Возница объясняет мне, что тот, ради кого я приехал, сейчас находится в тундре и скоро объявится. С этими словами он уезжает, обещая забрать меня ровно через неделю. После чая мне предложили полежать, и я, благодаря хозяйку, ложусь на невесть откуда появившуюся отдельную узкую кроватку, укрываюсь и быстро засыпаю.

Я открыл глаза от голосов: женщина разговаривала на непонятном языке с мужчинами: ни слова разобрать было невозможно. Я поднялся и поздоровался. Внутри чума стояли двое мужчин: один примерно моего возраста, а другой лет пятидесяти пяти. Они были похожи: плоские красные лица с редкой растительностью, узкие глаза, оба низкие, ниже меня на голову. С полминуты они молчали, разглядывая меня, и мне показалось это странным. Вдруг старший заговорил со мной:

– Здравствуйте, вы с какой целью приехали?

Немного смутившись, я ответил:

– Дело в том, что я хочу поговорить с дядей Тыем.

Произнеся эти слова, я вернулся в реальность, вспомнил цели моего приезда. Я почувствовал себя уверенно, словно на окраине своего города. В те минуты я не ощущал себя праздным туристом, ведь у меня важное дело к этому самому неизвестному мне «дяде Тыю». Наверное, моё состояние тут же отразилось на лице. Теперь я уверен, что именно это повлияло на изначально доброе отношение ко мне.

Старший мужчина сказал:

– Меня зовут Тый, а вас?

Я представился.

Мы обмолвились какими-то приветственными словами. Потом «молодой», оказавшийся сыном Тыя, по поручению отца, долго и подробно рассказывал о правилах, которые я должен соблюдать, находясь в гостях. Я должен неукоснительно следовать всем распоряжениям Тыя, любые неповиновения пресекаются на корню – бежать тут некуда, один всё равно не добежишь, тундра вольностей не простит. Между прочим он рассказал о бытовых вопросах: как и где мыться и где справлять нужду.

Во время этих детальных объяснений я снова почувствовал себя туристом, забыв о цели своего визита. Короткое знакомство с северными людьми уже к тому моменту говорило, что мне следует полагаться на них и следовать тому, что они говорят. Поэтому излишне было задавать вопросы, когда смогу пообщаться с Тыем. Я понял, что они сами всё мне скажут, когда наступит час.

С помощью сына Тыя изучая порядки, я хрустел по снегу на территории стойбища. Там было три конусообразных чума: один средний, где я и размещался, один большой и один маленький. Совсем рядом виднелось стадо оленей: животные сгрудились вместе, над ними струился пар от дыхания. Это выглядело очень красиво на фоне красного заходящего солнца. Животных было так много, что я раз пять сбивался, пытаясь их пересчитывать. Я впервые видел северных оленей и попросил своего экскурсовода подвести меня к ним. Мы подошли к паре крайних. Они оказались совсем невысокие, издалека и без рогов их вполне можно было бы принять за крупных собак. Я погладил одного, ощутив ладонью жёсткий, колючий мех.

На этом моё краткое знакомство с оленями закончилось. Возле стада находились двое мужчин, видимо, пастухов. Они громко закричали моему экскурсоводу, я сообразил, что пастухи вовсе не в восторге от моего приближения. Мы отошли. Из рассказов моего провожатого я понял, что олени чутко реагируют на посторонних и для моей и их безопасности лучше держаться подальше.

Вечером меня ждал необычный ужин. Во-первых, чум наполнился людьми. Всего внутри находилось три женщины и четыре мужчины, не считая меня. Детей в чуме не было. Мне представили присутствующих, но, если честно, я путал их имена, да и их самих: так они походили друг на друга. Тый пригласил меня к столу, а во время трапезы его сын находился рядом, наблюдая за мной и подсказывая, если я терялся. Остальные люди, можно сказать, и вовсе не обращали на меня внимания. О чём они говорили между собой, я не понимал. Хотя, конечно, до моего слуха долетали отдельные знакомые словечки, на которые я, естественно, реагировал. Мы ели мясо, удивительно вкусное, как-то по-особенному приготовленное. После пили чай, при этом, лишь я допивал его, мне тут же добавляли заварки и кипятка из чёрного прогорелого чайника. Так продолжалось до тех пор, пока сын Тыя, видя, что пить я больше не могу, перевернул мою кружку вверх дном.

Потом мы легли, я – на специально приготовленное место. В центре чума в железной печи потрескивали дрова. Это напомнило мне детство, когда я гостил у своих дедушки и бабушки. Я так и представил, как в деревенской печи поленья выстреливают искры. От этого я ощутил покой и быстро уснул. Однако избыток выпитого чая скоро заставил меня пробудиться. Внутри чума было тихо, царила темнота. Я понял, что мне необходимо вспомнить уроки о том, как тихо и безопасно ночью выбраться из чума и избавиться от лишней жидкости. Действуя медленно, чтобы никоим образом не разбудить хозяев, через минуту на коленках я пробрался к выходу, аккуратно отвернул полог, закрывающих ход, и вынырнул наружу.

Оправившись, я решил насладиться моментом. Жаль, что я ни капли не художник и не смогу изобразить то, что предстало моему взору. Идущая на убыль, но ещё довольно крупная луна царствовала на небе в окружении звёзд. Увидеть такой ансамбль в городе просто невозможно. А тут – пожалуйста. Заворожённый, я стоял, задрав голову. Сон как рукой сняло. Я совсем не ощущал мороза, даже наслаждался холодной свежестью. За великолепие, открывшееся мне, можно было заплатить гораздо дороже, нежели я заплатил своей усталостью по дороге сюда. Сине-чёрный полог неба, украшенный небесными резидентами, смотрел на меня. Какой же я в сущности малыш! Вся Вселенная, казалось, смотрела на меня, разглядывала, будто силясь понять: что я за человек, достоин ли я находиться на Земле? Гипноз продолжался довольно долго. Он прервался моим глубоким зевком. Тогда я, довольный и спокойный, нырнул в чум и неслышно занял своё место под его сводом.

Обычно я встаю в семь, а тут уже в пять – половине шестого утра в чуме началось движение. Это женщины принялись за готовку. Я проснулся от шума и от того, что под утро озяб. В шесть уже все были на ногах. Я не выспался, голова болела, и я едва мог соображать. Впрочем, плотно позавтракав и напившись чаю «до опрокидывания кружки», я сидел на своей лежанке и ждал распоряжений.

Тый, сидя за столом, обратился ко мне:

– Ты кем работаешь?

– Я… Меня… Меня уволили. Недавно, – промямлил я в ответ.

– А кем работал? Специальность какая у тебя? – спросил он меня снова.

– Занимался продажей грузовиков.

– Значит, в технике разбираешься?

– Я продавал, не ремонтировал. Ремонтировали другие.

– Бумажки, значит, перебирал, – констатировал Тый, впрочем, спокойно, без надменности.

– Можно и так сказать.

– Тогда сиди внутри и жди, когда я вернусь. Потом поговорим, мне тоже интересно пообщаться с человеком с большой земли. Я же сам там много лет прожил: учился, работал. – Тый ударил себя ладонями по коленям и поднялся, сказав: – Ну, мне пора.

Он ушёл. А я остался наедине с одной из женщин, хлопотавшей по хозяйству. Она не обращала на меня никакого внимания, от чего у меня возникло ощущение, что я вроде мебели.

Я сидел, наблюдая за точными действиями женщины. Наконец сказал ей:

– Помочь?

Она встрепенулась, словно стол вдруг заговорил. Пожав плечами, женщина что-то произнесла на своём языке. И тут только до меня дошло: она же меня совсем не понимает. Тогда я одел свой тёплый наряд, вышел из чума и стал бродить вокруг стойбища, правда не отходя далеко. Утро было пасмурное, безветренное, летели редкие снежинки. Всё, что я наблюдал, это три курящиеся чума и мерно тарахтящий генератор, от которого тянулись чёрные кабели к каждому чуму, от чего генератор выглядел как основа жизни, питающая всё вокруг. Ни людей, ни оленей рядом не было. В течение светлого времени суток я совершил несколько таких прогулок, натоптав плотные тропинки. Я очень тщательно, от нечего делать, изучил все расположенные поблизости деревца, рассмотрел истоптанный оленями снег, сравнивал чумы между собой.