«Посмотрим, сколько продержится это животное. И сколько продержишься ты, прежде чем у тебя под носом взорвется бомба, — пригрозил мне взбешенный Панно. — Ты только что совершила самую страшную глупость в своей жизни, Марина. — Он поднялся, одернул костюм и повернулся ко мне: — С твоего позволения. Хорошего вечера». И ушел, а я осталась сидеть за столом. Весь ресторан пялился на меня.
Боевой дух постепенно испарялся. Я проиграла сцену в уме: как будто посмотрела плохо снятый (кем-то, точно не мной) по плохому сценарию фильм со скверными актерами. Столько лет меня учили в католической школе подавлять свою невоспитанность, а кокаин за два часа разметал мое сдержанное степенное «я». Я взбеленила Моралеса. В назидание мне Хосе Куаутемока могли избить до полусмерти, оскопить, подвергнуть лоботомии, убить, да все что угодно. И втянуть мою семью в колоссальный скандал.
К одиннадцати вечера эйфория сменилась жуткими угрызениями совести. Я чуть не набрала его номер и не попросила прощения: «Извини за то, что я наговорила. Я напилась, и у меня развязался язык. Мне правда жаль». Я уже собиралась нажать кнопку, но тут позвонил Педро. «У меня хорошие новости, — сказал он. — Кажется, тот друг, про которого я тебе рассказывал, сможет нам помочь».
Дон Хулио не дал пошатнуться миру среди двенадцати тысяч бандерлогов. И сделал это с грацией пантеры. Заработал тач-даун, чего уж там. Договорам с федеральным правительством по-прежнему ничего не угрожало. «Те Самые» претендовали на контроль над тихоокеанскими морскими терминалами в Ласаро-Карденас и Мансанильо, куда на китайских судах завозили ингредиенты для изготовления кристалла и фентанила, а также над атлантическими портами Коацакоалькос, Веракрус и Тампико, чтобы переправлять кокс на европейские рынки. Ну и конечно, основными дорожными развязками, для беспрепятственного провоза наркотиков. А за это — мир и процветание стране.
Если «Те Самые» олицетворяли транснациональный капитализм корпоративного толка, то необузданные орды «Самых-Самых Других» символизировали анархическое течение. Адам Смит против Бакунина, Милтон Фридман против Че Гевары. «Наркота принадлежит тем, кто ее делает», — заявил Маседо-нио Гонсалес, основатель «Самых-Самых Других», протащивший анархистскую утопию в самый XXI век.
Машина уже уяснил, что «Те Самые» берегут Хосе Куаутемока пуще любимой собаки Пэрис Хилтон. Разве что бантики этому засранцу не завязывают. Как бы этим пидорасам «Тем Самым» рога-то пообломать? Дон Хоакин, большой любитель статистики, утверждал: «На поселок в десять тысяч пятидесяти братанов хватает. На мелкий город — трехсот, покрупнее — тысячи достаточно». Тысячи злодеев хватит, чтобы поднять на уши мегаполис масштабов Мехико. Случайные убийства, нападения, поджоги, перестрелки в моллах, отрубленные головы на детских площадках кого угодно доведут до предынфарктного состояния и усадят за стол переговоров.
Но откуда взять этих фидаинов? Уже и нанимать-то стало некого. «Те Самые» их даже из гугл-карт поистребили. Ни одной негодяйской души не осталось. Даже баб. Картель безжалостно расправился с плохишами. И с плохишками тоже. Ввязалась в беспредел — получай сполна.
Машина это дело обмозговал. «Самые-Самые Другие» — специалисты по рекрутингу бандитов. Им десять положат — они двадцать новых найдут. Двадцать положат — сто новых вылезет. Где они их столько берут, сволочи? Он заключил, что самые безбашенные, самые неприостановленные бойцы, жаждущие взорвать все вокруг к хренам, — это сыновья-подростки бандитов, убранных «Теми Самыми». Самые маргинальные маргиналы среди маргиналов. Чистое быдло, идеальные солдаты. Этих подранков только помани парой песо — и вот они уже вписались в джихад под началом злобного босса.
Он придумал план. «Ты то-то и то-то творишь, а я тебе бабки авансом. Отправляйся в торговый центр, где всякие фраера толкутся, и выстрели в рожу первой старухе, которая тебе не понравится. Или стекла у всех машин на парковке побей. Или все магазы на Реформе подожги, какие увидишь». Чем по аптекам шляться и играть там в сраные автоматы, лучше делом пусть займутся — заодно и за папашек отомстят, которые на корм червям отправились.
Для тощих недокормленных пацанов такая возможность сбросить с себя обрыдлые путы закона — на вес золота. Они пойдут на это ради своего общего сиротства. Многие из них — индейского происхождения, и так они отомстят за века бесправия. Про их подвиги будут рассказывать по телевизору, их фотографии напечатают в газетах. Они станут живыми легендами.
Машина знал, что стоит только накачать сопляков токсинами насилия — их будет не остановить. На насилие подсаживаешься не хуже, чем на героин. Ничто так не заставит этих отщепенцев ощутить себя живыми, как смерть. Live fast, die young. Армия разнузданных юнцов взбаламутит исполинскую столицу и ввергнет население в неопределенность и страх. Тысячи буржуев запрутся в своих домах, боясь выйти на улицу. Реки крови, кипящие мозги, вопли ужаса, террор, разъедающий ткань общества. Гнев забытых, сосредоточенный в бешеных, лютых квазидетях. Столетиями копившаяся ярость люмпенов бросит этих парней в пучину полного разрушения. Быстрая дорожка к славе. И девчонки не захотят остаться в стороне. Им тоже по нраву быть в стае. Феминизм требует равноправия на трудовом рынке, и преступная сфера не должна быть исключением. Нельзя перекрывать им доступ к адреналину толпы из-за тупого мачизма. В XXI веке интеграция — норма, и женщин никак невозможно оставить за бортом.
Да, этим ребяткам понравится участвовать в хаосе. Разве не волнующе видеть горящие магазины, изнасилованных бо-гатеек, случайно выбранных жертв убийства? Элиты с претензией на первый мир, внезапно сброшенные в ужас, в кровь, в трупную вонь, в запах клея своих юных палачей-токсикоманов. Машине всего-то и нужна сотня воинственных сопляков, чтобы поджечь город. Он осыплет их бабками. Пробашляет стволы и перья, раны и пули, агрессию, вызванную вдыханием токсичных веществ. Квазидети будут действовать быстро, словно хирурги. Они разом нападут со стольких флангов, что полиция не будет знать, куда кинуться. Крошечные убийцы рассеются по переулкам, по немощеным улицам, по лестницам, ведущим к затерянным городам.
Анархокартель «Самые-Самые Другие» в скором времени с радостью примет в свои ряды эту дистрофичную яростную армию. Фидаины хаоса загонят «Тех Самых» в угол и вынудят начать войну. А как только она начнется, Хосе Куаутемок останется без защиты и Машина сможет отомстить. Отелло пустыни сожжет целый город, целую страну, целый мир, целую вселенную — лишь бы смыть оскорбление. Член, попавший не в ту вагину, легко приводит к смерти и разрушению. Горе невинных, боль, страдания обитателей одного из самых больших городов на планете — плата за преданную любовь. Величайшая могила для изменников.
Следующие несколько дней я просто бродила, как зомби, мучаясь невыносимой тревогой и огромной пустотой, вызванной отсутствием Хосе Куаутемока. Рельсы моих двух жизней — тайной и повседневной — грозили вот-вот сойтись. Всякий раз, как раздавался телефонный звонок, я ждала, что это Моралес снова собирается мне угрожать. Всякий раз, как приходило сообщение от Клаудио, я заранее решала: «Он обо всем узнал».
Хосе Куаутемок по-прежнему сидел в апандо. Участники мастерской явно боялись рассказывать Педро и Хулиану про него. Их предупредили надзиратели: «Про этого заключенного больше ни слова». Моралес убивал его заживо, и я не могла этого вынести. Со мной Хосе Куаутемок всегда вел себя как джентльмен. Этот убийца намного превосходил в благородстве многих моих знакомых и уж точно был гораздо образованнее моих одноклассниц, не читавших ничего, кроме журнала «Опа».
Перед Клаудио я маскировала свою тоску гиперактивностью. Если навалить на себя побольше, можно притвориться, что ты занята, и тогда ничего не нужно объяснять. Какая наивность с моей стороны: именно лихорадочная деятельность и привлекла внимание моего мужа: «Что ты там опять задумала?» У меня похолодело в животе. Как ответить? Я соврала, что с тех пор, как он в разъездах, у меня освободилась куча времени и мне надо как-то его заполнять. Он пообещал уезжать пореже, чтобы не оставлять меня одну. Я возразила: ему не о чем беспокоиться, я понимаю, как важна его работа: «На тебе же такое давление. Ничего, я справлюсь сама».
