— Так точно, — улыбнулся Трубников.
.
Капитану очень хотелось добавить, что когда-то эти часы пускались в подводное плаванье в его, Тимкиной, детской ванночке. Но он сдержался, не хотел, чтобы его взрослые воспоминания подменили Тимкины детские. А Тимур, закусив губы, отвернулся к окну и до самой Москвы не проронил ни слова
У трех вокзалов бойкие таксисты наперебой предлагали свои услуги. Тимке и Трубикову досталась желтая Хонда с молодым развязным водителем. Он сказал, что через центр не проехать — пробки, и лихо вывернул на какую-то эстакаду. Тимка сидел на заднем сидении один, смотрел в окно, но был весь погружен в себя: ни на что не реагировал и ничему не удивлялся. Единственно, что его поразило — это длинный автомобильный туннель, как в «Солярисе», который он когда-то смотрел вместе с Вовкой. Опять появилось чувство, что это может быть дорогой в неведомые миры. Трубников несколько раз оглядывался, внимательно смотрел на Тимку, но ни о чем не спрашивал. Зато водитель болтал без остановки.
Квартира, где обосновался Трубников, была на последнем двенадцатом этаже. Когда открыли дверь и переступили порог, Тимка сразу понял, что здесь давно не жили. Запах был такой, как в кладовке у Рокотовых, где хранились пустые чемоданы, детский Тимкин велосипед, остатки свернутых в рулон старых обоев и две брезентовые раскладушки. Капитан оставил Тимку в комнате и понес в кухню пакет с заботливо приготовленной Зинаидой Васильевной домашней снедью, рассчитанной недели на две пребывания в автономном режиме.
Комната была большой, светлой и как бы «раздетой». Карнизы без штор, паркетный пол со следами мастики по краю и бесцветный в центре, полупустые книжные полки. Свернутый в трубку напольный ковер был поставлен вертикально и прислонен к полкам. От наклона верхушка его немного согнулась, и Тимке представилась фигура уставшего работяги с папы-Мишиной стройки. Признаки жизни были только на разложенном диване: аккуратная стопка использованного постельного белья на подушке, вязаная безрукавка и проводной телефон на кейсе.
Трубников вернулся из кухни и отвел Тимку в соседнюю комнату с кроватью, на которую положил Тимкин рюкзак. Сказал:
— Располагайся. Можешь книги посмотреть в гостиной, а я пойду поставлю чайник.
Близость, возникшая между ними в автобусе, там и осталась. И Тимке опять почувствовал себя брошенным и одиноким…
Кухня, к удивлению Тимура, оказалась вполне обжитой. На столе стояли и солонка, и сахарница, на сушилке — тарелки, а на плите пузатый чайник.
Трубников нарезал и разложил на тарелке тонкокожие сочные помидоры и коротенькие пупырчатые огурцы с домашнего огорода, достал из пакета пироги и позвал сына. Тимка пироги ел, а на остальное только поглядывал. Вилку капитан положил слева, и Тимур не решался повторить свой неудачный домашний опыт с левой рукой.
Капитан тоже пил «пустой чай» «в приглядку». Но не с помидорами и огурцами, а с пирогом, который одиноко лежал на его тарелке. «Пустым чаем» папа-Миша называл кипяток с заваркой без сахара. Сам он любил крепкий до черноты чай с тремя ложками сахара, который его золовка Клара называла «белой смертью».
Когда Тимка, которому очень хотелось пить, раздумывал, не попросить ли Трубникова и ему налить чаю, раздался звонок в дверь. Слава теперь был не в джинсах, а в форменной летней одежде — в белой рубахе с короткими рукавами, при погонах лейтенанта и капитанке на белобрысой голове. Он дальше коридора не прошел, а протянул Каперангу пакет со словами:
— Вот, Антон Семенович. Как Вы просили.
Трубников взял пакет из его рук, заглянул внутрь.
— Положил деньги на счет?
— Так точно. Все как договаривались.
Присоединиться к застолью лейтенант отказался, подмигнул Тимке, козырнул Каперангу и заспешил вниз по лестнице.
Трубников отнес пакет в гостиную, напоил сына сладким чаем, и только потом подвел его к дивану и вручил пакет:
— Вот, юнга, владей!
Тимка заглянул внутрь. Увидел какой-то провод с «вилкой» и небольшую коробочку. Открыл!..
Усталое июньское Солнце уже укладывалось на отдых, уступая место старому месяцу, а неугомонный владелец новенького мобильника Nokia 3310 Тимур Трубников все не соглашался ложиться спать.
Трубников, усмехаясь про себя, вспоминал, как старшие офицеры в кают-компании любили поворчать, что все эти новомодные гаджеты вскоре заменят живое человеческое общение, приятные беседы и душевные письма обменом безграмотными эсэмэсками и разговорами на бегу в буквальном смысле этого слова. И тогда он готов был с этим согласиться. Но только не сейчас!
Сейчас именно Нокия, которая серой рыбкой вибрировала в руке его сына, сделала их общение с Тимкой живым и теплым.
Тимка был знаком с двумя мобильниками. У папы-Миши была Моторола с антенкой, которую в прошлый приезд подарил ему Трубников, а у Паши — Эриксон. Первый час ушел на сравнение подаренного аппарата с ними и Филипсом отца. Потом Тимка звонил по всем знакомым номерам. Сначала, конечно, папе-Мише и Зине, потом Сеньке, онемевшему от зависти, и даже вредной Маруське.
Когда дело дошло до испытания камеры, Тимка сфотографировал Трубникова и сразу же принялся искать новые объекты для съемок. Но капитан его остановил:
— Память у этой модели небольшая, так что не трать ее попусту. Завтра найдешь, что фотографировать.
Последним этапом знакомства с Нокией была игра в «Змейку». На удивление Трубникова, Тимка легко прошел все ее этапы, слегка запнувшись на пятом лабиринте. Капитан, заразившись энтузиазмом сына, решил тоже попробовать свои силы в игре, но быстро «очутился на мели». Уже на третьем варианте Лабиринта с четырьмя дверьми его змея часто оставалась голодной! Тимка то и дело забирал телефон из рук отца, показывал, на какие кнопки надо было нажимать, и возвращал. Незаметно для себя он перешел с Тубниковым на «ты». Это сразу же уловило чуткое отцовское ухо, и капитан подумал с надеждой, что Тимка если ничего и не вспомнит, то хоть не будет его дичиться. Невыносимо было рядом с собственным ребенком чувствовать себя похитителем чужих детей.
Тимка уплыл в сон, едва его голова коснулась подушки. Успел только подумать, что надо было позвонить и сказать Зине и папе-Мише спокойной ночи, как вдруг увидел их! Сидят грустные, а между ними Маруська чай пьет из его, Тимкиной, чашки и варенье столовой ложкой из банки ест! Хотел Тимка подбежать, отобрать у нее чашку, но вдруг полетел. Летит и видит внизу на школьном дворе Сенька и Колька мяч гоняют. Хочет Тимка им рукой помахать! Крикнуть хочет! Но голоса нет, и рука не поднимается. Ладно, думает Тимка, посплю немного, а там видно будет…
Убедившись, что мальчик спит, Трубников, для которого бессонница стала постоянной спутницей всех ночей, решил на этот раз не идти у нее на поводу, принял двойную дозу таблеток и упал в сон, как в черную дыру…
А Зинаида Васильевна Рокотова в доме № 12 по Прорезной улице в пригороде старинного города на Оке вдруг проснулась среди ночи. Проснулась и испугалась. Михаила рядом не было. Она приподнялась и увидела, что в кухне горит свет. Михаил Петрович сидел спиной к двери, наклонившись над столом и положив себе на левое плечо правую руку.
— Ми-ша, — выдохнула Зинаида Васильевна. — Что с тобой?
Михаил Петрович вздрогнул, неловко повернулся и сбил со стола на пол пустой стакан.
— Господи, Зинуша, ты-то что встала?
— Миша, почему ты так сидишь?
— Как «так»?
— Говори, но только правду. У тебя левая рука болит??!
— Левая… — удивленно ответил Михаил Петрович, с испугом глядя, как его красавица жена в длинной ночной рубахе, укрытая почти до пояса золотыми прядями еще не седеющих волос, почти без чувств опускается на стул.
