Чтобы Глебу простили долг, мне пришлось сходить с Золотовым в кино, а тогда я не хотела иметь с ним ничего общего, да и с кино у меня уже давно были не лучшие ассоциации. В общем, не то чтобы я сильно страдала, да и в целом фильм был хорош, но от запаха карамельного попкорна меня подташнивало еще три дня.

Эмин слово сдержал. Правда, не успели мы с Мариной порадоваться, что Глеб ожил и вроде бы взялся за ум, как он снова влез в этот порочный круг долгов. Эмин сказал, что второй раз моя просьба не прокатит, и если человек хочет отдать деньги, он найдет способ сделать это, поэтому мои попытки помочь тщетны. А Глеб вообще запретил мне влезать в его дела и обещал рассказать папе, что юриста тому в семье не видать, я ведь против воли родителей поступила на инженера-механика и тщательно скрывала сей факт. В большей степени из-за папы – он после смерти Руслана был против того, чтобы я связывала свою жизнь с машинами. В общем, не хватало, чтобы его схватил третий инсульт.

Сейчас у Самсоновых дела шли совсем плохо. И хотя Марина ждала девочку, которой отказалась давать имя, пока та не родится, а они с Глебом собирались в ближайшее время по-тихому расписаться, они очень и очень много ссорились: помимо вечных долгов, Глеб стал все чаще без повода выпивать. Думаю, если Саша выиграет и предложит ему, как и нам, снова заняться полезным делом, это в прямом смысле спасет их семью. Правда, какими бы ни были мотивы Чумакова, я его благородному представлению ни на миг не поверила. Особенно после того, что прочла в сети. Если его выгнали из заводской команды, то он явно не ради Глеба старается и врал мне в лицо: он здесь совсем не потому, что хочет. Его просто нигде больше не ждут.

– Ладно, – наконец соглашается он с таким важным лицом, будто судьбу планеты решал.

Я сама не заметила, как сильно была напряжена, пока ждала его ответа. И лишь теперь, когда Чумаков кивает, я позволяю себе коснуться лопатками сиденья, а не изображать, что проглотила кол. Большим пальцем потираю зудящую от мороза кожу – это отвлекает от дурных мыслей о возможном проигрыше, когда мы выезжаем с парковки складского комплекса прямо на трассу, которая из-за легкой туманной дымки кажется бесконечной.

Гонки по городу, будь это «Стритчеллендж», «Охота на мышей», «Ночной дозор» или те же «Шашки», где ненормальные, которых среди друзей Золотова предостаточно, проскакивают перекрестки на красный свет и наводят шороху на дорогах, обязательно засветившись в городских новостях, начинаются обычно отсюда. По обеим сторонам, несмотря на мороз, собирается целая толпа зрителей. Парни, занимающиеся организацией, уже рисуют белой краской из баллончиков стартовую линию и расставляют за нами аварийные конусы вместе с табличками «проезд воспрещен», чтобы отправить простых смертных искать пути объезда.

Когда мы равняемся бамперами с желтым «Порше» слева от нас и Эмин замечает меня в окне, потому что Чумаков специально, улыбаясь во весь рот, отклоняется назад, автомобиль Золотова начинает грозно рычать, взрывая тишину и распугивая громкими выхлопами птиц с деревьев. Эмин явно зол, и эта злость может сыграть и за, и против него.

Мне не по себе, я не привыкла быть яблоком раздора, но сейчас выбрала сторону. Эмин знает, как мне не нравилось то, чем он занимался на треке: тотализатор, риск, алкоголь рекой. Да и самого Золотова здесь как будто подменяли: он становился злее, азартнее и часто переходил грань. Возможно, он думал, что я отталкиваю его из-за гонок и трагедии с Русланом. Полагаю, сейчас он поймет, что это не так.

– Желтый цвет убивает всю грацию «Порше», – заметив, что я смотрю на расползающиеся по хромированным бокам спорткара нарисованные языки пламени, комментирует Чумаков.

– Потому что ты предпочитаешь красный?

Все машины Чумакова, включая эту, были исключительно красными. Впрочем, как и бóльшая часть гардероба.

– Кто еще наносит аэрографию на тачки? Выглядит так же паршиво, как забитые рукава, – продолжает ворчать он.

– Говоришь, как мой отец, – усмехаюсь, намеренно глядя лишь прямо.

– Не припомню, чтобы он против татух Руса что-то имел или… Постой, это он тебя уму-разуму учил?

Чумаков кажется таким удивленным.

– Крошка Ру, только не говори мне, что у тебя тоже есть тату. И как мне после этого гонять спокойно?

– Заметь, я ничего не сказала. – Я сохраняю спокойствие, даже уголки губ не дрогнут.

– Тебя сдали красивые глаза.

– Твоя лесть мне побоку. У Золотова вместо задних сидений баллоны с закисью азота, – взываю к более насущным проблемам, которые Сашу как будто и не волнуют.

На середину дороги выходит темноволосая девчонка в короткой юбке и крошечном топе, которые явно стащила у младшей сестры.

– Бессмысленная примочка в городе. Азот может помочь ему только на финишной прямой, поэтому нам кровь из носа нужен запас секунд в десять. Скажешь, где у тебя татушка? – скачет он с одной темы на другую, но я сосредоточена на выдыхающей пар брюнетке, которая грациозно, словно прима-балерина на сцене Большого театра, размахивает руками.

На старт.

– Лучше смотри на дорогу, если хочешь победить, – говорю безразлично, насколько возможно, но мой голос все равно кажется каким-то сиплым от волнения. Все серьезно, это не шутки, слишком много поставлено на кон!

– Ну нет, мою фантазию не остановить. Это бабочка?

Я не отвечаю ему. Скорее слышу, чем вижу, как его нога на «Внимание!» подрагивает на педали, лишь слегка задевая ее. Видимо, он не так спокоен, как хочет казаться. Опустив голову, смотрю на его широкую ладонь, которая тянется к рычагу переключения передач, и пропускаю сигнал о начале гонки. И вот оно: сцепление сброшено, и Чумаков топит педаль в пол, а меня вжимает в сиденье с силой, формулу которой я помню наизусть еще со школьного курса физики.

Через несколько секунд, когда скорость более-менее выравнивается и я снова могу дышать, открываю навигатор: проверяю аварии и пробки на дорогах и составляю в голове самый короткий маршрут – все ради Глеба, нам нужно выиграть.

– Я знаю, куда он поедет. Я ездила с ним, – бросаю Чумакову, когда «Порше» сворачивает перед нами вправо. – Поезжай прямо, он думает, что срежет здесь. Я засекала – по времени одинаково, но тут дорога лучше.

Конечно, я ему не расскажу, как ездила по ночам дворами без прав, чтобы справиться с собой и вернуть контроль над своим телом. Это стыдно и больно. Нет ничего хуже, чем не знать, как оно отреагирует на стресс в следующий раз и сколько жизней из-за этого будут подвергнуты опасности.

– А говоришь, он не твой парень, – отвечает Саша, ни на миг не отвлекаясь от дороги.

– Не мой, – настырно повторяю, а затем коротко и четко выдаю ему план, когда и куда свернуть, где прибавить газу, а где, наоборот, сбросить скорость.

– Стенограмму читаешь, как профессиональный штурман, – смеется он, обогнав вяло плетущийся и будто потерявшийся в ночи пустой автобус.

Я помогала папе заучивать маршруты, когда была маленькой, и часто слушала Глеба на их с Сашей тренировках, но я молчу, потому что все это, конечно, откровенная лесть. Саша отлично справляется и без меня. Сейчас я полезна ему не более чем голос навигатора. Моей задачей будет позже провести его по дворам, чтобы срезать путь и не объезжать железную дорогу.

– Ты учишься где-то? – Не пойму, он отвлекает меня или себя, не переставая болтать.

– Да, первый курс, – отвечаю я, вдруг это поможет ему выиграть. – Прошлый год пропустила.

И этот бы пропустила, если бы Леся не заставила собраться с силами и поступить в университет. Все свободное время, которого у нее было немного, убивала, чтобы помочь мне, и я ей безмерно благодарна.

– Почему пропустила?

– Не до учебы было.

У папы после второго инсульта дела шли совсем плохо. Он долго восстанавливался, мама все время проводила с ним. А кому-то нужно было не дать сервису загнуться. Хотя папа до сих пор верит, что полгода все просто ждали, когда он снова откроет двери, а мы с Глебом и парнями не сделали ничего особенного.