Ужин оказался выше всяких похвал. Шеф Лагунес был вполне достоин и трех мишленовских звезд. Невероятно, как ему удалось сотворить такие чудеса на тюремной кухне. Когда мы покончили с едой, я сказала Хосе Куаутемоку, что мне нужно ненадолго в ванную. Закрыла дверь, но щеколды не было, как и на двери в люкс. Уединение — первое, что утрачивается в тюрьме. Какие двери запираются, а какие нет, здесь решают за тебя. Мрамор, мыльца и шампуни от «Булгари». Джакузи, пушистые полотенца, банные халаты. Какой архитектор и какой дизайнер интерьеров здесь работали? Позже я узнала, что весь этот корпус ремонтировали согласно указаниям кровожадного — и, видимо, тонко чувствующего красоту — капо Луиса Капистрана. Он использовал корпус как отель для навещавших его родственников и друзей. Два года назад он умер, и люксы освободились.

Я почистила зубы и воспользовалась ополаскивателем для рта, который обнаружила рядом с мыльцами. Поменяла тампон, до отказа пропитанный кровью. Я немного протекла. Просто водопад какой-то. Дурацкие месячные. Хорошенько подмылась над биде (да, биде там тоже было), чтобы во влагалище не осталось сгустков. Вставила тампон и вышла.

Хосе Куаутемок стоял и ждал меня, голый. Несколько секунд мы просто смотрели друг на друга, а потом он протянул руку: «Иди ко мне». Я взяла его руку, он рванул меня к себе. Целуя меня, он начал расстегивать пуговицы на моей блузке. Я его остановила: «Сначала мне нужно тебе кое-что сказать. У меня очень сильные месячные, и сегодня ничего не получится». «Раздевайся», — приказал он. «Хорошо, но мы правда можем только целоваться и обниматься».

Я разделась до трусов. Покрылась гусиной кожей, отчасти от холода, отчасти от возбуждения. Он поцеловал меня в шею — слабое место. Я содрогнулась. Очень медленно он перешел к груди, к соскам. Я почувствовала, как они твердеют под его губами и языком. Запустила руки в его шевелюру. Как же я в него влюблена.

Он уложил меня на кровать, не прерывая поцелуев. Прошелся губами по ребрам, по животу, по лобку. У меня задрожали ляжки. Он легонько укусил меня во внутреннюю часть бедра, а потом начал целовать лобок поверх ткани. Я отодвинула его голову. Мне было не по себе, казалось, что там может плохо пахнуть. «Нет, там не надо», — предупредила я. Он не послушал, не отвлекся от своего занятия. В этом, по-видимому, состояло главное свойство его характера: он всегда делал, что хотел. «Пожалуйста, не надо», — снова попросила я. Вместо ответа он взялся за концы моих трусиков и потянул вниз. Я попыталась ему помешать: «Нет». Тогда он ловко погрузил язык в ткань и начал лизать мой клитор. «Я серьезно, не надо». Он снова мягко потянул трусики, и я уже не смогла удержать их пальцами. Сопротивляться было бесполезно. Пришлось снять.

Он целовал меня между ног. «Обними меня», — сказала я и снова попыталась вернуть его оттуда. Но он не вернулся, а вместо этого потянул за веревочку от тампона. Я почувствовала, как тампон скользит к выходу. «Нет, только не это». Он просто раздвинул мои ноги и просунул язык во влагалище. Я только и делала, что повторяла: «Пожалуйста, не надо, пожалуйста, не надо». Наконец он остановился. Встал и, не спуская с меня глаз, запустил внутрь меня палец. Сделал там несколько вращательных движений и вытащил палец, весь в крови. Показал мне и начал рисовать им линии у себя на лице, как будто предавался какому-то первобытному племенному ритуалу.

А потом положил палец в рот и обсосал до чистоты.

Я завороженно смотрела на него. Мне было вовсе не противно, наоборот, я распалилась до предела. Ни с одним мужчиной никогда у меня не было орального секса во время месячных, да и никакого другого тоже, если не считать тот неудачный раз, когда Клаудио через секунду убрал член, не в силах преодолеть отвращения. Да, видимо, это зависит от социального статуса. То ли вследствие этого, то ли вследствие долгого заключения Хосе Куаутемок был совершенно не против кровавых сгустков у меня между ног.

Он снова начал лизать меня, время от времени проникая языком внутрь, пока я не кончила. Как и анальные оргазмы, этот отличался от всех, что я испытывала прежде. Он еще длился, а Хосе Куаутемок уже вошел в меня. Кровь в вагине, видимо, дала какой-то особый эффект и вызвала новый, необыкновенно долгий оргазм.

Не вынимая члена, он повернул меня так, чтобы я оказалась сверху. Я с ужасом смотрела, как у него на животе образуется лужа из крови и вагинальных соков и стекает на белоснежное пуховое одеяло, но мне было не до чистоты. Он все рвался и рвался внутрь, и чем глубже входил, тем сильнее били красные струи. Вдруг он остановился. Снял меня с себя и уложил рядом. «Отсоси мне», — скомандовал он. Я подумала, он шутит. Рассмеялась, мотая головой. «Отсоси мне», — повторил он. Весь член был покрыт кровавыми сгустками. «Нет», — твердо ответила я. «Можешь уже перестать говорить „нет“ и начать говорить, да“». Жизненная философия, упакованная в одну фразу во время безумного секса. Он прав: я должна начать говорить «да». Я наклонилась к его члену. Хотела немного протереть, но он не дал: «Нет, давай как есть». Я зажмурилась и обхватила его губами. К моему удивлению, запах крови не вызвал у меня отвращения. На вкус она была железистая, но и это было скорее приятно.

Я скользила вверх-вниз по члену, помогая себе рукой. Никто еще не кончал мне в рот. Я всегда отскакивала в последний момент. Мне было тошно даже думать о вкусе и липкой консистенции спермы. С Хосе Куаутемоком все было по-другому: я страстно желала, чтобы он извергнулся мне в рот. Через несколько минут я почувствовала, как головка набухает. Я ускорила движение рукой, и сперма толчками пошла мне в рот, на язык и в глубь глотки. Я закрыла глаза. Снова я отдалась без остатка — и вот новое доказательство.

Мы оба откинулись на подушки. Он подвел руку под мою спину и прижал меня к плечу. Я положила голову ему на грудь. У него сильно билось сердце. Он погасил свет, и мы остались в полной темноте. Я поцеловала его грудь, он погладил меня по волосам. Я потянулась к его уху и шепотом произнесла то, чего произносить не собиралась — даже шепотом: «Я люблю тебя».

Ты делаешь выпад, и я вижу, как лезвие входит в мою грудь. Поднимаю на тебя глаза. Ты улыбаешься. Смотрю на кинжал. Торчит только рукоятка. Остальное погружено в меня. Струйка крови бежит по моей сорочке. Алые капли падают на пол. Это я в красном цвете. Ты поворачиваешь лезвие, чтобы нанести рану сильнее. Ткани моего тела расходятся. Мышцы, бронхи, артерии, хрящи. Ты улыбаешься.

Я беру тебя за руку и отталкиваю. Ты не уступаешь. Подаешься вперед, чтобы надавить на кинжал. Он жжет, черт, как же он жжет. Ты вонзаешь его глубже, до самых позвонков. И пристально глядишь мне в глаза. Я тщетно пытаюсь высвободиться. Откуда у тебя столько сил? Натекает лужа крови. Это мои лейкоциты, мои кровяные тельца, кровяные пластинки: жизнь. Первая смертная судорога пробирает мое тело. Я пытаюсь произнести хоть слово. Но не выходит ни звука. Наконец ты вынимаешь кинжал. Во мне осталась дыра.

В ране трепещет сердце. Второго удара ты не наносишь. Просто смотришь. Я чувствую вторую смертную судорогу. Ее волны затмевают мне зрение, сковывают язык. Мне не хватает воздуха.

Ты перестаешь улыбаться. Изменяешься в лице. Какая-то мысль поражает тебя. «Что с тобой, любовь моя?» спрашиваешь ты, когда накатывает третья и последняя смертная судорога. Теперь уже я улыбаюсь. У тебя по щеке течет слеза. Я падаю на пол. Закрываю глаза.

Хосе Куаутемок Уистлик

Заключенный № 29846-8

Мера наказания: пятьдесят лет лишения свободы за убийство, совершенное неоднократно

Хосе Куаутемоку, если он хотел жить, следовало быть начеку и не доверять текиловским подосланцам. Каких-то пятьдесят песо — и один из его хранителей сольется в нужный момент, чтобы мясники могли подобраться сзади. Надо иметь глаза на затылке. Машина не уймется, пока не увидит его окровавленный труп.