыжок.