Тимка бледный, с неожиданно темными и большими прямо в пол лица глазами недолго постоял над Руной, держась руками за край ящика. А потом, не поворачиваясь, спиной вперед спустился со ступенек и побежал в дом. Папа-Миша нашел его свернувшимся калачиком на кровати. Ни на какие слова утешения он не отзывался. Михаил Петрович накрыл его пледом и ушел только тогда, когда убедился, что мальчик заснул.
Тимка спал долго, почти до следующего полудня, так что Руну похоронили без него в конце огорода за старыми вишнями.
Проснувшись, мальчик ни о чем расспрашивать не стал и весь день провел, не выходя из дома.
На третий день на обозримом горизонте появился Арсений Лозовой.
Он раза три прокатился на велосипеде мимо калитки соседей, но головы в сторону их двора не повернул.
Зинаида Васильевна аккуратно ссыпала нашинкованную капусту с разделочной доски в кастрюлю с будущим борщом, вытерла руки о фартук и вышла на крыльцо.
— Сеня! — позвала она Лозового-младшего, прикрывая рукой глаза, еще слезящиеся от толченого с салом чеснока. Борщ был настоящий украинский и варился по всем правилам.
Сенька проехал мимо еще раз, но через пару метров спустил ноги на землю и попятился назад.
— Здрасьте, теть Зина!
— Здравствуй, здравствуй и давай заезжай во двор. Руны у нас не стало, так поддержал бы ты Тимку. А велосипед оставь. Не выходит твой дружок на улицу. Переживает.
Сенька просить себя не заставил. Завел велосипед во двор, прислонил к забору и, присев на крыльце, стащил с ног кроссовки.
Тимка лежал поперек дивана ногами к стене, нависая над ковром. Перед ним выстроилась целая армия из оловянных солдатиков, неизвестно какой армии. Часть их была в нашей военной форме, часть — в американском камуфляже. Было даже два наших матроса. Один держал в поднятых руках флажки с неизвестными полу стертыми знаками, другой стоял на одном колене и целился в кого-то из автомата.
Перед армией под стулом, открыв зубастые пасти, сгрудились резиновые динозавры. В руке у Тимки был зажат индеец с томагавком, которого он собирался поставить для укрепления правого фланга.
— Привет! — сказал Сенька и сел на диван, зажав коленями сложенные ладошки.
— Хау! — ответил Тимка, повернувшись на бок к нему лицом. — Руны… это…не стало.
— Сама или усыпили?
Тимка спустил ноги на пол. Сел, опершись руками о диван и опустив голову.
— Ей больно было. Я чувствовал.
— Понятки. А где…
— Зина сказала за вишнями. Я не ходил.
— Пошли?
Холмик был невысокий узкий, но довольно длинный.
— Слышь, Тим! Давай здесь какой-нибудь знак поставим.
Тимур обошел вокруг холмика, нагнулся, отбросил в сторону упавшую с вишни сухую ветку.
— Дощечку нужно на палке укрепить. И написать, — резко выпрямляясь, сказал он вдруг. — Побежали в сарай!
Когда Зинаида Васильевна пришла поглядеть, чем занимаются мальчишки на огороде, памятник Руне уже был установлен. Михаил Петрович пришел поздно, когда Тимка спал. Но, услышав о том, что смастерили ребята, не поленился, взял фонарь и пошел в огород.
— Пусть пока так и остается, — сказал он жене, возвратившись, — а потом я подправлю. Хорошие все-таки пацаны, и руки, вроде, растут, откуда надо. А знаешь, Вовка ведь тоже переживать будет. Надо все это сооружение сфотографировать и ему через Пашкину почту передать. Завтра же все сделаю, не буду откладывать.
Но не успел Михаил Петрович получить готовые фотографии, как Павел сам позвонил и попросил его прийти. Сказал, что есть весточка от Володи.
Возвратился Михаил Петрович от Пашки с загадочным лицом и на нетерпеливое «ну, что там?» уклончиво отвечал:
— Ты, Зинуша, сперва меня, как в сказке, напои, накорми, приголубь, а потом и расспрашивай.
— В сказке?!! — шутливо сердясь, замахнулась на него жена кухонным полотенцем. — В твоем любимом фильме про Жеглова такие слова бандит своей подружке писал! Говори сейчас же, Мишка, что нам Вова написал!
— А то, драгоценная моя, — тут Михаил Петрович обнял свою Зинушу и закрутил ее по комнате, — что приедет наш сын домой в августе. И не один!
Зинаида Васильевна, которая была на пол головы выше мужа, легкомысленное кручение тотчас же прекратила, усадила Михаила Петровича на диван и сама рядом пристроилась.
— Приедет? А на сколько? И с кем?
— На десять дней с подругой!
— С невестой что ли?
— Написано «с подругой», а ты понимай, как хочешь. Может уже и с гражданской женой.
— И больше ничего?
— Нет, отчего же. Картошку обещал помочь выкопать.
— Мишка, отвечай серьезно!
— Ну, точно! Было там про картошку! И приветы всем. Тимке, Клариному семейству, любимой учительнице.
— Так у нас той синеглазки всего две грядки! Какая ж нам помощь требуется?!
— Ну, пошутил парень, что ты раскудахталась!
— Миш! А, может, они и ребенка уже ждут?
— С подругой?! Успокойся!
— Я и не волнуюсь. Тима уже большой. Если бы мы младенчика оставили у себя, ему было бы веселее. Опять же климат у нас лучше, и огород свой, хотя, конечно, и маленький.
— Размечталась! Они теперь своих ребят в рюкзаках носят и нигде с ними не расстаются. По всему свету путешествуют. Ламу какую-нибудь схватят, подоят в бутылку, сверху соску — и младенцу в роток!!
Михаил Петрович обнял жену и крепко поцеловал в раскрасневшуюся от волнения щеку.
— Вот язык без костей! — сказала Зинаида Васильевна в сердцах, освободилась от объятий и отправилась в кухню мечтать о том, как встретит сына, и представлять, что же за подругу он привезет домой.
А Михаил Петрович с дивана не поднялся, устроился удобней и тоже стал думать о встрече с сыном. Вовка появился у них, когда им с Зиной не было и двадцати. Живы были и его родители и Зинушина мама. Собственно, первые годы Володя рос у них на руках, потому что молодые родители работали на заводе и учились в вечернем техникуме. Одна дорога в Город забирала три часа в сутки. А потом Михаила забрали в армию. Вот где он затосковал по жене и сыну, и понял, что помнит приодетого Вовку рядом с собой только на каком-нибудь семейном празднике или на представлении Цирка-шапито да еще на Новогоднем утреннике в заводском клубе. Вот и все его участие в воспитании сына.
Зина, та хоть в какую-то гимнастическую секцию умудрялась его водить и следила, чтобы был одет и обут, как полагается. Даже в Москву ездила с Кларой за джинсами и еще каким-то дефицитом.
Демобилизовавшись, Михаил с тревогой ожидал встречи, прежде всего, с… сыном. А тот, худой и стриженый под машинку, сразу же подошел и прогудел хрипловатым детским баском: «Папка, дашь ремень и пилотку? Я пойду пацанам покажусь». И все. Помощник и друг на всю оставшуюся жизнь. А как получилось — не понять. А что, если бы как у Тимки с Антоном?
В школе Володька бузил, конечно, много. Так что проблем с ним хватало. Но чтобы он соврал или свою вину на кого-нибудь свалил — никогда!
С крыши на самодельном парашюте прыгал, в седьмом классе на спор с приятелями ходил плавать на Иордань в лютый мороз, яблони с дружками обносил у бывшего участкового Пучкова. В восьмом специально принес в класс вороненка, как в фильме с артистом Тихоновым, чтобы проверить реакцию на такое нарушение дисциплины пожилой одинокой «англичанки». А та без крика забрала птенца к себе домой выхаживать, так что «до понедельника дожили спокойно». Вообще, кино было Володькиной слабостью, и он безбожно прогуливал уроки, только чтобы первым посмотреть какой-нибудь боевик. Но мог и читать запоем, и тогда по неделям не выходил из дому. Первой «жертвой» двенадцатилетнего книгочея пал «Мир приключений». Восемь толстых томов. Там было все, что надо: фантастика, приключения и «про шпионов»! Печатались там и вполне научные документальные очерки о географических открытиях и технических новинках.
В четырнадцать лет началось увлечение Стругацкими. До уроков ли было парню! Бедная Зина бегала в школу «на проработку» почти каждый день. Дома плакала. Михаил сотрясал воздух нравоучениями и угрозами непонятных наказаний. Вовка упрямо молчал и держался своего.
