Сергею довелось познакомиться с Хорьковым. Собственно, не с ним самим, а с его делами. Несколько лет тому назад он ездил в Златоуст на ознакомление с заводом, считавшимся передовым в отрасли, и был поражен тем, что увидел. Завод выпускал серийную продукцию — стальные оконные переплеты, и производство было доведено до совершенства. Рабочие действовали как автоматы, ни одного лишнего движения.

«Как на заводах Форда, — подумал тогда Сергей. — Фабрика выжимания пота». Сергей тогда многому научился на небольшом заводе, многое зарисовал в свой блокнот. За шесть часов хождения по заводу он страшно устал. А рабочие — мужчины и женщины — продолжали однообразные механические движения. «Как они выдерживают такой труд? — подумал тогда Сергей. — На такое способен только уральский люд, со строгановских и демидовских времен приученный российскими купцами и немецкими управляющими к тяжкому труду». За всей организацией на заводе стояло имя главного инженера Хорькова. Менялись директора, а главный инженер — Барин, как называли его рабочие, — оставался несменяемым. Он умел добиваться своего. Тогда Сергею не пришлось познакомиться лично с Хорьковым, очень занят был главный инженер.

И в это время раздался звонок в дверь

— Игорь, встречай, Николай Петрович к нам в гости, — поспешила из прихожей Ольга Николаевна.

И следом за ней входил вальяжный, широко улыбающийся Хорьков.

Сергей инстинктивно отодвинулся в тень, односложно ответив на приветствие. «Нет, не случаен этот нежданный визит», — подумал он. Целый день директор водил по заводу незнакомого человека, вот Хорьков и явился, чтобы разобраться и пресечь. Сергею бросилось в глаза, что Хорьков вел себя за столом как хозяин. Барин — вспомнилось Сергею — не случайным было это прозвище. Словно не замечая Сергея, Хорьков говорил на производственные темы, о том, как «мы с вами, Игорь Алексеевич, недоглядели и недоделали, и нужно исправить». А Тужилов словно потух, отмалчивался и кивал головой, точно над ним нависла эта тяжелая глыба.

«Да, Игорь Алексеевич, недооцениваешь ты Хорькова, — подумал тогда Сергей. — Нет, Игорь, не буду я соваться на твой завод. Сожрет тебя живьем Хорьков, и меня тоже, если сунусь».

Так вскоре и случилось. Тужилова освободили по состоянию здоровья и отправили в почетную ссылку — директором строящегося Кировского завода. Там, кстати, через несколько лет еще раз пересеклись пути Сергея и Игоря Тужилова. К тому времени Игорь уже перенес тяжелый инфаркт и лишь благословил Сергея на инженерство.

* * *

Сложно и болезненно складывалась судьба Белгородского завода. Хорьков недолго проработал директором, не хватило ему опыта и знаний для большого производства, и на смену Хорькову пришла команда специалистов с Урала. Медленно, но неуклонно рос завод, стал главным в стране, самым крупным, самым квалифицированным. Великая страна строила безостановочно всё новые фабрики, рудники, космодромы, стадионы, и Белгородскому заводу поручалось изготовление самых важных и ответственных конструкций для этих строек. Цеха металлургических заводов, стадионы «Лужники» и «Локомотив», торговый комплекс «Европейский» в Москве и многочисленные номерные предприятия — «почтовые ящики». На завод сыпались новые престижные заказы вместе с переходящими Красными Знаменами, правительственными наградами и титулами — «Флагман Советской Стройиндустрии», «Лидер в Металлостроительстве»…

А в восемьдесят девятом вдруг всё встало колом. Остановились за ненужностью великие стройки, и строительные конструкции этих великих строек продавались за рубеж по цене металлолома. Флагман остался без работы и был объявлен банкротом. Десятитысячный коллектив специалистов, наученный за десятки лет ударно работать, был выброшен на улицу — торговать европейскими обносками и китайскими пуховиками. А что случилось с самим заводом? Он был за бесценок куплен неким Александром Степановым.

Период лихих девяностых пестрит детективными историями личностей — взлетов из небытия и падений в бездну. Такой личностью был Степанов. Никому в Москве не известный провинциал, выходец из Казахстана, выпускник Уральского политеха, в годы перестройки он оседлал Золотого Тельца — создал кооператив по продаже персональных компьютеров, а уже в начале девяностых стал генеральным директором и фактическим владельцем могучей индустриальной империи «Энергомаш». Великий Комбинатор, далеко затмивший подвиги Остапа Бендера, за бесценок скупил гиганты советской индустрии — Белгородский завод металлоконструкций, волгоградский «Атоммаш», десятки заводов на Урале, в Санкт-Петербурге, Подольске. Не за собственные деньги, конечно. Лозунгом Степанова было: «Даешь стране дешевую электроэнергию, даешь стране десятки малых электростанций вместо неэффективных советских монстров!» И под эти лозунги он получал несметные кредиты: в банках Казахстана, России, Великобритании. Великий Комбинатор четко знал золотое правило разбойничьего бизнеса: долги отдают только лохи — честные и трусливые. А смелые и предприимчивые гасят кредиты новыми заимствованиями. И множились, как грибы после дождя, степановские дочерние компании и офшоры.

Трещины в империи Степанова появились в начале двухтысячных, когда главная идея комбинатора оказалось несостоятельной, — малые электростанции оказались неэффективными, а обещанный Степановым чудодейственный турбогенератор так и не появился на свет. Несколько лет удавалось заделывать эти трещины всё новыми займами, но лавину непогашенных кредитов уже было невозможно остановить. Степанов оказался за решеткой, а его объединение рассыпалось с той же быстротой, что и создавалось.

Белгородский завод металлоконструкций в степановские времена стал называться «Энергомашем» и был разделен на два параллельных производства — металлоконструкции и элементы трубопроводов — химера, каким-то чудом умещавшаяся под одной крышей.

7

Четыре года тому назад Сергей влюбился в Белгород. Город, не похожий на другие, город со своим собственным лицом. Так же, как много лет тому он был сражен красавцем Днепропетровском, как влюбился в Барселону с первого взгляда, попав в этот город случайно, по делам. Любовь непредсказуема и необъяснима, то ли это любовь к городам, то ли к произведениям искусства. К женщинам. Видимо, что-то в глубине, то, о чем ты мечтал как о тайном и несбывшемся, о невозможном, вдруг оказывается перед твоим взором. А может быть, существует гармония красоты, внезапно открывшаяся человеку и чудесным образом попавшая в унисон с его собственным представлением о прекрасном?

Белгород открылся Сергею удивительно естественным сочетанием старины и современности. Стены Марфо-Мариинского монастыря здесь соседствуют с взметнувшейся в небо белоснежной призмой Университета, Свято-Троицкий бульвар — с Проспектом Славы, памятник Святителю Иосафу перекликается с диорамой Курской битвы. И властвует над городом гранитный равноапостольный князь Владимир, крестом в поднятой руке благословляющий белгородцев на славные деяния. История, древняя и недавняя, не засушенная в пергаменты, тихо шествует по улицам и бульварам города. Построенная велением и усердием Бориса Годунова засечная крепость защищала княжество Московское от хищных набегов крымских ханов, и сюда стекались вольнолюбивые и отчаянные люди Московии и Левобережной Украины. Но казачья вольница здесь перековывалась необходимостью стоять стеной на защите православия. Оттого и покрыл себя славой непобедимый Белгородский полк в битвах с крымчанами, с польско-литовскими панами и шведами под Полтавой.

А в Великую Войну на этой земле произошло величайшее в истории человечества сражение, в котором решалась судьба страны.

Течет История, отражаясь в чистых водах речки Вязелки. Она действительно чистая, эта речушка! И берега ее покрыты зеленой травой, а не городским мусором. Белгород, наверное, самый чистый город из тех, которые видел Сергей. Как Роттердам. Может быть, потому что белгородцы трогательно любят свой город? А может быть, потому что улицы метут здесь не выходцы из Таджикистана и Киргизии, а сами белгородцы? Каждым ранним утром на улицах города появляется десант из молодых и не очень молодых русских женщин. Ровно двадцать минут — и опорожнены урны, убраны упавшие с деревьев листики, политы цветники, длинными лентами протянувшиеся вдоль бульваров, — и город, умытый утренней свежестью, встречает трудовой люд, спешащий на работу.