После возвращения в отель, с позднего вечера меня стало мутить. Состояние знакомое каждому накануне гриппа или другого вируса. Продрома. Настроение ушло. Во всём теле появилась мышечная слабость, странно сочетающаяся с резкими движениями при любой нервозности. А нервозность всё нарастала. Дыхание стало горячим, кожа потливой, душ не принёс никакого релакса. Температура воды казалась то слишком холодной, то слишком горячей. Хотелось только одного — забраться под одеяло, под два одеяла и проснуться завтра будто не было этого предчувствия болезни. Уже оказавшись под душным гостиничным покрывалом, я понял, что события ускоряются. Лёгкая дрожь и затуманенность мысли. Жажда. Желание привести ноги к телу и отключиться. Но уснуть не вышло. Дважды я вставал пить горячий парацетамол и каждый раз возвращался под одеяло более больным, чем из-под него вышел. Когда стихли за окном звуки города добавилось чувство отёка, напряжения в левой грудной мышце. Как будто я занимался спортом и растянул её. В положении на левом боку она казалась каменной как после когда-то любимого жима от груди, но каменность эта была болезненной. Плотный отёк, словно силикон вставили. Кожа на груди была горячей. Движение руки ограниченным. И без того бессонная ночь стала невозможной на левом боку. Подушка медленно промокала потом от волос. Простынь и одеяло скатывались в бесформенный конгломерат. Бесполезный отсчёт времени до утра нагонял страх. Едва отключившись, как мне показалось на час, я подскочил от неприятного чувства тяжести в груди слева. В моей отёкшей мышце натурально сидел «камень». Я мысленно материл Иофиса, да и себя конечно, за то, что дал прикоснуться ко мне пальцем. Именно это место теперь было очагом жара, повышенной чувствительности, ограничения моего положения в постели и какой-то глубокой мышечной болью. Я встал, наблюдая, что рассвета нет и подошёл к зеркалу ванной комнаты.
На моей левой груди, повыше сердца был сильный отёк, яркое розовое воспаление кожи, а в центре него, как второй сосок, блестел синюшно-багровый очаг с белёсой шапочкой. Карбункул, поставил я себе диагноз, вспомнив какое-то страшное хирургическое слово. Я попробовал лимфоузлы под мышкой и на шее, осмотрел язык и глаза. При таком огромном, вероятно гнойном очаге, никаких прочих изменений не было. Я отметил, что и озноба с потливостью тоже нет. Всё теперь сосредоточилось слева под ключицей. Удивляясь тому, что острой боли почти нет, я всё же осторожно сдавил карбункулоподобное воспаление пальцами обеих рук. Кожа удивительно легко раскрылась, порвалась на месте снежной вершины-возвышения в центре красной кожи. Из образовавшейся дыры с копейку размером стала выходить молочного вида жижа с примесью крови. Тяжесть и отёк сменились облегчением. По-прежнему почти безболезненно я надавил со всех сторон и тут же вынужден был схватить первое попавшееся полотенце. Кефирная жижа, объёмом около рюмки коньяка вылезла из меня. Я надавил третий раз уже полотенцем и вытер об него пальцы и кожу на груди. Далее через огромную пору вяло текла кровь, жижа закончилась. Я положил испачканное полотенце у зеркала и залепил свою рану стопкой бумажных салфеток. Вымыл руки и наблюдая как медленно промокают прилипшие салфетки на груди почувствовал себя в норме. Сонливость ушла, захотелось пить. Я сделал чай из пакетика и отдельно с водой растворил очередной парацетамол. Хуже от него не будет, а польза вероятна. Выпить лекарство я не успел.
В дверь тихонько постучали. Не так как стучат горничные. То было скорее поскрябывание по двери, чем стук отдельными маленькими ударами костяшек пальцев. Я набросил халат поверх моей раны и почти голого тела, полулюкс как-никак, халат имеется, и открыл. На той стороне стоял Иофис, одетый в ту же городскую магию пиджака, джинсов и водолазки. Только сейчас я отчего-то пристально рассмотрел его лицо. Бледное, без щетины, с редкими светлыми волосами, достаточно длинными чтобы они распадались на куцый пробор. Подбородок и скулы заострённые, как его долгие локти, неровный рот и брови домиком. Морщины его неопределённого возраста походили за зажившие первичным натяжением раны. Были прямыми с периодическими поперечными метками, как бывает после снятия швов какое-то время. За его спиной кто-то провёз по полу чемодан на колёсиках, за моей спиной сквозь щель шторы показался восход.
— Я пришёл чтобы забрать гааргх, извольте принять ткани побед, — стоящий на пороге передал длинной рукой стакан с непрозрачной жидкостью, вторую руку он также выставил, вероятно, ожидая что я ему дам аргх.
Мне вспомнилась в деталях больная ночь, выдавливание из себя какого-то молока и я невежливым жестом взял его стакан и поставил на полку у сейфа. В пустую просящую руку принёс ему своё испачканное полотенце.
— На! Думаю, что это оно, — поскольку пару секунд он не убирал руку с моим грязным полотенцем я взял комок промокших салфеток с груди и положил ему всё сверху полотенца.
— Забирай и уходи.
— Выпейте сегодня, — мы оба посмотрели на стакан.
— Я уточнил, укрепления костной ткани не будет, только выносливость к утратам.
— Что? — я ещё раз посмотрел на подобное маске неестественное лицо Иофиса. Он не ответил.
— О чём вы?
Почти с поклоном Иофис отступил в глубину коридора и пошёл налево, он так и нёс моё полотенце с салфетками на вытянутой руке. Он не сказал больше ничего. Никакого спасибо и до свидания. Словно в момент передачи для него началась новая глава. Я прикрыл дверь и вернулся в ванную чтобы осмотреть рану. Помыл кожу вокруг стихающего на глазах отёка жидким мылом и приложил немного туалетной бумаги. Потом вдруг вспомнил, что в куртке у меня может быть пластырь. Я перебирал карманы и искал его, пока не понял, что это было давно и в другой ветровке. Стакан всё это время стоял, выдаваясь вперёд своей совершенной гранёной формой. Яркий на фоне асфальтового цвета дверцы отельного сейфа. Я поднял его и посмотрел на просвет. Стакан был из ресторана, я пользовался таким в первый день. Содержимое напоминало «Фанту», если бы в неё капнули немного томатного сока. Это могла быть чья-то кровь. Кто-то так же утром проснулся и выдавил из себя желтизну с прожилками крови из образовавшейся раны. Может это моча? Я покачал стакан и принюхался. Ничем не пахло, жидкость перекатывалась, скорее как желе, чем как вода или моча. Стакан отправился на своё место к сейфу. Я попробовал ещё поспать и у меня получилось.
Проспать завтрак — это грех для меня. Будучи в командировке, завтрак, это важнейшее событие дня. Бесплатное и обязательное к посещению. Ритуал начала работы. И вот момент пришёл, я впервые проспал приём халявной пищи. Примерно в половине двенадцатого, после душа и кратких сборов, я собирался спускаться натощак, к ресепшн, к такси, к своей другой некомандировочной жизни. Рана-дыра на груди покрылась тонкой корочкой и мало беспокоила, краснота и отёк почти прошли. Я натянул футболку, сверху рубашку и старался не думать об этой патологической ночи. О всех фантастических странностях Иофиса. Я решил никому не рассказывать эту историю, потому что моя роль в ней была непонятной и даже местами глупой. Возможно я рисковал сильнее, чем показалось. Как хорошо, что через несколько часов «Сапсана» у меня почти не останется поводов вспоминать обмен своего гноя или лимфы на стакан мочи. Я подхватил ноутбук, проверил не забыл ли забрать зубную щётку и зарядное устройство, кинул в карман отельные упаковки кофе и вышел. Специально даже не посмотрел на стакан на полке. Пусть горничная разбирается что там. С поклажей, скорым шагом, я не чувствовал себя больным и усталым. Смог поспать под утро крепко. Мне не терпелось уже проверить рабочую почту — яркий признак полного здоровья. Перекусить можно в поезде. Всё заканчивается. Тупые тренинги, сумасшедшие жители отеля, медленные эскалаторы Питера, однообразные завтраки, всему приходит конец. Вот и моя часть истекла, до свидания.
Тойота тащилась одинаково медленно что до шлагбаума отеля, что до первого перекрёстка и далее, как улитка в правой полосе Лиговского пропуская автобусы. Шофёр словно знал о моей привычке приезжать на вокзал за два часа до отправления. Мы с ним, с тойотой, никуда не спешили, просто морально торопились закончить здесь с делами. Таксист вёз меня на вокзал — портал домой.
