– Я теперь полицейский осведомитель? – буднично спросил Ратманов.

– Нет.

– Почему? Есть другой?

Двуреченский промолчал, но сделалось ясно, что оперативник из будущего и в прошлом не утратил своих аналитических навыков.

– Лодыга? – предположил Ратманов.

Двуреченский лишь осклабился, но уже этим подтвердил догадку.

– В общем, гадать не будем. Сейчас важнее, что Кошко тебя заподозрит, как только вернется от градоначальника. Но мы его опередим. Не будет ни ареста, ни подозрений. Только быстрее!

Ратманов встал и немного издевательски цокнул каблуками перед вышестоящим. Оба вроде бы были из нашего времени. Но попаданец решил подчеркнуть обычай прошлого.

– Честь имею!

И, развернувшись, вышел.

– Если бы… – ухмыльнулся ему в спину второй попаданец.

Ратманов снова шел по красивой дореволюционной Москве. Вот умели же строить! Никаких новоделов, уродующих исторический облик древних кварталов. Да, грязновато, не без этого. Но дворники усердно мели мостовую, не как сейчас (ой, то есть в будущем) трудовые мигранты из Средней Азии. Везде были или брусчатка, или модный асфальт, или даже клинкерный кирпич. Каждый домовладелец следил за чистотой, иначе околоточный мигом выписывал штраф. Витрины магазинов были начищены, дверные ручки блестели латунью. Вот только лошади так и норовили опорожниться прямо под себя, отчего в воздухе стоял неистребимый запах навоза…

Ратманов испытывал чувство навроде того, как если бы очутился в викторианском Лондоне конца XIX века и побродил по улочкам, где убивал Джек-потрошитель или практиковался в дедукции Шерлок Холмс.

А тут Кошко, которого называли русским Шерлоком Холмсом. Да и не он один. Кого еще можно встретить? Кто там у нас был главной звездой в начале прошлого века? Пушкин? Нет. Достоевский? Мимо. Толстой – тоже умер уже, вроде как несколько лет назад… А, Горький! Вполне можно было бы встретить живого Горького, прогуливаясь по бывшей улице Горького, а тогда и ныне – Тверской.

Ратманов свернул в Нарышкинский сквер. Посидел на лавочке под липами. Немного почитал свежую прессу образца 1912 года, подобрав брошенную кем-то газету. Новости почти не отличались от теперешних. Рост цен на дрова, тревожная обстановка на Балканах, холера в Персии. Стабильности не было нигде…

Потом бывший опер поднялся и пошел дальше. А где-то на Петровском даже хохотнул, когда посмотрелся в зеркальную витрину рыбного магазина и представил, насколько же нелепо выглядят путешественники во времени. Восторженно и нелепо.

А вот и знаменитая Петровка, 38. Казавшийся всегдашним штаб московской милиции и полиции. Но сейчас здание было более низким, двухэтажным и использовалось не по назначению. А именно как Петровские казармы, в которых стоял жандармский дивизион. Даже как-то возмутительно!

Улыбаясь собственным мыслям, Ратманов зашагал в сторону Трубы. Площадь, как обычно, кишела народом. Да таким, что надо было поминутно оглядываться и проверять карманы. Впереди виднелся приснопамятный птичий рынок.

Предаваясь несвоевременным мыслям, Георгий не в первый уже раз поймал себя на опасном умозаключении – он словно бы и не страдает от того, что попал во всю эту историю, всю эту временную чертовщину. А он ведь даже не представляет, как вернуться обратно, и вообще, возможно ли это?! Ему как будто и здесь было хорошо! Хотя, разумеется, конечно, безусловно, возвращаться нужно… И он обязательно выяснит, как это сделать!

Мимо пронесся автомобиль «Руссо-Балт» со скоростью чуть быстрее, чем в современной московской пробке. Потом еще трамвай. А блюстителю закона Юрию Бурлаку на секунду даже захотелось сесть и проехать в нем зайцем…

– Караул! Помогите!

На самом оживленном пятачке у птичьего рынка возникла какая-то сутолока. Засвистел дореволюционный коллега, больше похожий на пузатого отца большого семейства. Бурлак-Ратманов мгновенно персонифицировал в толпе шустрого типа в серой кепке. Держа в руках петуха, явно украденного, тип сначала свернул птице шею, а потом взмахнул на подножку отъезжающего трамвая. И поминай как звали.

Бежать – не бежать? Он мог бы. И с высокой долей вероятности догнал бы негодяя. Но… Новое и преступное «второе я» потихоньку одерживало верх. Бандит Ратманов, кажется, побеждал полицейского Бурлака.

Ну а до своей воровской малины фартовик дошел уже без происшествий.

Георгий стоял в окружении прежних знакомцев. Лодыга, Татарин, Мордвин, Хряк, сидящая на коленях есаула Рита. Правда, они уже не казались товарищами и тем более друзьями. Больше было похоже на то, что Ратманов сдавал экзамен. Экзамен на право жить.

– Гимназист… – Ратманов снова привыкал к своей «школьной» кликухе, а Хряк как будто специально цедил слова, чтобы те казались более тяжеловесными и служили цели припугнуть. – А мы тебя тут заждались. Кое-кто даже подумал, что ты не придешь вовсе.

Георгий снова обвел собравшихся глазами.

– Это почему еще? Сказал приду, значит приду.

– И с какими шалавами ты якшался? До Марьиной рощи не так далеко, чтобы я вообще об этом спрашивал.

– Тебе всех по именам перечислить? – Ратманов понял, что извинений тут будет недостаточно, и избрал «дерзкую» стратегию. – Рита, закрой уши…

Атаману это не понравилось.

А Ратманов посмотрел на деньги и квитанции, разложенные перед преступным авторитетом. И пошел в дальнейшее контрнаступление.

– Сорга[20] есть, расписки есть. А уж с кем я загулял на свою долю – дело десятое. В конце концов, о времени возвращения мы не договаривались.

Хряк ухмыльнулся – прав был Гимназист. И деньги с квитанциями на месте.

– Ну что, Лодыга, – атаман почему-то обратился именно к этому бандиту, – поверим Гимназисту на первый раз?

Ратманов перевел взгляд на Лодыгу. Тот лишь хмыкнул.

Хряк сбросил с колен свою маруху. Подошел к попаданцу и положил руку ему на плечо, даже, скорее, обхватил сзади за шею, одновременно демонстрируя как свое одобрение, так и свою силу.

– Ну что, сделал дело, как говорится, гуляй смело. На тебе червонец сверху. Хряк добро не забывает.

Слышать подобное от уголовника было не очень-то приятно. Но преступник Георгий Ратманов снова победил опера Юрия Бурлака. Деньги принял. И пошел к себе. Остальные бандиты тоже расходились.

Ратманов до этого не успел справить нужду и хорошенько умыться. А проделав со своим новым телом все эти нехитрые манипуляции, прошел в дом чуть глубже, чем мог бы. И покосился в сторону лежака, который обычно занимал Лодыга. Лодыги там не было.

Пьяный Лодыга ржал, как конь в шантане «Негасимая свеча» – подобные названия были довольно популярны в дореволюционной России. А спаивал его Копер. Ушлый тип. Обиженный член банды. Старый приятель. Свой в доску. И гораздо более понятный, чем этот Гимназист.

– Ты мне вот что скажи. – Копер выглядел намного трезвее Лодыги. – Ты можешь на все сто утверждать, что Гимназиста взяли фараоны?

– Могу, – отсмеявшись, согласился Лодыга.

– И то, что он вышел оттуда, проведя время на половине старших чинов?

– Могу, – кивнул Лодыга.

– Твои слова против его, когда доберемся до Хряка.

– Ага. – Пьяный Лодыга кивнул и снова принялся ржать, ничего не мог с собой поделать. – Только цыган давай послушаем. Тут цыгане выступают!

Копер до того держался. Но буйный нрав прорвался наружу.

– Недоумок!

Лодыга с блаженной улыбкой посмотрел на старого подельника.

– Вошь этапная. – Копер выругался себе под нос и резко встал из-за стола, едва не опрокинув остатки выпивки.

Обиженный член банды ушел.

А Лодыга еще какое-то время кричал ему вслед что-то про гимназистов и фараонов. Только по большей части уже к делу не относящееся и нечленораздельное. Пока его окончательно не закрутило в хоровод цыганских страстей. Такой преступник даже опаснее обычного предателя, подумал бы Ратманов…