Мама всегда против хлама, что могло измениться за два дня моего отсутствия?

Папа прокашливается и, взяв в руки стакан воды, делает небольшой глоток, после чего серьёзно смотрит на меня.

— Ты совсем выросла у нас, Вики, — он вновь улыбается, отчего вмиг появившиеся морщины на лбу разглаживаются. — Мама уехала по делам. А как твои дела? Как книга?

Он меняет тему слишком быстро. Не в стиле папы резко переключать один разговор на другой. Не хочет, чтобы я заподозрила что-то неладное. Кажется, от меня что-то скрывают. И, видимо, это что-то — очень важное.

— Я почти не пишу, — отвечаю я, притворяясь, словно ничего не заметила. Нужно будет позвонить маме и попытаться расспросить её: ненавижу оставаться в неизвестности. — Времени нет.

— Ничего, скоро выходные. Главное, не забывай писать.

Мы разговариваем ещё с пару минут, после чего я смотрю на электронные часы и понимаю, что скоро нужно выходить. Диалог с папой оставляет после себя неприятный осадок. В голову закрадываются самые разные мысли. Набираю номер мамы, как и планировала, но она не отвечает, а в переписке такое спрашивать бесполезно. Если уж что-то действительно произошло, она либо соврёт, сказав, что мне кажется, либо и вовсе проигнорирует.

Мими садится на кровати, когда я откладываю телефон в сторону, и, зевая, потягивается.

— Уже проснулась? — спрашиваю я и складываю в сумку необходимые тетради.

— Поспишь тут, — недовольно бурчит она. Нужно будет запомнить, что у Мими очень чуткий сон. — Ты что, пишешь книги?

Она медленно встаёт и идёт к зеркалу, сразу же принимаясь расчёсывать волосы.

Вздыхаю, понимая, что всё больше и больше людей узнают о моём хобби то ли из-за моего неумения скрываться, то ли из-за их неумения соблюдать личные границы. С другой стороны, я сама виновата, что говорила об этом при Мими — не закрывала бы она уши же, в самом деле.

— Пишу, — честно отвечаю я и захожу в ванную, чтобы сменить ночную одежду на кожаную юбку и вязаную красную водолазку.

— Ничего себе, — Мими заходит ко мне и по моей просьбе помогает собрать волосы в какую-то незамысловатую причёску. Кажется, она действительно разбирается в стиле. — Я не очень люблю читать, если честно, — говорит сквозь зубы, удерживая в них резинку, когда плавными движениями пальцев пытается придать моим волосам форму, — в отличие от Сэми. Но твою книгу почитала бы.

Мими умело справляется с задачей, аккуратно собирая пряди у висков назад и завязывая их резинкой в короткий, насколько это позволяет длина волос, хвост. Чёлку она чуть взъерошивает пальцами, придавая ей объёма.

— Спасибо, — я благодарю Мими, любуясь в зеркало со всех сторон. — Честно говоря, я не очень люблю показывать кому-то то, что пишу, — поджимаю губы и беру в руки тушь, не отрываясь от зеркала.

— Боишься критики? — спрашивает она и тоже приступает к макияжу.

— Нет, — признаюсь без тени лжи: я вроде не глупая и прекрасно понимаю, что у каждого человека свой вкус. А объективная критика, напротив, хорошо — она помогает понять свои ошибки и исправить их. Я аккуратно вывожу слабые стрелки, после чего наношу на губы почти прозрачный блеск. — Просто это что-то… Личное.

— Поняла, тогда не давлю, — Мими смотрит на меня, чуть поджав губы и сощурив взгляд. — Когда-то я сделаю тебе макияж сама, — в её глазах словно мелькают маленькие дьяволята, отчего я смеюсь. Впрочем, я только за.

После того, как окончательно собрались, мы прощаемся до обеда и расходимся в разные стороны. Дино сказал, что после занятий пойдём в приют к детям, и я поделилась своей идеей о спектакле. Мими с радостью согласилась поставить сценку после того, как прочитала сценарий, а Дино, кажется, очень обрадовался и поблагодарил за помощь. Что ж, остаётся надеяться, что профессор оценит написанное мной по достоинству.

Всё же я решила воспользоваться советом Люцифера: его идея звучала достаточно благоразумно, и, думаю, после редактирования сюжет приобрёл новый смысл. Он оказался прав. Если знать историю антагониста, его можно понять. Мы не можем осуждать человека, не зная, что ему пришлось пережить. Мими сказала, что близкими Люциферу становятся те, кто сумел понять его. Может, давая мне совет, он ненароком имел в виду себя? Интересно, сколько потребуется времени, чтобы узнать всех поближе и подружиться с ними?

В аудитории я вызываюсь отвечать по домашнему заданию второй. Профессор Мисселина хоть и кажется доброй и снисходительной, мне всё же нужно поглубже изучить её как преподавателя. У каждого человека можно найти рычаги давления, если более-менее составить для себя их цельные образы. Так, например, на маму, в отличие от отца, жалость не работает — ей нужны весомые аргументы, если хочешь что-то получить, и мне нужно понять, что жалует Мисселина, а что с ней не сработает.

Она внимательно слушает меня, время от времени поправляя белый шёлковый платок на своих светло-русых волосах. Благодаря её ласковой улыбке я чувствую себя увереннее. Я поняла после первого отвечающего: даже если сценарий, откровенно говоря, плохой, Мисселина исправит ошибки настолько мягко, насколько это возможно, чтобы никого не обидеть и не расстроить. Пусть я и люблю объективную критику, её подход к студентам меня, впрочем, устраивает.

— Итак, — ангельским голоском начинает она, когда я заканчиваю зачитывать сценарий. — Ты молодец, Виктория. Отдельно хочу отметить: то, что ты в такой короткой работе умело раскрыла всех персонажей, их мотивы и характеры, даёт преимущество и показывает, что ты действительно знаешь, что делаешь, — Мисселина слабо касается моего плеча в знак поддержки. — И молодец, что показала антагонистов с другой стороны, чтобы зритель мог посмотреть на ситуацию не только от лица главного героя.

Работу оценили по достоинству. Я более чем горда результатом. Конечно, сценарий не вышел бы таким же хорошим без совета Люцифера, но обязательно ли ему об этом знать?

Нет, иначе зазнается.

«Что же, Вики, так держать, — сначала ты работаешь на репутацию, а потом репутация работает на тебя, и это я прекрасно усвоила ещё в школьные годы».

Следующее занятие — совмещённая с другими факультетами лекция по социологии. Для меня эта дисциплина, честно признаться, довольно интересна, так что захожу в аудиторию в предвкушении, держа в руках картонный стаканчик с горячим кофе.

Лекционная аудитория отличается от тех, где мне уже удалось побывать: парты возвышаются одна за другой, а солнечные лучи пробиваются сквозь окна, расположенные под высокими потолками. Профессора ещё нет, так что я спокойно поднимаюсь наверх в поиске свободного места и замечаю за одним из столов Люцифера, сидящего в полном одиночестве и перебирающего страницы толстой книги. Он выглядит таким спокойным и уверенным, что мне становится не по себе и хочется исправить это. Такие, как Люцифер, должны знать, что их поведение не будет всегда сходить с рук, а потому в моей голове появляется чудесная идея.

«Каждый раз при наших встречах он то и делает, что рушит моё спокойствие, — проскакивает в голове словно призыв к действию. А испорченное с утра настроение только добавляет желания совершить задуманное. — Если он всё время позволяет себе провоцировать меня, то почему я не могу сделать того же?»

На губах невольно проскальзывает усмешка, после чего я уверенно направляюсь к нему. Сажусь рядом с таким непринуждённым видом, на который только способна, и кладу свои вещи на парту рядом. Люцифер лишь отвлекается от книги, вопросительно выгнув бровь. Однако ни он, ни я не успеваем вставить и слова: внезапно подошедшая Ости опережает нас и выглядит куда более возмущённой, чем Люцифер. Её пухлые губы украшены яркой помадой бордового оттенка, а зелёные глаза выделяются на фоне тёмных теней.

«Интересно, она проводит всё утро перед зеркалом ради Люцифера или ради себя?» — вопрос, скорее, риторический. Ответ знает каждый.

— Непризнанная, что здесь забыла? — она складывает руки на груди, выпрямляя плечи, и с явным отвращением смотрит на меня сверху вниз.