— Ты говорил что-то про область, которая отвечает за сны. — Напоминаю и смотрю, как он меняется в лице.

Официантка в костюме викторианской эпохи ставит передо мной стакан апельсинового сока, а перед Генри — еще один шот текилы.

— Не думаю, что операция как-то на это повлияла.

— Но это началось сразу же после нее. Я уже неделю не могу вспомнить, как хотя бы раз ложился спать. — Ставлю стакан и снова присматриваюсь к царапинам. Похоже, проверка на реальность превращается в привычку. — Разве такое можно объяснить гипермнезией?

— Выборочной. — Он расправляется с очередным шотом и снова приступает к лайму. — Как минимум… реалистичность снов… точно следствие гипермнезии.

— Если не операция, тогда что могло к этому привести? — Спрашиваю и знаю, что он сейчас приведет сколько угодно факторов, не связанных с его поприщем.

— Стресс, наследственность, вещества… — Он откидывается на мягкую шестеренку вместо спинки. — Да я же не знаю всей твоей подноготной!

— Какие вещества? Я даже с алкоголем завязал. — Допиваю сок и смотрю, нет ли поблизости официантки. Вместо этого слышу шипение и замечаю истинный источник дыма — декоративные самовары по углам. — Еще был случай пассивного курения, но от никотина так крышу не сносит. А психопатов у меня в роду нет.

— А стресс?

Какой к черту стресс он имеет в виду? Я не настолько раздосадован расставанием с Мэри, чтобы на почве этого тронуться умом. Да ему и не обязательно знать всех подробностей моей биографии.

— Брось. Всему виной штуковина из микроигл в моей голове, и ты это знаешь.

Генри достает из портмоне несколько купюр и кладет на стол, после чего встает с места и накидывает пальто.

— Менять что-либо поздно, можно только еще больше навредить. — Он берет телефон и начинает листать длинный список контактов. — Я знаю одного психиатра, который может помочь.

Я пытаюсь понять, шутит ли он, и похоже что нет, потому что с таким серьезным видом последний раз он говорил еще до операции — о ее рисках. Тогда точно было не до шуток.

— Психиатр? Ты серьезно?

— Не сомневайся.

Спустя полминуты в моей записной книжке появляется еще один номер.

— Дакота Браун. Скажешь ей, что ты от меня, она сыграет Морфеуса в юбке и это решит твою проблему.

Так вот, думаю, откуда он черпает жизненные силы. Я всегда подозревал, что человек вроде него не может после рабочего дня выглядеть и вести себя, как журналист с «Вудстока». Но это все не для меня: мне хватает приходов со сновидениями наяву.

— Хочешь подсадить меня на какое-то дерьмо?

Генри останавливается у выхода. Замечаю, насколько сосредоточенным он выглядит и понимаю, что речь не о каком-нибудь таразине или метадоне.

— Можешь обратиться напрямую в дурку. Там «дерьмо» комбинируют с сеансами электрошока. А у тебя в голове почти тостер, который осталось включить в розетку.

«Хоть бы это не оказались препараты, превращающие человека в овощ», думаю. Но не хуже ли находиться в постоянном сомнении и на каждом углу задавать себе вопрос: реален ли мир вокруг? Видимо, за все приходится платить. Всю жизнь любовался искусством? — пришло время расстаться с четким зрением. Хочешь снова хорошо видеть? — попрощайся с психикой. Не нравится дереализация? — получай зависимость от колес и почечную недостаточность в придачу. Или еще что-то. Вообще закономерность можно найти в чем угодно, если как следует присмотреться к вещам. Слишком уж большой поток информации вокруг, и выудить подтверждение своим домыслам — как завалить тест на шизофрению, проводя параллели между мухомором, скарабеем и штакетиной забора. Так что к черту все эти аргументы в пользу неведомых законов вселенной. Мир абсурден, как набор треугольников, оцененный в миллионы долларов. И все на этом.

В кабинете Дакоты Браун царит почти болезненная педантичность. Книги на полках не просто упорядочены, а словно приобретены по нескольким параметрам сразу: буква алфавита — оттенок — длина — ширина. Дубовый стол натерт до блеска и отражает все изгибы потолка, как поверхность озера. Паркет чист и гладок, как будто в кабинет никогда не ступала нога человека. Все вокруг настолько идеально, что похоже на охраняемую достопримечательность, типа «кабинет самого доктора Фрейда», в который можно заглянуть, но ни в коем случае не заходить внутрь и уж тем более — ничего не трогать. Словом — ни одной зацепки, которая позволила бы мне понять, сплю ли я.

Дакота выглядит как пожилая актриса — красотка в прошлом, которую сейчас пригласили для роли докторши только ради звучного имени в титрах. Хотя впервые увидев ее у окна со спины, я поначалу решил, что она старше меня максимум лет на десять — так хороши ее прическа и осанка.

— Вы от Генри? — Дакота садится в огромное кресло, достает из шухляды очки.

— Он вам обо мне говорил?

— Нет, просто догадалась, — на ее лице появляется нечто похожее на улыбку, — по тому, с какой ноги вы ступили в кабинет.

— Я в последнее время не могу отличить сон от реальности, — без приглашения сажусь на стул, все еще не поймав глазами ни одной шероховатости, — Генри сказал, что вы сможете помочь.

— Как вы думаете, сейчас вы в реальности или во сне? — Она приподнимает рукав блузки и смотрит на часы, как будто дает мне время подумать. На синем циферблате поблескивают «женевские волны», и это уже кое-что, потому что всматриваться в морщины на ее лице не хочется.

— Думаю, сейчас я в кабинете психиатра.

Дакота снимает очки, словно это жест того, что она меня изучила и готова вынести вердикт.

— Вам нужно лечь на стационар и пройти курс лечения, а не закидываться колесами.

Я начинаю недоумевать, на кой черт Генри вообще направил меня к ней. Так мог сказать любой психиатр, и мне не пришлось бы ехать через весь город в «Персомниум Клиникс».

— В чем разница, если я буду принимать те же лекарства, только на дому?

— В том, что в стенах больницы вы будете постоянно под присмотром, и не убьете кого-нибудь на улице просто потому, что этот кто-то решил испортить ваш сон.

Нет, Генри не мог подсунуть мне кого попало. Тем более, он уже созвонился с ней и объяснил всю ситуацию, в которой и сам играет не последнюю роль. И долго она собирается изображать честного доктора?

— Я не убийца и не какой-нибудь псих.

— Вот как? — Дакота рисует на лице фальшивое удивление. — В таком случае докажите, что это не сон. И если у вас получится, тогда и препараты мои вам не нужны.

Я окидываю взглядом помещение, чувствуя, что она смотрит на меня, как на обычного пациента.

— Все не так просто. Мои сны ничем не отличаются от реальности. Детали никуда не пропадают и остаются на месте до последней буквы в книге. А все дело в гипермнезии.

Она встает с кресла, медленно подходит к полке и берет книгу. Скорее всего, наобум.

— Вы читали «Пробуждение» Эндрю Ричардсона?

— Нет.

Садится обратно в кресло, открывает на рандомной странице и кладет передо мной:

— Прочтите любой абзац и запомните его.

— Я уже это делал.

— Вы делали это дома и с теми книгами, которые читали раньше. Я же предлагаю вам нечто новое.

Читаю, передаю книгу ей, мельком глядя на показавшиеся из-под рукава «женевские волны». Она надевает очки, смотрит на тот же абзац, и я с точностью повторяю его.

— А следующий?

— До следующего я не дошел.

— И никаких идей?

Смотрю на потолок и понимаю: эта игра начинает мне действовать на нервы.

— Он начинается со слова «Если», насколько я успел заметить.

— Если это сон, и вы только что придумали один абзац из книги, почему точно так же не можете придумать следующий?

— Потому что это убедило бы меня, что я во сне.

Она захлопывает книгу, снимает очки.

— Вы ищете опровержение сна, а не подтверждение реальности.

Удивленно смотрю на нее, и как-то само собой вспоминается, что говорят о психиатрах — постоянно работая с полоумными, они и сами становятся не от мира сего.