— Ждите здесь, — сказал мужчина в чёрном мужчине в сером, и вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. Мужчина в сером растерянно осмотрелся и, расстегнув плащ, присел в кресло, напротив вдовы. Долгое и неловкое, для мужчины в сером, молчание решил нарушить он сам.

— А всё же. — обратился он к вдове. — Как вас зовут?

Она промолчала, а он растерянно водил глазами по комнате. Внезапно вдова вскочила с кровати и подошла к мужчине в сером, сев ему на колени. Она начала его целовать.

— Хочешь уехать? — спросила она, не отвлекаясь от поцелуев.

— Хочу, — ответил он ошеломлённо.

— Не уедешь. Никуда не уедешь, — она впилась ему в губы.

В комнату зашёл мужчина в черном. Он со спокойным видом наблюдал за происходящим. Вдова и не думала останавливаться, не смотря на то, что заметивший мужчину в черном мужчина в сером рьяно пытался ее оттолкнуть.

— У нас есть дело, — сказал мужчина в чёрном подойдя к вдове, которую он взял под руки и сильным рывком снял её с мужчины в сером, отбросив на кровать. Вдова поправила одежду, легла и снова уставилась в потолок. Мужчина в сером встал и, поправляя плащ, вышел за мужчиной в чёрном недоумённо поглядывая на вдову. Мужчина в чёрном заговорил, когда они уже шли по улице.

— У нас есть новое дельце. Очень ответственное и важное.

— Опять кого-то травить? — иронично заметил мужчина в сером.

— Теперь у нас есть револьвер, — будто не понимая вопроса, ответил мужчина в чёрном.

Мужчина в сером вопросительно посмотрел на него, но промолчал. Они дошли до похоронного бюро пешком. У входа их уже ждал секретарь. Все вместе они зашли внутрь.

— В общем. — сказал секретарь, подходя к мастерской. — Доктор у нас гуманист и рук марать не хочет. Гробовщик тоже. Вся надежда на вас Яков Митрич.

Так звали мужчину в чёрном.

— Я привык марать руки за других, — сказал Яков, входя в мастерскую, где стоял гроб с бароном.

Яков подошёл к нему.

— Куда? — спросил он у секретаря. Секретарь кивнул в сторону доктора. Тот пальцем показал на свою грудь, примерно там, где было сердце. Яков достал револьвер, приложил его к груди барона и выстрелил. Доктор подошёл к гробу и констатировал смерть. В мастерскую зашел гробовщик с носилками.

— Везём, — сказал доктор.

Секретарь и гробовщик подошли к гробу и перетянули тело барона на носилки. Доктор открыл дверь, которая была чёрным ходом, за которой уже стоял медицинский экипаж. Водрузив в него носилки с телом, доктор и секретарь погрузились в экипаж сами, который сразу же тронулся и уехал.

— Едемте, — сказал Яков мужчине в сером.

— Куда? — удивленно спросил тот.

— В госпиталь, — сказал Яков и вышел.

Мужчина в сером поспешил за ним.

IX. Процедурная

— Почему этого нельзя было сделать сразу здесь? — раздраженно спросил секретарь у доктора, который мыл руки.

— Потому что здесь не место для убийств, — спокойно ответил доктор, вытирая руки.

В процедурную вошли Яков и мужчина в сером.

— Раздевайтесь, — сказал Яков ему.

Тот снял плащ.

— Присаживайтесь, — сказал доктор мужчине в сером, указывая ему на стул. Тот сел.

— Закатайте рукав, — сказал доктор, занося над его рукой шприц.

— Зачем это? — возмутился мужчина в сером.

Доктор посмотрел на Якова.

Тот хладнокровно достал из плаща револьвер и направил его в сторону мужчины в сером. Доктор снова посмотрел на него. Мужчина в сером пожал плечами и закатал рукав рубашки. Доктор вставил иглу ему в вену, надавил на поршень шприца и достал его из руки.

— Нужно недолго подождать, — сказал доктор.

— Господа! — раскатывая рукав, сказал мужчина в сером. — Вы мне можете объяснить, что происходит?

— Я совершенно забыл свою трость дома, — сказал Яков секретарю.

Секретарь, грызя яблоко, пожал плечами.

— Господа! — снова сказал мужчина в сером, но его прервал Яков.

— Помолчите. Сейчас все будет.

— Будет что?

— Не важно.

Доктор достал из шкафчика резиновую трубку, которую кинул Якову. Тот, поймав её, отдал револьвер секретарю, который продолжал грызть яблоко, и подошёл к мужчине в сером. Секретарь держал револьвер в его направлении. Мужчина в сером засуетился и хотел было встать, но Яков придержал его и, подойдя к нему со спины, накинул ему на горло трубку, принявшись душить.

— Только не убейте! — крикнул доктор. — Аккуратней.

Мужчина в сером перестал дёргаться и Яков сразу же убрал трубку с его горла. Подошел секретарь, и они уложили его на кушетку.

— Работайте, доктор, — сказал доктор, отдавая револьвер Якову.

Оба они вышли.

X. Обрывочные сведения

…в хлебной лавке булки только черствые. Уже третий день живу без мучного. Недоедаю. Подопытный отказывается от больничной пищи. Возможно это рефлективная брезгливость (не знаю, как ещё это назвать) за столько лет жизни в высшем свете. Отдаю ему своё, что вкупе с отсутствием хлеба не даёт мне полноценно питаться…

Сегодня ко мне в палату зашёл странный мужик, со шрамом на горле. Наверно вешался. Всё время повторял "ули-ули". Я угостил его колбасой, которую он жадно съел и продолжил "уликать". Мне не то чтобы было жалко, милая моя, но всё же я знаю, что наши соседи намедни закололи свинью. Разживись у них мясом и привези мне, будь так любезна. А то от больничной пищи кишки сворачивает.

Подопытный третью неделю не приходит в себя. Трезвость ума напрочь отсутствует. Его постоянное "ули-ули" уже действует на нервы.

Сегодня снова заходил этот мужик. Мы подрались. Я не совсем понял из-за чего, но судя по всему из-за того, что колбасы у меня не оказалось. В палату зашел доктор, как раз в этот момент и разнял нас, уведя с собой мужика и дико извиняясь.

Посадил подопытного в отдельную палату и запер там, чтобы больше не случалось инцидентов с пациентами. Сейчас вроде спит, но неизвестно надолго ли, потому что стабильного сна у него после операции не наблюдается. Нашел применение черствым булкам. Голова второго подопытного, которую я поместил в специальный раствор и подключил к аппарату искусственной жизнедеятельности, с удовольствием съедает его в дробленом виде. Лишь бы секретарь не узнал про это, так как голова была моей личной инициативой и неизвестно как он на это отреагирует.

Ули ули ули ули ули ули ули ули ули ули ули ули ули

Подопытный дорвался до моего дневника. Минул уже месяц, и я сделал для него послабления. Прогресса в развитии никакого. Намедни заглядывал секретарь и справлялся о делах нового тела барона. Был очень разочарован. Сказал, чтобы я отрезал ему язык и через неделю представил ему на суд. Хочет его забрать. Завтра буду резать.

Сегодня угощал мужика салом, которое ты мне прислала. Выпили и помирились. Хотя кроме "ули" он мне ничего сказать не смог, но я и так его понял.

Язык ликвидирован. Он, наконец, заткнулся. Секретарь забрал его. Спросил, может ли он писать, на что я показал ему ту запись, которую барон оставил у меня в дневнике. Секретарь сказал, что сойдет за подпись и так даже лучше. Что касательно головы, то, по-моему, она начала соображать.

XI. Вырезка из газеты

«Несколько месяцев назад, когда город был в смятении в связи с пропажей нашего градоуправленца барона Ульянова, всё было списано на то, что барону нездоровилось. По прошествии некоторого времени барон снова появился на публике со странными, для продолжительного больного, изменениями. Лицом он был бледен, а вот телом прилично раздался вширь, и даже, казалось бы, в длину. Все документы и указы, которые стали выпускаться после этого промежутка времени, отчего-то были подписаны лишь коротким "ули", что лишь отдаленно напоминало подпись барона. В связи с глупостью сих указов, (вроде распоряжения открыть недалеко от города ферму для экспериментов по выводу новых окрасок парнокопытных), нами было проведено расследование, в связи с чем выяснилось, что барон совершенно неадекватен и сам такого придумать не может, ввиду своей недееспособности. Как оказалось, всем этим заведовал его секретарь, Мирон Порфирьевич, который давеча бесследно исчез. Мы продолжим установление истины и будем держать в курсе наших читателей»