Я пялюсь на него во все глаза. Это что, какая-то тупая шутка, чтобы отомстить мне?

– Ты не помнишь? Как ты можешь не помнить?

Калеб проводит ладонью по шее – мышцы упруго ходят под кожей.

– Я потерял память после аварии. Знаю, звучит как сюжетный поворот из какого-нибудь фильма. Но правда в том, что я понятия не имею, что мне нравится или нравилось раньше. Извини. Не знаю, зачем я тебе это говорю.

Он поворачивается, чтобы уйти, – видимо, его спугнуло мое потрясенное лицо. У меня такое ощущение, будто кто-то перемешал мой мозг миксером. Ничто больше не имеет смысла. Ничего не сходится. Калеб не знает, кто я. Калеб не знает, кто я! С каждым его шагом к двери я испытываю все больше отчаяния. Голос в моей голове кричит: «Останови его!»

– Постой, – говорю я едва слышно. – Подожди… подожди!

На этот раз я кричу, и несколько человек оборачиваются на крик. Игнорируя их, я концентрируюсь на спине Калеба. У двери он поворачивается ко мне. «Соображай быстрее! Быстрее!» – проносится у меня в голове. Показав ему жестом, чтобы он подождал меня, я бросаюсь к секции классического рока. Быстро нахожу нужное – его любимый диск. Возвращаюсь, крепко сжимая его в руках, и останавливаюсь в паре метров от Калеба.

– Тебе это понравится, – говорю я, бросая диск ему.

Целюсь я так себе, но он грациозно ловит брошенное и улыбается почти грустно.

Я смотрю, как он идет к кассе, расплачивается и исчезает из моей жизни – снова.

Привет – и пока.

Почему я не сказала ему, кто я? Теперь уже слишком поздно, момент для честности прошел. Застыв на месте, я все еще смотрю в ту сторону, куда он ушел. Сердце медленно бьется в груди, пока я пытаюсь переварить, что сейчас произошло.

Калеб меня забыл.

В пятом классе я смотрела по телевизору сериал про расследование убийств. Детектив Фоллагин Бевилль был моей смешной детской любовью. Современный Джек-потрошитель выбирал своими жертвами проституток. Фоллагин охотился на него. Как-то он допрашивал проститутку с блондинистыми волосами, темными у корней. Она свернулась на горчично-желтом диване, жадно выкуривая сигарету. Я помню, как думала тогда: «Ого, вот это актриса! Ей, типа, должны выдать премию «Эмми» за то, как жалко она выглядит». Она держала в руке граненый стакан и быстрыми, птичьими глотками пила виски. Я наблюдала за ее движениями, жадная до драмы, и запоминала все, что она делала. Позже той ночью я наполнила стакан «Пепси» со льдом. Сев на подоконник, я подняла к губам воображаемую сигарету.

– Никто меня не слушает, – прошептала я так, чтобы от дыхания запотело окно. – Этот мир так холоден и жесток…

Я глотнула «Пепси», позвенев льдом в стакане.

Спустя полтора десятилетия я осталась все такой же мелодраматичной. На следующий день после встречи с Калебом на город обрушился ураган Фиби, благодаря которому мне не пришлось брать отгул на работе. И вот я лежу в постели, свернувшись вокруг бутылки водки.

Около полудня я скатываюсь с кровати и тащусь в ванную. Свет не отключили, несмотря на ураган третьей категории, от которого стекла дребезжат в окнах. Я пользуюсь этим, принимая ванну. Сидя в горячей воде, в миллионный раз вспоминаю вчерашний день. Все заканчивается одной и той же мыслью: «Он меня забыл».

Мой мопс, Пиклз, сидит на коврике в ванной и настороженно за мной наблюдает. Она такая страшненькая, что я невольно улыбаюсь.

– Калеб, Калеб, Калеб, – повторяю я, просто чтобы убедиться, что это имя звучит все так же.

У него была странная привычка произносить имена наоборот, когда он слышал их впервые. Я была Яивило, а он был Белак. Я думала, что это нелепо, но в итоге начала делать так же. Это стало нашим тайным шифром для сплетен.

А теперь он меня не помнит. Как можно забыть кого-то, кого ты любил, даже если этот кто-то разбил твое сердце на части? Я лью водку в ванну. Как мне теперь выбросить его из головы? Депрессия могла бы стать моей полноценной работой. Так делают исполнители кантри. Я тоже могла бы петь кантри-музыку. Я напеваю несколько куплетов Achy Breaky Heart и делаю еще глоток водки.

Пальцем ноги вытаскиваю пробку за цепочку и слушаю, как вода утекает в слив. Одевшись, иду к холодильнику. В пустом животе булькает дешевый алкоголь. Мой экстренный запас продуктов на случай урагана состоит из двух бутылок соуса ранч, луковицы и головки сыра чеддер. Я нарезаю сыр и лук и бросаю их в миску, поливая низкокалорийным соусом ранч сверху. Ставлю на плиту кофеварку и включаю стереосистему. Играет тот самый диск, который я вручила Калебу в «Музыкальном грибе». Я снова пью водку.

Просыпаюсь на кухонном полу, лицом в лужице слюны. В кулаке я сжимаю фотографию Калеба, которую я порвала и склеила обратно скотчем. Чувствую себя на удивление хорошо, пусть даже в висках слегка пульсирует. Я принимаю решение. Сегодня я собираюсь начать все заново. Я забуду Как-Его-Там, накуплю всякой здоровой еды и буду двигаться дальше. Я убираю за собой после пьянки, помедлив, выбрасываю в мусор склеенное фото. Прощай, вчера. Хватаю сумочку и направляюсь в ближайший магазин здоровой еды.

Первое, что делает магазин здоровой фигни, – это обдает меня запахом пачули в лицо. Я морщу нос и задерживаю дыхание, пока не прохожу мимо стойки информации, где девушка моего возраста медитирует и жует жвачку.

Взяв тележку, направляюсь в глубь магазина, проходя мимо бутылок с «Очистителем ауры мадам Дирвуд» (он не работает) и «Глазом тритона», мимо пакетов с «Экстрактом готу кола».

Насколько я знаю, это обычный продуктовый, а не прибежище для всяких чудиков в радиусе двадцати миль, увлекающихся нью-эйдж. Мы с Калебом никогда не были здесь вместе – а значит, здесь нет и лишних воспоминаний.

Я бросаю в тележку печенье из водорослей и чипсы из печеного картофеля. Иду к отделу с мороженым. Прохожу мимо женщины в футболке с надписью «Я викканка, у меня и метла есть». На ней нет обуви – она босиком.

Свернув к холодильникам, ежусь от холода.

– Замерзла?

Я разворачиваюсь так быстро, что задеваю плечом выставленные на стеллаже вафельные стаканчики. С ужасом смотрю, как они падают на пол, рассыпаясь, как мои мысли.

Калеб!

Он подбирает коробки одну за другой, держа их свободной рукой. Улыбается: похоже, его позабавила моя реакция.

– Прости, не хотел тебя напугать.

Такой вежливый. И с этим своим чертовым акцентом. Вопрос вырывается у меня прежде, чем я успеваю подумать:

– Что ты здесь делаешь?

Он смеется.

– Я тебя не преследую. Но вообще-то я хотел поблагодарить тебя за тот диск. Он оказался очень даже ничего.

Сунув руки в карманы, перекатывается с пятки на носок.

– Вино, – говорит он, прокручивая кольцо на большом пальце. Раньше он делал так, когда нервничал.

Я непонимающе смотрю на него.

– Ты спросила, что я здесь делаю, – поясняет он терпеливо, как ребенку. – Моей девушке нравится органическое вино, которое можно найти только здесь. – Слово «органическое» вызывает у него смех.

«Девушке»? Я злобно щурюсь. Почему он помнит ее, но не меня?

– Значит… – начинаю я буднично, открывая холодильник и хватая первое попавшееся мороженое. – Ты помнишь свою девушку?

Это должно было прозвучать непринужденно, но вышло так сдавленно, как будто Калеб прямо сейчас сжимает руки на моем горле.

– Нет, после аварии я ее не помнил.

От этого мне немного легче.

Я тут же вспоминаю тот день, когда впервые ее увидела – три года назад, во время исполнения ритуала «пошпионить за бывшим». Я решила, что для закрытия гештальта мне необходимо увидеть мою замену. Безумие, знаю, но кто из нас не сталкерил хоть однажды?

Я тогда надела красную бабушкину шляпу, потому что у нее до смешного широкие поля, скрывающие лицо, и потому что она отвечала моей потребности в драме. Взяла с собой Пиклз для поддержки.

Леа Смит. Так зовут эту маленькую дрянь. Она настолько же богата, насколько я – бедна, настолько же счастлива, насколько я несчастна, и настолько же рыжая, насколько я брюнетка. Калеб встретил ее на какой-то шикарной вечеринке через год после нашего расставания. По всей видимости, они сразу взяли быка за рога – ну, или она взяла его за «рог», я не уверена.