Тереса подтвердила то, что говорили в новостях: федеральной полиции не удалось взять тюрьму под контроль. Мятежники, вооруженные автоматами и винтовками, огнем встретили первый пытавшийся прорваться батальон. Перестрелка была такой интенсивной, что силам правопорядка пришлось отступить. Они не могли занять укрепленные позиции, не рискуя многочисленными потерями. «Не знаю, откуда у них оружие, но его точно не меньше, чем у федералов», — сказала Тереса. Репортеры говорили, что полицейские собираются перекрыть поступление в тюрьму продуктов и воды. Заключенных будут изматывать осадой, поджидая удобного случая для неожиданного штурма.
В новостях передавали, что погибших трое, но Тереса была не согласна: «Неправда это. Я сама видела, как четверо полегли. Да плюс полицейские, да плюс заключенные, которых подстрелили. Откуда это взяли, что трое?» Вряд ли Тереса преувеличивала. Видно было, в каком она ошеломлении. Ее рассказ расстроил и меня. Примкнул ли Хосе Куаутемок к восставшим? Или остался в стороне? Был ли он среди тех, кто стрелял в полицейских? И думал ли обо мне в этом хаосе? Скучал ли?
Если случай с Мариано вернул меня к благоразумной семейной жизни, то одна мысль о возможной гибели Хосе Куаутемока вновь пробудила безумную страсть и тягу к нему. «Завтра опять пойдешь?» — спросила я Тересу. Она удивленно посмотрела на меня: «А можно?» Я кивнула. «Тогда дайте мне разрешение каждый день ходить туда, пока не уладится». Тересу не пугали ни пули, ни трупы, ни полиция. Она собиралась вернуться к тюрьме и получить известия о своем мужчине. Мне стало стыдно за себя. Я поджала хвост, как напуганная мышка, а эта львица ростом метр сорок три когтями и зубами бьется против произвола власти. «Я пойду с тобой», — сказала я.
Я позвонила Педро и снова попросила прислать Рокко и компанию. Он расхохотался: «Что же ты все никак не успокоишься?» — «Я буду ездить туда каждый день, пока не буду уверена, что с Хосе Куаутемоком все в порядке», — уточнила я. «А какие гарантии, что ты что-то узнаешь, если прилипнешь там к забору, как служанка?» — спросил он саркастически. Я ненавидела слово «служанка» — почти так же, как «обслуга». «Не надо говорить „служанка", — упрекнула я его, — это ужасно звучит». Точнее, звучит, как из уст расиста и классиста. С другой стороны, это же я в данную минуту прошу его об одолжении. Не мне его поучать. «Да забудь ты про свою политкорректность, девочка из хорошей семьи с комплексом классовой вины. Завтра в восемь Рокко с парнями заедут за тобой».
Педро был прав. Чего я добьюсь, если даже прорвусь ко входу в тюрьму? Там ведь снова будет толпа огорченных — и разъяренных — родственников, и спецназ снова может пойти в атаку. Риск высок. Стоит ли оно того, чтобы соваться под тычки, удары дубинками, резиновые пули, перечный газ, избиение ногами и, весьма возможно, выстрелы? На этот вопрос ответила Тереса, когда попросила разрешения отправиться туда снова. Да, оно того стоит. Давить, настаивать на переговорах с восставшими. Полиция может смести толпу однажды, дважды. На третий раз разразится грандиозный скандал.
Я набрала номер Кармоны. Не ответил. Ему выпал худший кризис исправительной системы за многие десятилетия, его за одну минуту не разрешишь. Я оставила голосовое сообщение: спросила про Хосе Куаутемока и из вежливости справилась, как у него самого дела. Во всей этой передряге обо мне он станет думать в последнюю очередь, конечно. Пожары, трупы, взрывы, автоматные очереди — идеальный момент, чтобы ответить влюбленной женщине, желающей узнать о судьбе своего мужчины. Я даже не знала, не убили ли Кармону, не в заложниках ли он, не сидит ли в эту минуту на жестких переговорах. А может, успел сбежать из тюрьмы и теперь за километры оттуда дает указания по телефону.
Клаудио и дети пришли ко мне в кабинет, когда я рыскала в интернете в поисках последних новостей. Как обычно, я заперлась, чтобы они не застали меня врасплох и не напугали. Они начали стучаться — будто играли на бонго. Я открыла. Все четверо заливались смехом. Клаудио прокричал: «Рыбы!» Дети прыснули. Видимо, это какая-то шутка, известная им одним. «Что значит „рыбы"?» — простодушно спросила я. Они снова расхохотались. «Ну, рыбы, мам!» — выкрикнул Мариано под общий смех. Мне следовало порадоваться их веселью и дружбе, но я пребывала в таком состоянии, что только и смогла пролепетать: «Хватит вам уже паясничать». Это их совершенно не проняло. Тыкая друг дружку под ребра и вопя: «Рыбы!», они побежали мыть руки. «Я потом тебе объясню, о чем это они», — сказал Клаудио и отправился переодеваться. Он терпеть не мог ужинать в костюме. Его бросало в дрожь от одной мысли, что он может капнуть соусом на рубашку или пиджак. Вечное совершенство. Все на своих местах. Порядок превыше всего.
Хулиан позвонил мне за несколько минут до ужина. «Можно я приеду к тебе поговорить?» — «Зачем?» — «Ты знаешь зачем». — «Я сейчас не могу говорить дома на эту тему», — со значением сказала я. Он помолчал. «А если в кафе?» — «Мы ужинать садимся». Опять молчание. «Есть кто-то, кто стоит за происходящим в тюрьме, — наконец выговорил он, — но по телефону говорить об этом небезопасно». Теперь уже у меня не хватило слов. «В каком смысле — небезопасно?» — нервно спросила я. «Птички на проводе», — ответил он. У меня начинала развиваться паранойя. Мне раньше не приходило в голову, что телефон могут прослушивать. «Поговорим в кафе. Через час». Если я уйду после ужина, это вы зовет подозрения у Клау дио. Я так ловко избегала их, что теперь будет жалко снова оказаться в луже. «Я не могу, Хулиан. Увидимся завтра». — «Не вздумай ездить к тюрьме. Я знаю, что говорю», — сказал он на прощание.
На следующее утро Хулиан появился одновременно с Рокко и телохранителями. «Я приехал тебя переубеждать», — сказал он. Накануне я встала в позу и заявила, что все равно отправлюсь в тюрьму, что бы там ни происходило. Клаудио уехал на деловой завтрак, а детей увез в школу водитель. «Какая муха тебя укусила, что ты так рано поднялся?» — шутливо спросила я, когда мы с Хулианом зашли в мой кабинет. По лицу я поняла, что ему совсем не смешно. «Думаешь, мне делать нечего, кроме как тебя в шесть утра навещать?» Да, правда, нужно признать, что ему это далось нелегко. Он писал ночами, часов до пяти. «Я знаю, извини». — «Марина, я уже не понимаю, ты такая инфантильная, дурочка или просто сумасшедшая? Тебе что, вчерашнего не хватило? Там погибшие были, или ты не слышала?» Я обиделась. Вообще-то я сама там была, когда началась стычка с полицией. «Послушай, Марина, я в курсе, как это делается. Зэки — идеальные пешки для политических шахмат. Из десяти бунтов по истинным причинам возникает от силы один. Остальные девять — результат науськивания со стороны власть имущих, которые пользуются этим, чтобы отхватить кусок пожирнее».
Хулиан считал, что за мятежом стоит Моралес: «Только тип, который нажился на этой системе и годами руководил мексиканской разведкой, может устроить беспредел такого масштаба разом в двадцати тюрьмах». По версии Хулиана, Моралес, взбешенный тем, что он считал предательством со стороны людей из правительства, а может, и самого президента, решил отомстить обидчикам. Мне это все казалось какой-то научной фантастикой. Массы оборванцев согнаны к тюрьме по приказу Моралеса и идут под пули полиции. Зэки восстают под эгидой зловещего бывшего начальника разведки. Крайняя мерзость. Партия, разыгранная на доске смерти и отчаяния. А Хосе Куаутемок вляпался во всю эту грязь.
Хулиан волновался, что Моралес захочет причинить мне вред: «Он может догадаться, что его падение связано с тобой и что тебе помог могущественный союзник». Это он, наверное, про загадочного друга Педро. Кто-то с контактами такого уровня, что добился обличительной статьи в «Гаарец». Невероятно, конечно, что издание подобного масштаба согласилось участвовать в вендеттах мексиканских политиканов. Но, как показал мне только что преподанный Хулианом экспресс-курс по интригам (да и сама реальность), возможно все.
