– Шестнадцать позавчера исполнилось.

– Да ну? А махонькая такая отчего?

А я, действительно ростом мелкая. Я же говорю, со всех сторон неудалая. Даже ростом, и то не вышла.

Тут Пров засмеялся и говорит:

– Ладно, ладно, не дуйся. Поссориться мы с тобой ещё успеем, а ты давай-ка, пока ещё светло, за травками своими собирайся. Я в них всё равно ничего не понимаю, а я пока котёл отмою, мясо варить начну, да рёбра оленьи коптить повешу. Ты только много-то трав не набирай, как станет тяжело, зови.

* * *

Мы с Мякишем ещё и отойти-то далеко не успели и насобирали трав совсем немного, как услышали странный звон, словно кто-то ножи на каменный пол швыряет, да не один, не два, а десятками.

Что такое?

Мы бегом к пещере. А там стоит бедный Пров, а над ним птицы летают. Небольшие, вроде галок. А только перья у этих пташек железные и острые, как бритвы. Пров пытается от этих тварей мечом отмахаться да куда там! А говорил маг боевой. Что же он их магией не прогонит, галок этих? Уж сам весь в крови, бедняга. Особенно страшно перо одно глубоко воткнулось между плечом и шеей. Я знаю, там жила очень важная. Всю кровь потерять можно. Что же делать-то?

Что?!

А шнурочки-то мои от прюнелевых ботиночек вот же они, в кармане лежат. Рогатку смастерить – минутное дело. И вот уже у одной галки голова в одну сторону летит, а всё остальное – в другую. И со второй славненько получилось. Эх, с третьей промазала! Ну, ничего, пристреляюсь. А Мякиш-умничка, мне камушки нужные поближе подтаскивает, чтобы в траве не искать. Тут и Пров сообразил. Отложил меч в сторонку, взял камушек поувесистее и в птичку так швырнул, что только перья дождём посыпались.

Короче, мы даже толком разогреться не успели, как птички кончились.

Мякиш принялся перья железные собирать, чтобы никто из нас ноги не поранил, а я Провом занялась. Я как раны-то ему промыла, так едва не заплакала от жалости. Некоторые перья вскользь пролетели и только царапины глубокие оставили, а некоторые так впились, что даже зашивать раны пришлось. На повязки юбку свою нижнюю порвала – всё равно репьёв на остальной одежде столько, что и не видно есть там под ними нижняя юбка или нет.

Я хоть и не травница, а запас крапивы всегда при себе держу: отвар крапивный хорошо кровь останавливает. Бульоном из оленины раненного напоила, чтобы силы были, а на ночь мяту заварила, на случай жара.

Ночь у нас относительно спокойно прошла. Пров только пить просил, да повязки мятные я ему на лбу меняла, чтобы жар облегчить. Утро выдалось спокойное. Дышал Пров ровно, раны кровить перестали. И решила я сбегать к маленькому водопадику, который ещё в первый день приметила, а то сама и в траве, и в саже, и в крови. Кто незнакомый увидит, решит, что я навья и есть. А по дороге ещё травок наберу.

Только чуть сполоснуться успела: снова-здорово! Опять что-то происходит. Я на себя платье своё репейно-кружевное еле нацепила, котомку с травами подхватила и бегом к пещере.

Ну что опять за напасть?!

Прова судьба росточком-то не обидела. Настоящий богатырь, но рядом с противником своим, пацанёнком десятилетним смотрелся. И самое ужасное, что чучело это, на Прова напавшее, сплошь из камня. Пров по нему мечом лупит, да только искры летят, а этот валун безмозглый как двинет своей дубиной… У Прова уже и рука левая сломана, и стоит он к скале привалившись, видно и нога повреждена, и сквозь повязки вчерашние алая кровь сочится.

Взяла я Мякиша на руки, поцеловала в мокрый носик и говорю:

– Мякиш, миленький, возможно, на смерть тебя посылаю, но, если ты нас не спасёшь, всем пропадать.

Мякиш – он же умница. В тугой комочек свернулся, иглы выставил, а я этот комочек аккурат в правый глаз чудищу и влепила.

Только брызнуло.

Заорал каменюга, и давай Мякиша когтищами своими из глаза выцарапывать, но ёжик и так понял, что загостился слегка, скатился с каменного урода и в кусты. А пока валун окривевший с Мякишем воевал, Пров не растерялся, подхватил дубинку каменную и снёс этой дубиной голову чудищу.

Я Прова даже в пещеру не потащила, чтобы раны на свету рассмотреть. А там такое! Левая рука в двух местах переломана, осколки ребёр сквозь кожу торчат, лодыжка правая разворочена, а вчерашние раны все вновь открылись и кровят. Да на такое смотреть страшно, а мне его лечить надобно.

Ну, я Мякиша за лопушками послала. Они при переломах помогают и отёки снимают, сама к озерцу бросилась, рогоза набрать, чтобы шины временные сделать. Полыни по дороге прихватила, раны гнойные лечить, ну и крапиву с мятой. Куда же без них.

Пока возилась, стемнело уже. Какие уж тут цветы собирать. Только и успела силок поставить. Вдруг попадётся кто. Прову сейчас еда нужна хорошая: бульоны наваристые, мясо нежное, кашка с маслицем. Ну, мы с Мякишем остатки оленины Прову отдали, а сами перекусили, чем пришлось. Я голубики поела, Мякиш корешков себе каких-то нарыл. Он мне, правда, червяка дождевого предлагал, но я отказалась: сам кушай, сил набирайся.

На ночь мы так перед пещеркой и устроились, чтобы раны Прова не бередить. Сенца из пещеры принесли, рогожкой на случай дождя накрылись, я справа легла, чтобы хоть немного теплом своим греть, Мякиш тёплым мягким животиком к ногам Прова прижался.

А Пров угнездился так, чтобы раны поменьше болели, и вдруг попросил:

– Неугодушка, спой мне песенку, чтобы слаще спалось.

Нет, ну вот даёт! Сам сплошная рана, неизвестно до утра доживёт ли, а ему «песенку». Эх, Маремьянку бы сюда. Вот кто поёт славно.

– А я твою песню послушать хочу.

– Ну, ладно, только петь-то я не очень…

– А ты и спой «не очень».

Что же делать? Разве болезному откажешь. Запела, как могла.

«Правду люди бают или снова врут,

Будто есть на свете травка непростая,

Жар-цветком, ту травушку зовут,

И с поклоном люди собирают.

Ни красой, ни высотой не удивляет,

Скромно прячется среди камней,

Только чары навьины снимает,

Возвращает жар в сердца людей.

Муж жену нежнее обнимает,

Дети с ласками к родителям спешат,

Даже бабка с дедом вспоминают,

Те слова, что Жар-травой шуршат.»

Утром встала – вроде всё тихо. Ну, я котёл на огонь поставила, свежей крапивы заварить, а сама решила умыться по-быстрому и силок проверить. Вдруг попался кто. Хоть супчику наварим.

В силок зайчишка попался. Тощенький такой. В другое время я бы его отпустила, но тут хоть бульончику Прову сварю. А обрезки всякие дам Мякишу поглодать – всё еда.

К пещере подходим. Тихо. Неужели сегодня, наконец всё обойдётся?

АГА! Обойдётся! Как же!

Пров лежит, где и лежал. Только связанный крепко-накрепко. А каждая верёвка – с мою руку толщиной. Пров звука не издаёт, а только видно, что верёвки эти муки ему страшные приносят. А почти перед самым входом в пещерку пиявка разлеглась с хорошую корову размером. Да ладно бы просто лежала, она ведь, тварь такая, плюётся ещё. А как плюнет, так из её плевка сразу змея появляется – и к Прову, а на нём уже верёвкой заплетается.

Ну, всё! Кончилось моё терпение!

Сама не помню, как я через эту тварь перепрыгнула, схватила кипящий котёл – да на пиявку. Она и лопнула!

Ну, я ошмётки-то в костёр смела, чтобы не валялась эта пакость под ногами, да не смердела, потом верёвками, что Прова опутывали, занялась. Тронула одну, а она, как лёд холодная. У меня даже руки свело. Каково же Провушке приходится?!

Сделала я факел, да аккуратненько, чтобы Прова не обжечь, ткнула в одну из верёвок. Она враз змеёй оборотилась и тянет морду ко мне, чтобы укусить. Но Мякиш, друг мой верный начеку. Он такое место у змей на затылке знает – один укус – и всё кончено. Я эту змеюку выдернула, оттащила подальше, и мы с Мякишем со второй расправились. Не меньше десятка мы их растащили. Только последняя решила с нами не связываться, а сама в траву уползла.