– Угостишь чем-нибудь горячим? – не могу удержаться, чтобы не начать дразнить ее.

– У входа стоит автомат с напитками. Ни в чем себе не отказывай, – произносит и медленно, со смешным звуком, совсем невежливо тянет из чашки чай, а я пялюсь на ее губы.

Мне не показалось, девчонка и правда рисковая.

– А если я замерзну насмерть? Возьмешь грех на душу? – Прячу руки в карманы и не спеша подхожу к ней, возвращая вчерашние слова и, кажется, испытывая ее выдержку. Останавливаюсь, лишь когда выходит разглядеть блики от светодиодных ламп на потолке в ее темных немигающих глазах.

– Такие гады, как ты, обычно живучие, – без единой эмоции на лице произносит она, как будто ей скучно со мной разговаривать. – В ужастиках их сколько ни бей, они все равно оживают на титрах и мстят в следующей части. Так что справишься как-нибудь.

Ее черный юмор внезапно смешит. Я, не сдерживая себя, смеюсь, отвлекаюсь от цели визита, и меня застает врасплох Сатановский-старший, который выбирается из смотровой ямы под «цивиком» в противоположном углу гаража. Не хочу, но напрягаюсь от его взгляда. Замечаю, как подрагивают у того пальцы, когда он сжимает их, – от мамы слышал, что после инсульта у него парализовало часть лица и плохо слушаются руки. В интернете я читал, что только пятнадцать процентов людей возвращаются после таких приступов к прежней жизни, а после двух… Дмитриевич держится даже молодцом ввиду всех событий, но мне тяжело признать, что он так сильно постарел всего за пару лет: волосы поседели, лоб изрезали глубокие морщины.

– Пошел вон! – шипит мой бывший тренер.

Я, конечно, знал, что мне здесь не окажут радушный прием, но все равно где-то внутри за ребрами у меня неприятно скребет, точно когтями по стеклу. Чертова надежда! Я вроде бы и выкорчевал ее, но она, как злостный сорняк, так и прет через почву, сдобренную сомнениями.

– Я пришел поговорить, – обращаюсь к нему.

– Нам не о чем разговаривать. Дверь прямо за тобой.

Ну почему он такой упрямый? Понимаю еще, когда вопил, чтобы я проваливал, на похоронах Руслана, из-за которых я задержался в городе и перенес рейс. Тогда прошло слишком мало времени и рана еще кровоточила. Поэтому я стоял в тени деревьев подальше ото всех и молчал – что бы я тогда ни сказал, он не стал бы меня слушать. Но прошло почти три года. Уже пора было понять, что не один я виноват во всем. Хотя бы не я один.

– Я ушел из заводской команды.

– Это должно для меня что-то значить? – вытирая перепачканные мазутом руки, говорит Дмитриевич безразличным тоном. Теперь понятно, в кого девчонка такая. – Сообщи Бородиным, что могут забирать свое корыто, – обращается он к ней.

– Я могу помочь вам, – встреваю в показушный диалог. – Ваш дом уже ушел с молотка, но сервис еще можно спасти. Обновить тут все, нанять персонал, открыть школу картов, в конце концов…

– Ты, щенок, не лезь в нашу жизнь! Без тебя справлялись как-то…

Я не слушаю, иду к нему, как по минному полю, с барабанящим в ребра сердцем. Мы сталкиваемся лицом к лицу: он скалится, я стою на своем.

– Сбор в десять тысяч евро за участие и ремонт «Дьявола», – так мы называли наш красный раллийный «Ситроен», который разбил Руслан, – я беру на себя.

– Не смей говорить…

– С вас только поиск спонсоров на текущие расходы и сбор команды «Сатановский Рейсинг Тим», если вы помните о такой. Глеба, – это мой штурман, которого немцы забрили, – я беру на се…

Грязная тряпка летит на пол, а Дмитриевич цепляет меня за капюшон, будто пытается придушить. Здоровый он все-таки, как фура. Не знал бы его, уже наделал бы в штаны – он умеет пугать, когда хочет. Но я не остановлюсь, пока он не услышит меня.

– Нам нужно хотя бы восемь этапов. Я возьму подиумы для вас и обещаю…

Вижу, как дергаются мускулы на его лице, только на одной стороне, вторая остается без движения. Вижу, как загораются у него глаза на одну короткую секунду, но тут же гаснут под давлением вселенской тоски, в которую он себя вогнал. Не удивляюсь, когда с силой толкает меня в грудь так, что я, запутавшись в ногах, едва не валюсь позорно на задницу. Не удивляюсь, но все равно бешусь.

– Пошел вон из моего сервиса! – От его громкого голоса, кажется, дребезжит пол, а мне приходится сильнее стиснуть зубы, чтобы лишнего не наговорить. Будет только хуже.

Сатановский, развернувшись, двигается в сторону заднего двора. Спрячется сейчас в своей каморке, где вечно зависал с сериалами про дальнобойщиков, и не достанешь его.

– Я не виноват в его смерти! – все-таки закипев, ору ему вслед. Сто раз обещал не срываться – кому от этого лучше? Но все бесполезно. Это как зарекаться не читать о себе дерьмо в интернете – заранее проваленная миссия.

Когда хлопает дверь, в помещении становится слишком тихо – слышно только жужжание тех самых ламп над головой, которые отражались в глазах… Крошка Ру! Я забыл о ней. Поворачиваюсь и нахожу ее на том же месте.

– Уговори своего отца послушать меня. Так будет лучше для всех вас. – Я по-прежнему не на шутку заведен, поэтому пытаюсь давить на нее.

– Так будет лучше для тебя, – отбивает мою подачу самым наглым образом.

– Мы все получим то, чего хотим. Сама видишь – шиномонтажка скоро загнется, и вы останетесь ни с чем.

Девчонка обороняется – скрещивает руки на груди, но все равно выдерживает мой взгляд. Она вытягивает шею и, как вчера, дерзко вскидывает подбородок.

– Ты даже не представляешь, в каком состоянии машина. – Она говорит со мной как с дураком, но мне все равно. Главное, что идет на диалог.

– Плевать, ребилднем ее, и не такие тачки с нуля собирали. Мне начинка нужна.

– Папа запер ее в дедушкином гараже и никого туда не пускает.

– Уверен, с твоей изобретательностью ты что-нибудь придумаешь.

– Если я этого захочу.

– Ты уже этого хочешь, иначе бы не разговаривала со мной.

Через пару секунд я нависаю над ней через узкую стойку, но она держится молодцом. Подрагивающие ресницы – единственное, что выдает ее волнение. Или не единственное. Скользнув ниже, я замечаю, что ее соски ведут себя со мной более приветливо, и довольно ухмыляюсь. Она же, проследив, куда я смотрю, задирает руки выше и закатывает глаза.

– Здесь холодно.

– Ну да, ну да. То-то щеки у тебя горят.

– Это румяна, придурок. И повторю еще раз медленно, чтобы дошло, – стерва смеется надо мной, – я ничем не могу тебе помочь.

– Ну же, крошка…

– Не интересует.

Не верю ни единому ее слову. Такая же упрямая, как отец. Явно из принципа будет бодаться, тут нужен другой подход.

– Хорошо, я сдаю эту битву, но победа будет за мной, даже не сомневайся. Я не отступлю, – подмигиваю ей и добавляю: – Так и передай отцу.

И, не дожидаясь ответа, сваливаю.

– Можешь брать билет на остров Святой Елены, он понадобится тебе после капитуляции, – летит мне вслед, когда я все-таки выхожу за дверь, но только чтобы дать Сатановским время переварить мои слова.

Я не сразу въезжаю, что девчонка имеет в виду, но вида не подаю. И лишь сев в машину и загуглив по ключевым словам, ржу в голос, когда нахожу информацию о кончине великого Наполеона. Неуч я, но что поделать, если меня выперли из универа, пока колесил по мировым чемпионатам. Но с каких это пор кто-то в споре со мной оставляет последнее слово за собой?

Пережив семейный обед с сольным выступлением моей бабули, я договариваюсь о встрече с Глебом Самсоновым. Мы с ним долго гоняли в одном экипаже и понимали друг друга с полуслова, несмотря на разницу почти в десять лет. Я всегда считал, что обиды в нем будет больше, чем в других. Нас ведь было двое, команда, в том самом лесу, на ухабистой дороге.

– Значит, ты в деле? – повторяю я уже, наверное, в третий раз, сидя с нетронутым стаканом дешевого пива в его тесной квартире. Самсонов сильно удивил меня тем, что оказался не против сразиться за общее прошлое. – Я будто с бывшей девушкой снова пытаюсь сойтись.