Подруга нахмурилась и продолжила:

– Церковном кладбище…

– Надгробьях на кладбище, – не преминула отметить Люси.

– Церковном стороже, и церковных скамьях, и чаепитиях в церкви, – триумфально завершила Патрисия. Она подалась вперед, серо-голубые глаза ее расширились. – Он же викарий! Ему положено надоедать всем до смерти разговорами о чертовой церкви.

– Я совершенно уверена, что не стоит описывать церковь подобным эпитетом, а еще – что мое терпение лопнуло.

– После всех этих лет? – вопрошала Патрисия, всем своим видом напоминая разъяренную синичку. – Почему бы тебе не делать, как я: думать о шляпках или туфельках, пока он болтает. Юстас вполне доволен, если время от времени произносить «да, разумеется».

Люси взяла еще один кусочек рахат-лукума и откусила половину.

– Тогда почему бы тебе самой не выйти замуж за Юстаса? – спросила она.

– Не глупи! – Патрисия сложила руки на груди и отвела взгляд. – Мне нужно выйти замуж за «денежный мешок», а викарий беден, как... да, как церковная мышь.

Люси застыла, не донеся до рта остаток лакомства. Она никогда раньше не размышляла о Юстасе и Патрисии. Не могла же ее подруга действительно испытывать нежные чувства к викарию?

– Но…

– Мы обсуждаем не меня, – решительно прервала ее Патрисия. – Мы говорим о твоих ужасающих перспективах замужества.

– Почему?

Патрисия повернулась к подруге.

– Ты уже потратила на Юстаса свои лучшие годы. Сколько тебе сейчас? Двадцать пять?

– Двадцать четыре.

– Без разницы. – Патрисия махнула рукой, запросто сбросив со счетов целый год жизни. – Ты все равно не можешь начать все с начала.

– Я не…

– Нужно просто сказать ему, что ты совершила чудовищную ошибку, – повысив голос, произнесла Патрисия. – Ведь в Мейден-Хилле, помимо Юстаса, больше и женихов-то нет, разве что Томас Джоунс, но у того, готова спорить, свиньи ночуют прямо в доме.

– Ты выдумываешь, – жуя, едва внятно проговорила Люси, а проглотив, спросила: – За кого же тогда собралась замуж ты?

– За мистера Беннинга.

Как хорошо, что к этому моменту Люси уже проглотила рахат-лукум, иначе точно бы подавилась. Она зашлась громким, откровенно не подобающим леди смехом и, только когда глянула на подругу, поняла, что та говорит серьезно.

– Это ты сошла с ума, – с трудом выдавила Люси. – Он тебе в отцы годится! Трех жен похоронил. У мистера Беннинга уже и внуки есть.

– Да. А еще у него есть... – Патрисия принялась загибать пальцы, перечисляя, – ...чудесный особняк, две кареты, шесть лошадей, две служанки на верхнем этаже и три на нижнем, и девяносто акров пахотной земли, причем бóльшая часть сдана в аренду. – Она опустила руки и в тишине налила себе еще чая.

Люси изумленно таращилась на подругу.

Патрисия откинулась на спинку дивана и подняла брови с таким видом, словно они обсуждали дамские шляпки.

– Что?

– Иногда ты меня просто пугаешь.

– Честно? – Патрисия выглядела довольной.

– Честно.

Люси потянулась за рахат-лукумом, но подруга шлепнула ее по ладони.

– Ты не влезешь в свадебное платье, если продолжишь уплетать сладости.

– Ох, Патрисия. – Люси откинулась на симпатичные подушки. – Я не собираюсь выходить замуж – ни за Юстаса, ни за кого-либо еще. Я стану чудачкой-старой девой и буду присматривать за детьми, которых вы с мистером Беннингом родите в его великолепном особняке с тремя служанками на нижнем этаже.

– И двумя на верхнем.

– И двумя на верхнем, – послушно повторила Люси. Можно уж сразу начинать кивать чепцом, как положено старой деве.

– Это все тот виконт, да? – Патрисия взяла запретную конфетку и рассеянно откусила. – Я сразу поняла, что от него будут одни неприятности, стоило только заметить, как он пожирает тебя глазами, словно кот, увидавший за окном птичек. Он хищник.

– Змей, – мягко уточнила Люси, вспомнив, как улыбался ей Саймон – одними глазами поверх стакана.

– Что?

– Ну, или змий, если тебе так больше нравится.

– О чем это ты там лепечешь?

– О лорде Иддесли. – Люси взяла еще рахат-лукума. В любом случае, замуж она не выйдет, так что не важно, влезет она в какое-то из своих платьев или нет. – Он напомнил мне большую серебристую змею. Блестящую и довольно опасную. Думаю, это все его глаза. Даже Papa заметил, хотя сказал об этом не в такой лестной манере. То есть, весьма нелестной для лорда Иддесли. – Люси кивнула и сунула в рот липкий кусочек сладости.

Патрисия пристально смотрела на подругу:

– Интересно. Конечно, странно, но все же интересно.

– Я тоже так думаю. – Люси вскинула голову. – И не нужно говорить мне, что он не вернется, поскольку мы с Юстасом это уже обсудили.

– Не может быть! – Патрисия закрыла глаза.

– Может. Юстас сам завел об этом разговор.

– Почему ты не сменила тему?

– Потому что Юстас заслуживает правды. – Люси вздохнула. – Он заслуживает жену, которая его полюбит, а я просто не могу.

Она ощутила легкую тошноту. Наверное, не стоило есть этот последний кусочек рахат-лукума. Или же до нее наконец дошло, что она проведет всю оставшуюся жизнь, никогда больше не увидев Саймона.

– Что ж. – Патрисия отставила в сторону чашку и стряхнула с подола невидимые крошки. – Может, Юстас заслуживает любви, но и ты тоже, моя дорогая. Ты тоже.

***

Стоя на ступеньках, ведущих в ад, Саймон осматривал толпу гуляк.

Новомодный игорный дом «Обитель Дьявола» открылся в Лондоне всего две недели назад. Канделябры сияли, краска на дорических колоннах едва высохла, а мраморный пол пока блестел глянцем. Через год канделябры потемнеют от дыма и пыли, на колоннах появятся пятна от тысяч засаленных плеч, а пол потускнеет от песка. Но сегодня, сегодня девушки были веселы и прекрасны, а в лицах круживших вокруг столиков джентльменов читалось почти одинаковое волнение. Время от времени из общего гула десятков голосов выделялся то торжествующий возглас, то чрезмерно громкий, едва не безумный взрыв смеха. В воздухе витали густые миазмы пота, горящего воска свечей, затхлых духов и особый запах, присущий мужчинам, которые находятся на грани между тем, чтобы выиграть состояние, и тем, чтобы приставить пистолет к виску, прежде чем закончится ночь.

Было чуть больше одиннадцати вечера, и где-то в этом человеческом месиве затерялась его жертва. Саймон медленно спустился по ступенькам в главный зал. Проходивший мимо лакей предложил взять с подноса разбавленное водой вино. Выпивка была бесплатной. Ведь чем больше человек пил, тем сильнее его тянуло сыграть – или остаться играть, если уже начал. Саймон покачал головой, и лакей отвернулся.

В дальнем правом углу, спиной к залу, над столом склонился светловолосый мужчина. Саймон вытянул шею, пытаясь рассмотреть блондина, но обзор внезапно загородил желтый шелк. В локоть уткнулись мягкие, женственные формы.

– Pardon moi (простите – фр).

Французский акцент этой дамы полусвета был настолько хорош, что мог вполне сойти за настоящий.

Лорд Иддесли опустил взгляд.

Взору его предстала девица с пухлыми розовыми щечками, свежим цветом лица и голубыми, обещавшими то, о чем ей еще не следовало бы знать, глазами. В волосах ее торчало зеленое перо, а на губах играла притворная улыбка.

– Я принесу шампанского в знак извинения, хорошо?

Вряд ли ей было больше шестнадцати, вдобавок выглядела она так, словно выросла на ферме в Йоркшире, доя коров.

– Нет, спасибо, – пробормотал Саймон.

На лице девушки отразилось разочарование, а ведь ее учили всем своим видом угождать мужчинам. Иддесли отошел от нее прежде, чем она успела ответить, и снова посмотрел в угол. Светловолосого мужчины как не бывало.

На Саймона вдруг накатила усталость.

Какая ирония: еще и полуночи нет, а уже хочется очутиться в постели и спокойно уснуть в одиночестве. Когда же он успел превратиться в старика, у которого болит плечо, если засидеться допоздна? Десять лет назад вечер для Саймона только начинался бы. Он бы принял предложение этой шлюшки и даже не задумался, сколько ей лет. Спустил бы за игорным столом половину своего содержания и бровью не повел. Конечно, десять лет назад ему было двадцать, он наконец поселился отдельно и был тогда, черт возьми, намного ближе по возрасту к этой шлюхе, чем теперь. Десять лет назад Саймон не умел бояться, не чувствовал страха или одиночества. Десять лет назад Саймон был бессмертным.