– Это всё понятно, – услышал я голос Иды¸ который вырвал меня из воспоминаний. – Что ты от нас-то хочешь?

– Поговорите с Линой, она всю ночь проревела, а Инга наслушалась сплетен и заявила, что не пропишет Мишку в Москве.

Опа! Так это про Лининого цыгана история? Ничего себе!

– Поверьте моему опыту, – услышал я голос Елены Яковлевны, – прямо сейчас никто нас слушать не будет. Надо, чтобы все успокоились.

– Правильно, – поддержала её Ида.

– Но Мишке-то что делать? – запричитала незнакомка, всхлипывая. – Ему же надо где-то прописаться в Москве, чтобы работу найти. Лина и так ему вчера припомнила, что он два месяца до свадьбы на её шее сидел. Ида, пропиши его у себя временно, ну, он же не чужой тебе человек! Неужели, Яков против будет? Миша начнёт работать, Лина успокоится и всё у них наладится.

Незнакомка перешла на цыганский и очень эмоционально говорила, говорила…

Второй день свадьбы не задался, – понял я и решил, что нет смысла дальше шифроваться.

– Спасибо, – собрал я со стола за собой посуду и принёс им на кухню. – Какие у нас планы на сегодня?

Лично я бы уже и поехал. Вчерашнего праздника мне более чем хватило. Ярко. Экзотично. Но не настолько, как я однажды в Македонии на цыганской свадьбе видел. Там цыган вначале невесте вешал ремень на шею, потом тесак огромный к горлу подносил. Как нам объяснили, часть свадебного ритуала – мол, если изменит, то зарежет или задушит. Здесь такое напрочь отсутствовало, наши цыгане сильно прониклись славянскими обычаями. Наверное, и к лучшему, конечно.

– Мужчины вернуться и можно собираться уже, я думаю, – вопросительно взглянула Ида на Елену Яковлевну.

– Да, пожалуй, – согласилась художница, прежнего умиротворения и интереса в ее глазах уже не было из-за выслушанной истории про жизнь новобрачных. – Пока доедем, уже и вечер будет.

Цыганка, просившая за Мишку, убрала платок от лица, и я припомнил её, видел на новоселье у артистов у нас в Москве. Глаза у неё были заплаканные и такая вселенская тоска в них, что мне её стало жаль. Кто она Мишке? Мать? У того земля под ногами, судя по всему, горит, вот она и не находит себе места.

На кухне повисла тишина, женщины, явно, ждали, пока я выйду с кухни, чтобы продолжить непростой разговор.

Пошёл во двор, чтобы им не мешать. За калиткой увидел молодую хозяйку с коляской. Она смотрела, приложив руку ко лбу от солнца, куда-то вдоль улицы.

Вскоре подошли Яков и Михаил Андреевич в окружении хозяйских детей и подростков. Они, оказывается, всей толпой гулять ходили.

– Тут такая речка, – восхищённо начал рассказывать старый художник, и я было подумал, что он заядлый рыбак, но следующая фраза открыла мне глаза. – Там такие старые ивы роскошные.

– Кому что, – рассмеялся я, – а художнику ивы.

– Пойду Леночке расскажу, – подмигнул он мне, хитро улыбаясь.

– Мы что, никуда сегодня не едем? – спросил я Якова, когда художник ушёл.

– Едем! Как не едем? – нервно хохотнул он. – На работу завтра.

Часа через полтора мы уже мчались по направлению к Москве. Дядя Василь заправил меня под завязку. С собой нам каждому дали деревенских яиц, творога и сметаны. Одну банку сметаны, правда, Василь испортил.

– Знаете, какая здесь сметана? – приговаривал он. – Я вам сейчас покажу, какая у нас сметана! Вам в Москве такая и не снилась!

Он взял большую ложку и начал быстро-быстро перемешивать сметану в литровой банке. Прямо у нас на глазах она начала желтеть.

– Что это с ней? – удивился я и все цыгане, включая цыганят, рассмеялись.

– В масло превратилась, – сжалилась надо мной Ида, а Василь торжественно вручил мне эту банку.

Ну, спасибо, – подумал я. – Теперь мне что, творог с маслом есть?

Приехали мы не поздно, не спеша разгрузились. Спокойно отогнал машину в гараж. А когда вернулся, уже Мишка вернулся со стройотряда и сообщил, что звонил Сатчан и ждёт ответного звонка.

Тут же набрал его.

– Слушай, выяснял я насчёт трёхдневных путёвок, – сообщил он мне. – Нет таких. Зато в каждой гостинице есть резерв для партийных и комсомольских работников, особенно из Москвы. Вот, думаем с женой, куда нам слетать на пару дней. Как там, в Паланге?

– Прекрасно, – мечтательно проговорил я. – Вам, кстати, рыбки копчёной не надо? А то приезжай. Сам-то ты за два дня, не то что накоптить, наловить не успеешь.

– Серьёзно? Ну, давай, сейчас приеду, заодно расскажешь, как там.

Минут через тридцать мы уже сидели у Сатчана в машине. Он с интересом разглядывал копчёную камбалу, отложил ему десять штучек, а то нам с Мишкой не съесть столько. Марат постеснялся взять с собой в ЗИЛовскую общагу рыбы, а, может, холодильника там нет, испугался, что испортится при такой жаре.

– Ну, а как у вас с вашим расследованием дела продвигаются? – полюбопытствовал я.

– Нашли у одного горкомовского любовницу, – поделился он, – и у второго из, – показал он пальцем в крышу машины, – мутную историю с сыном.

– Что за история?

– Было заявление на него в милицию, а что там? – развёл Сатчан руками. – Материалы все уничтожены. Наши решили дальше копать, была бы простая драка, отец так за него не вписывался бы. Есть идея, что сынуля покалечил кого-то.

– Или изнасиловал, – задумчиво проговорил я. – Заставили девчонку забрать заявление или откупились… Сам он, – показал я пальцем наверх, – может быть кристально чистым, а такой факт в биографии сынка перечеркнёт все достоинства, согласись. С должности, точно, можно вылететь.

– Можно, – согласился Сатчан, внимательно глядя на меня.

– И сделать можно что угодно, чтобы дитя родное по такой статье не село. По крайней мере, перестать разевать рот на чужой каравай, так точно.

– Можно, – опять согласился он. – Если это изнасилование, и мы найдем девчонку и уговорим написать заявление, это будет такой козырь! С нами не то, что ласково разговаривать будут, нам соломку по всему пути подсыпать будут, чтобы с нами ничего не случилось и эта информация дальше нашего тайного сейфа не уплыла.

Сатчан злорадно рассмеялся и хлопнул себя по коленям. А он во вкус входит от этих подковёрных игр. Глядишь, так и научится, втянется и создаст, со временем, свою империю.

Возвращаясь домой, заглянул в почтовый ящик, а то сто лет уже не проверял. А там письмо от Мартина Нойлера. Взбежал по лестнице в квартиру и вскрыл конверт. Он писал, что в конце июля приедет в Москву на машине и очень рассчитывает на мою помощь. Красава, конечно! И что мне делать? Я уже и подзабыл про самим же предложенную комбинацию с машиной.

От прежней мысли обменять свою «Варшаву» на «Вартбург» я уже отказался. Поговорил со знающими людьми, отсоветовали. Сказали, при любой поломке дважды пожалею, пока запчасти искать буду к немецкой машине. Варшава, хоть и польская, но по советской лицензии выпускается, так что с запчастями намного проще, много что от «Победы» подходит.

Кому ее предложить? Конечно, иномарку легко продать на сторону, но неохота. Лучше бы своим кому скинуть, из родственников. Марат уже в Москве, но его заработка за июль в стройотряде на машину, конечно, не хватит. Хотя, что я за него думаю? Может, ему отец деньжат подкинет по такому случаю?

– Миш, передай, пожалуйста, завтра Марату, что он мне очень нужен, – попросил я. – Пусть заглянет завтра.

– Ага, но не имеет смысла – он и сам хотел завтра вечером приехать, твоя Галия позвонить обещала.

– Отлично! – обрадовался я.

***

Смоленская область. Колхоз «Ленинский путь».

– Ну, что? – спросил вернувшуюся мать Миша. – Они согласились меня прописать?

– Ничего не сказали. Они уехали, – расстроенно ответила Земфира.

– Понятно, – проговорил он и виновато посмотрел, на теперь уже жену. – Останемся здесь. Мама только рада будет.

– Угу, – кивнула, глядя на него сквозь слёзы, Лина, не заметив на лице свекрови никакого восторга.

Инга Леонтьевна распсиховалась вчера, и сегодня с самого утра уехала, не поспамши ночь.