— Кетцалькоатль, Тескатлипока, Кетцалькоатль…
— Во-от, правильные боги — они всегда эту… тропку к сердцу про… это… натворят! — обрадовался Саймон. — Щас я тебе про остальных расскажу!
— Саймон, угомонись! — похлопал его Дон по ноге — выше было не достать. — Это не наш мир и не наши боги. И девице этой уже не помочь, она так обдолбана, что всё равно вот-вот помрёт. Пошли давай отсюда. Вон там к нему на подмогу целое стадо народу бежит. Ты подраться хочешь? Тогда пульт отдай, вдруг в драке покурочишь! Может, ты тут и останешься? Станешь их новым богом, будешь их учить, лечить… от категорического поноса и спонтанного поседения, обуяющих паству при явлении учителя, — брезгливо поморщился он, двумя пальцами поднимая прядь иссиня чёрных волос на бессильно поникшей голове отчаявшегося жреца. Волосы на глазах становились сивыми.
— Что, опять богом? — испугался Саймон. — Это почему?
— А как ты думаешь, то, что он бормочет, это кто?
— Кто?
— Ты! — хихикнул Дон. — Это тебя тут так звать будут!
Саймон растерянно огляделся. Влажной болотной духотой наполнен был просыпающийся тропический лес. О благах цивилизации и достижениях передовой магии здесь явно никто никогда не слышал, ими тут и не пахло, а пахло тут кое-чем совсем другим. Сильными эмоциями. Сильно пахло.
— Но я ж ему совсем не про то… Тьфу, коз-зёл. Пошли отсюда.
Он разочарованно отпустил дурнопахнущего богослужителя, брезгливо вытер руку об край алтаря и нырнул следом за Доном в портал. Ри уже налил, и они выпили, глядя на планету в портале с высоты трёх километров. Саймон расстрадался, что его везде, куда ни плюнь, в боги записать норовят, на что Ри посоветовал не быть рептилией. Саймон понял его буквально и послушно перекинулся. Получился из него очень белокожий волосатый медно-рыжий детина. Сильно волосатый — ноги, руки, грудь… И голый. Оглядел он себя с отвращением, а низ живота — ещё и с опаской, но смирился. В большой шкуре проделали дыру, чтобы голову просунуть, подпоясали — и очень стильно получилось, так Дон сказал, но какой стиль — не уточнил. Только на руках у него по шесть пальцев осталось, но в глаза это не бросалось, решили — и так сойдёт. И они попробовали ещё раз. А почему нет?
Там оказался то ли лес, то ли парк. Где-то в отдалении звучала песня, слов было не разобрать, но пели душевно, о чём-то явно наболевшем — давно и сильно. На дальнем краю поляны видна была дама в длинном платье со шлейфом, спиной к порталу, а перед ней, лицом к ним, припав на одно колено, стоял какой-то мужик. И глаза у него пытались сравняться по размеру с открытым ртом.
— Что же замолкли вы, мой добрый сэр? Реките смело, я внимаю.
— Й-йапть… н-ням, бля… — смело рёк добрый сэр, бестолково хлопая глазами и странно потряхивая головой. И умолк. Пауза томительно затягивалась. Дама нетерпеливо притопнула ногой:
— Антон, ну что за фигня, ты опять выходишь из роли, я так не могу! Что ты там увидел? Шествие гномов? Дракон прилетел? — дама обернулась… ахнула… — Ой… Ой, эльфики-и-и!!! — вдруг пронзительно завопила она и рванула к порталу, задрав подол выше колен. Последнее слово поняли все и больше даже удивились, чем испугались: за эльфа с большой натяжкой мог сойти только Дон, и растерялись как-то, но Саймон судорожно ткнул в кнопку, всё закрутилось, отдалилось и провалилось, и опять была только синь и облака в овале портала. Ф-фу-у, молодец, Саймон! Какая жуткая тётка! Проскочила бы в портал, и, чувствуется — фиг бы удалось от неё быстро отделаться! Только если грохнуть. Да ну, Ри, невежливо это как-то, вот так сразу… а может, и правильно… Да ладно, она там, а мы здесь, и слава Жнецу, извини. Саймон. Немедленно запить надо это дело — нервы успокоить. И заесть. И ещё запить. А вот теперь можно и опять попробовать. Ближе всех к открывшемуся порталу стоял Ри, вот он-то в глаз и получил незамедлительно. Вот прямо сразу. Потому как происходил там знатный махач, все дрались со всеми и чем попало. Дело было хорошо знакомое, несложное, Дон издал боевой клич и в лучшем стиле Руки Короны мигом расположил трёх из четверых к стезе повального мира и добра. Сломанные ноги к ней вообще очень располагают, к этой стезе. Сразу откуда-то неодолимая тяга появляется к горизонтальной мирной жизни и философскому взгляду на бытие. Даже удивительно. И добреют все на глазах прямо. Оно ж как? В драку не лезет, за штаны сзади держится, и мирный сразу весь такой — вот и… добро! Дон и остальных бы драчунов увещевал, в смысле, вещи — они тихие, лежат себе так, но друзья на нём повисли скопом и мстительным умиротворищем выступить не дали. Вдруг ему видеосистему расшибут в драке, как тогда дальнейшие научные изувечения… не, эти… экскре… нет, это другое… экс-пери-менты увековечивать?
Глаз Ри завязали Никиной чёрной ленточкой, отыскавшейся в кармане Дона. Боль-то Дон ему снял руной исцеления, но око заплыло и выглядело неэстетично. В пьяном или раненом виде целительством только психи занимаются, а они не психи, они пьяные просто, вот и не занимаются. Так что, вот так прикрой синяк, и ладно. Не больно ведь? Вот и ладно. Рассосётся. Да не ори, не глаз, а синяк рассосётся. Вот если спьяну колдануть, так и глаз. Запросто. Но они ведь не психи… После чего Ри натянул шляпу на уши, отобрал у Саймона пульт и сказал, что теперь он сам попробует, а то всё куда-то не туда…
И там оказался нормальный сельский дом, и широкий двор, и стол из толстых досок, положенных на козлы — прямо во дворе. И какие-то дружелюбные люди их за этот стол пригласили, и очень обрадовались, когда попробовали коньяк, а когда поняли, что он не кончается — настало всеобщее счастье. Правда, они всё время кланялись, и почему-то называли Ри Одином, и Фэрри переиначили на свой лад — но это были такие мелочи… И они хорошо так посидели, и песни пели, и Ри с Доном даже читали стихи. Местные смысла, конечно, не понимали, но внимательно слушали и кивали в такт. А потом Ри с Саймоном поспорили о дальности действия его способности доставать предметы, после чего Саймон, алкоголик рыжий, отобрал у какого-то местного чувака нехилый молоток, типа кувалды, и стал его раз за разом кидать как можно дальше. Он бурно топтался, раскручиваясь на месте, потом отпускал рукоять, запуская молот в полёт, и тот исчезал, басовито гудя, каждый раз в новом направлении. Дон всё боялся, что в какой-то раз Саймон запустит его прямо в дом, но обошлось. Ри этот молоток каждый раз возвращал, причём получалось почему-то вместе с тем предметом, в который этот молоток попал. И они изрядно захламили симпатичный дворик этими самыми предметами. Там была овца — уже дохлая, соответственно, и пара оленьих туш, причём между рогов одной туши почему-то застряла корона, и кусок железного забора, очень красивого, ажурной ковки. Потом с молотом прибыл здоровенный удав, намертво закусивший собственный хвост — крепко, видать, молотком ему попало. Засовестились, коньяку в пасть влить попытались — не помогло. В хлам индифферентная тварь попалась, на коньяк не реагировала, так и не поняли — жива или уже нет. Или забоялась, что единственную конечность совсем отдавят, вот и впала в необщительность. Потом свалился на двор деревянный стаканчик с наполнителем в виде старушки — в платочке и со скверно сделанным костяным протезом вместо левой ноги, а после сундук, большой, железный, но непрочный. При ударе о землю он развалился, оттуда поскакала какая-то живность, все её отлавливали хором — было очень весело! Только какой-то чувак с анорексией в последней стадии, сильно костлявый, очень суетился, всё руками показывал, вроде зашить что-то хотел — портной, что ли? Так Ри ему десяток иголок выдал, он и успокоился, бедный, коньячку хватил бадейку, да под лавкой и затих. А закусывать надо! Мало ли, что больной, уж под коньяк-то можно! Потом молот появился, обляпанный какой-то гадостью, по виду — свежераздавленной, по уцелевшей лапке — лягушкой, с непонятным дополнением в виде прилипшей к этим останкам цельнолитой золотой стрелы и забавной маленькой короны, слегка погнутой. А уж когда хряпнулся поверх всего этого безобразия вековой дуб вместе с корнями, чуть не снеся крышу с гостеприимного домика, Дон стал уговаривать народ, что всё уже, райнэ, хватит, сколько можно? Это уж явно пьяный бред, не может быть, чтобы на лесоповале дубы золотыми цепями обматывали, оно непрочное, лопнет же! А зверушка эта, что на дубе том прилетела, она ж явно не просто мяукает, артикулирует она, и вполне матерно! Какая же белочка, когда мяукает? И не у меня, а на дубу! Фэрри, хватит её облаивать! Вон, она уж лапкой у головы показывает, и совершенно справедливо, дурак ты и есть, собака бешеная! Фу, я сказал! Фу! И ты фу! Ри, отлезь от тётки, она ж, поди, икру мечет, на что тебе? Что — «как залезла»? Тебе рыбий хвост приделать — небось, тоже на стенку бы полез! А у неё стенки не было, только дерево. Вон, в колодец сунь её, и ладно, не всё ж на ветвях сидеть. Холодная вода всех в чувство приводит. В какое? Ну-у, была бы баба — я б сказал, рыба — предположил. А тут баборыба… или рыбобаба? Мышью бывал, бабой тоже, а рыба у нас в обороте не предусмотрена, откуда ж мне знать, что и каким местом эта экстремалка чувствует? И вообще, райнэ, валим отсюда, только сначала древесину обратно в землю всадить надо. Вэйту же потом запись показывать, он в истерике будет, как мы с зелёным другом обошлись! Полить? А коньяком и полей, не жмоться! Ну, дерево, и что? Коньяк не пьют? Не наливают им, вот и не пьют. А мы нальём, и выпьет. Отцепи-ка наклейку с бочонка, давай сюда повесим. Во, гляди, мировецкое древо образовалось! А что, звучно так: «Экстрасила»! Надо в рекламу эту картинку продать, только слоган сочинить подходящий: «Наш коньяк крепок, как дуб», что-то в этом роде. «Кто пьёт, дуба даёт»… нет, как-то не совсем… О! «С коньяком ты несокрушим, как дерево!» Ри! Что ты накорябал? Рунами? Хайг дроссель? Так хоть грамотно написал бы! «Хигг драсиль» это читается, тоже мне, грамотей! Да откуда ж я знаю, что это значит? Руны ты забыл, вот и всё, что это значит. Только кору попортил, Вэйт лаяться будет. Ладно, начнёшь исправлять — ещё хуже сделаешь, оставь. Как там поговорка у Перворождённых: засадить дереву, построить детей и вырастить дом? Вот, засадили, достойное начало положено! Ну, и пошли отсюда.
