Тропинка вилась, огибая заборчик зоны отдыха, откуда доносился приглушенный шум людского скопления, слева к тропинке подступали кусты ивы и какая-то необычайно высокая трава, но всё это зеленое великолепие вдруг расступилось, и перед Сергеем и Светой распахнулся простор реки. Северский Донец разливался здесь широкими затонами, и в них отражалось небо, где с упоительной неторопливостью плыли сливочно-белые комья облаков. Звенящая тишина, пронизанная светом и медленным кружением.

Сергею хотелось лежать молча, ни о чем не думая, и только смотреть на стадо овечек-облаков, с деловитостью шествующих навстречу такому же стаду, отраженному в речной глади. Молчала и Света. У нее был редкий среди женщин дар — не сыпать бесконечной шелухой слов, уметь слушать тишину. Не рассказывает муж подробно о своих мужских делах — значит, не пришло время, не уложились эти дела в четкую систему. Придет время и настроение.

Но сколько можно лежать без движения? Солнце начало припекать. Сергей вскочил, с разгону прыгнул в воду, обжегшую прохладой его истомленное тело, нырнул глубоко, затаив дыхание, выскочил на поверхность, широкими гребками брассом устремился вдаль, к тому берегу, пока усталость не начала сковывать мышцы, затем перевернулся на спину и долго-долго лежал, чуть шевеля ногами, чувствуя, как возвращаются к нему силы, и с ними — желание жить, бороться, творить.

Они не захотели идти обедать в кафе в зоне отдыха, перекусили захваченными из дома бутербродами и долго бродили по берегу, ощущая подошвами влажный песок, шлепая по мелким волнам, набегавшим на песок. Они были одни в этом мире, сотканном из воды, песка, света и тишины, куда-то далеко отодвинулись заботы, дела, дети, внуки…

А на воскресенье Света зазвала гостей, конечно, Диму и Галю Николаевых. На прошлой неделе, когда Сергей пропадал в Москве, Светлана по наущению Гали купила в крутом гипермаркете чудо-печь First. Собственно, это была летающая тарелка, выловленная из космоса и прирученная для домашнего пользования. Круглая, стеклянная, с красной мордой инопланетянина на крышке. Так вот, если ее решетку заполнить кусочками лосося, включить вилкой в сеть, пощелкать глазами-переключателями чудовища, а затем нажать на потайную кнопку, тарелка загорается ярким неземным светом. Спустя установленное время космический свет гаснет, поднимается крышка, и в ноздри нетерпеливых наблюдателей ударяет божественный, неземной запах запеченного лосося. Какая женщина устоит перед таким представлением! Открыта бутылка белого испанского вина, открыты окна, выходящие на берег Вязелки… После второго бокала Сергей воодушевился и читал стихи собственного сочинения, пришедшие к нему по случаю женитьбы старшего внука, о чем дочь сообщила по телефону. Был он немножко поэтом, и друзья прощали ему эту слабость.

Ты помнишь, цвели каштаны и расцветала сирень,

Солнце било нам в окна в этот весенний день.

— Здравствуй, бабушка Света, — я крикнул тебе с порога.

— Что за глупые шутки, — меня спросила ты строго.

— И чего ради ты расшутился вдруг?

Я ответил: —Какие там шутки, у нас сегодня родился внук!

Много бурь с тех пор прошумело над моей и твоей головой,

У меня голова поседела, да и ты стала иной.

Вот уж женятся наши внуки, но по-прежнему я хочу,

Чтобы ты всегда прижималась головой к моему плечу.

Кто-то скажет: какие уж нежности

На восьмом-то десятке лет?

Мол, пора уж подумать о вечности,

Ты давно уже старый дед!

Не хочу я считаться с возрастом, не хочу я считать года.

Мне всё кажется, я еще молод, да и ты еще молода.

Я с работы поздно вернулся после долгого трудного дня.

Рядом сядь, бабушка Света, обними, приголубь меня.

Я с любыми невзгодами справляюсь, я с любою справлюсь бедой,

Если ты будешь рядом, если ты будешь со мной.

Ночь стоит за окошком, Город смежил глаза.

Ты подожди немножко, Я ведь не всё сказал.

Будет у нас еще много

Нового впереди,

Будут пути-дороги,

Нужно их нам пройти.

Плюнь ты на эти годы,

Только меня держись,

И нестрашны невзгоды,

И продолжается жизнь!

* * *

В это воскресенье в Белгороде отмечался День Города. Шестьдесят пять лет тому назад прозвучал первый салют в честь окончания Курской битвы и освобождения города Белгорода, этот день и был назначен Днем Города — разрушенного и возрождающегося к новой жизни. Сергею не хотелось переться на это надуманное, официальное мероприятие. Он, слава богу, бывал на таких днях и в Москве, и в Минске. Сначала официоз, с трибунами и речами, потом — толпы людей на улицах, жаждущих развлечений, толкотня и шум, показушно народные пляски артистов в ярких костюмах, молчаливые наряды милиции на страже порядка. Ближе к ночи всё это неуклонно охватывалось пьянкой, как пламя костра охватывает подбрасываемые сучья, бутылки под ногами, а утром — растерзанный, замусоренный город, и болит голова после вчерашнего, и нужно убирать горы мусора, и нужно идти на работу…

Но Дима и Галя настояли, вечерело, и они шли вчетвером к центру города, вместе с десятками других, тоже направлявшихся на центральную площадь. Уже на подходе они услышали звуки оркестра и голос — забытый, но до боли знакомый. Ярослав Евдокимов! — вдруг вспомнил Сергей, в недавнем прошлом кумир Белоруссии, затем куда-то пропавший. Судачили, что Ярослав уехал в Москву, там у него не получилось, мол, своих хватает. И вот, бархатный баритон Евдокимова плывет над вечерним Белгородом:

Помнит Вена, помнят Альпы и Дуна-а-ай

Тот цветущий и поющий яркий май.

Вихри венцев в русском танце сквозь года-а-а.

Помнит сердце, не забудет никогда.

Это был блистательный, хватающий за душу «Майский вальс». А потом звучали старые знакомые евдокимовские «Фантазер», «Колодец». Простые, сердечные слова и мелодии. Огромная централь- ная площадь заполнена людьми, а напротив, на возвышении, в ярком свете, — оркестр и сам Ярослав Евдокимов, стройный красавец в белом костюме, вживую, без фанеры, с микрофоном в руке. Из толпы на площади кричали: «Куст калины», «Не остуди свое сердце…» — и Евдокимов пел то, о чем его просили белгородцы. Сергей почти физически ощущал настроение Праздника, охватившего толпу. Люди подпевали, танцевали, ликовали, хлопали в ладоши…

А утром следующего дня Сергей не поленился, дал крюка, идя на автобус, заглянул на центральную площадь и поразился: огромная площадь была чиста! Ни пустых бутылок, ни оберток конфет, только многочисленные мусорные урны заполнены, а то, что не поместилось в урны, было сложено кучками рядом, и быстро убиралось утренним десантом.

Сергей потом ломал голову: почему этот город так не похож на десятки других российских городов, знакомых ему? Может быть, это местечковость небольшого города, оградившего себя от надвигающегося безликого прогресса и цепляющегося за старые добрые традиции, стремление жить так, как учили деды? Может быть, этому городу, этой земле на окраине России повезло — с благодатным климатом, с плодородными черноземными почвами, с богатством недр? А может быть, причиной тому — мудрость давно не сменяемого руководства областью, бережно относящегося ко всем росткам нового и своим авторитетом охраняющего край от жестких взглядов московских чиновников? Почему в этом городе нет уличной преступности и жители не боятся друг друга, не страшатся ходить по ночным улицам? И не находил ответа. Во всяком случае, ему хотелось бы жить в этом городе. Может быть, потому, что он был новичком, открывал для себя всё новые страницы из жизни города?