Очень просто он рассказал Линкесу всё, что знал, пока молодой детектив сосредоточенно слушал, изредка вставляя вопросы.

— И это всё, — с сожалением закончил Уинтроп. — Не так уж много, чтобы разглагольствовать, верно?

— Да, очень мало. Вы сами никого не подозреваете?

— Нет. Признаю, что всё выглядит делом рук постороннего человека, но просто не представляю, как это может быть. Мастерс сначала заподозрил Рутвена, моего секретаря; но это невозможно. Я могу отчитаться насчёт всех его передвижений, и я знаю, что он не подходил к дому Карью в течение тех трёх дней, когда там были чертежи, по той простой причине, что он был со мной в Милбанке.

— Там мог быть и сообщник.

Уинтроп наморщил нос, озадаченный.

— Ну, конечно, мог быть. Но, учитывая, что сам Рутвен не знает шифра к сейфу, я не понимаю, чем это поможет. Кроме того, у Карью в комнате с сейфом самая совершенная сигнализация. Только он и я знаем, как она работает. Один из нас смог бы войти туда, не потревожив её, при условии что мы не пытались бы проникнуть через окно или посредством какого-нибудь подобного смехотворного трюка, но никто другой не смог бы. Кто бы ни сделал это, он должен был следить за этим местом в течение нескольких месяцев; мог даже быть из числа домашних. Вполне вероятно, потому что не было никаких признаков взлома. Мы понятия не имели об измене, пока не получили достаточных доказательств того, что Россия узнала секрет этих новых подлодок. Говорю вам, это совершенно непостижимо!

Линкес, хмурясь, вытащил свой портсигар. Принялся рассеянно постукивать по нему сигаретой.

— Слуги были проверены, полагаю?

Белые зубы Уинтропа блеснули в заразительном смехе.

— О боже, да! Их всех держат под наблюдением и допрашивают, и только небеса знают, что там ещё происходит, кроме этого. Мы не думаем, что они имеют к этому какое-либо отношение. Это слишком серьёзный предмет.

— Могу я действовать так, как считаю нужным? — спросил Линкес.

— Безусловно! Расспрашивайте всех слуг или кого ещё вам захочется… И послушайте, не закуривайте вашу сигарету. Возьмите одну из моих.

Линкес внезапно осознал, что у него в руке сигарета.

— Прошу прощения! — воскликнул он. — Мне следовало спросить у вас, не возражаете ли вы против курения… Что ж, большое спасибо! — Он взял сигарету из коробки, протянутой ему Уинтропом, и осмотрел её. — Боюсь, обычно я не позволяю себе этот сорт. Как правило, курю дешёвые.

Уинтроп, улыбаясь, зажёг сигарету.

— Вот как? Я курю только эти. Иногда, но очень редко, сигары.

— Конечно, на самом деле я предпочитаю трубку чему бы то ни было, — заметил Линкес.

Уинтроп покачал головой.

— Не могу освоить. Думаю, это противные штуковины… Ну, смотрите! Я вам достаточно рассказал? Имею в виду, задавайте мне любые вопросы, какие захочется.

— Думаю, мне хватит чем заняться несколько дней, спасибо. Приступлю сейчас же, если не возражаете, — Линкес встал и протянул руку.

Уинтроп вскочил.

— Замечательно! И постарайтесь изо всех сил, ладно? Мы пытаемся храбриться. Но… ну, это серьёзно. Настолько серьёзно, насколько таковым может быть. И пока тайна не разгадана, Карью да и остальные пребывают в довольно неловком положении. И… и стало быть, очень много значит, для меня особенно, чтобы дело разъяснилось.

— Вы можете быть совершенно уверены, что я сделаю всё возможное, — сказал ему Линкес. Он сжал руку Уинтропа, и тут открылась дверь.

— Чарли, это в самом деле очень плохо с твоей стороны! — упрекнул весёлый голос. — Полагаю, ты совсем позабыл, что пригласил меня с собой на ланч в “Беркли”[3]?.. О, прошу прощения! И понятия не имела, что ты занят. Папа, он весь в делах.

— Ну, ты не должна врываться к нему этаким бесцеремонным образом, — откликнулся Карью. Он не спеша вошел в комнату и бросил быстрый взгляд на Линкеса. — Извините, что вторгся вот так, Чарльз. Это вина Отонии!

— Откуда мне было знать, что он занят? — обиженно поинтересовалась мисс Карью. Она прошла вперёд, поклонившись Линкесу.

— Я не занят, должен извиниться, — возразил Уинтроп. — Я не забыл, Тони, честно. Меня задержали, но я как раз собирался прийти… Карью, позвольте представить вам мистера Линкеса.

Линкес оказался объектом пристального внимания.

— Очень рад с вами познакомиться! — сказал Карью и пожал ему руку. — Вы случайно не сын Тома Линкеса?

— Да, сэр. Вы его знаете?

— Очень хорошо. Мы вместе учились в колледже. Надеюсь, вы сможете помочь нам в этой истории.

Тони, которая как раз уселась на стол, подняла взгляд.

— О, вы новый детектив, мистер Линкес? — с интересом спросила она.

— Отония!

— Да ладно, папа. У тебя не получится, чтобы я не знала… Здравствуйте!

Она протянула маленькую руку в перчатке Линкесу, который взял её и пробубнил что-то, показавшееся ему дурацким.

— Надеюсь, вы разгадаете тайну, — сказала Тони. — Знаете, вы не выглядите ужасно по-шерлокхолмсовски!

Она лукаво улыбнулась. Именно тогда сердце Линкеса поменяло хозяина.

Затем он простился с ними и вышел, все мысли ему на данный момент затмил вид мисс Отонии Карью, сидящей на столе со скрещёнными тонкими лодыжками и дружеской улыбкой на красивых алых губах.

Пролетело почти три месяца, и Линкес пребывал в недовольстве.

Карью был очень доброжелателен к нему. Так же, как и дочь Карью.

Линкес немного недоумевал по поводу Уинтропа. Будучи расположенным к нему с самого начала, он не в состоянии был понять его настроений. В один день сэр Чарльз мог быть легкомысленным и беззаботным, а на следующий — раздражительным и беспокойным; иногда крайне непоследовательным и рассеянным. И всё же при всём этом нервном темпераменте он, несомненно, был умным, неизменно обаятельным и чрезвычайно ответственным человеком. Однажды Линкес осторожно заговорил о нём с Тони, и девушка рассмеялась.

— О, Чарли — необыкновенный человек! — сказала она. — Предельно милый, но совершенно сумасшедший! Знаете ли, от него ужасно многого ждут в военном ведомстве. За этой его легкомысленной манерой полным-полно мозгов. Все его любят, но он сущее наказание!

— Наказание? — переспросил Линкес. — Как так?

— Ну, он такой… такой переменчивый. И всё забывает. Иногда он мне что-нибудь скажет, а через час отрицает. Когда я дразню его насчёт этого, он только смеётся и говорит: “О, неужели? То была просто пустая болтовня, раз так”. Думаю, это притворство. Раньше он такого по большей части не делал.

Линкес прищурился.

— Забавно! Как-то, кажется, совсем не соответствует его репутации.

— Вот почему я и говорю, что это притворство, — торжествующе откликнулась Тони. — Потому что на самом деле он очень одарённая натура. Папа говорит, что у него грандиозная деловая хватка. И… и теперь обнаружилась эта кошмарная история с предателем, и если вы не сможете разгадать тайну, значит на Чарли и папе будет что-то вроде тени, а это… это так стыдно! Я имею в виду, что каждый, кто знает Чарли, знает, что он такой… такой замечательный человек! Ну посмотрите же, какие вещи он делал во время войны! Папа говорит, что он был просто великолепен! Мистер Линкес, пожалуйста, постарайтесь разгадать тайну!.. Мне бы… мне бы хотелось, чтобы человека, который это сделал, бросили в кипящее масло! Да, вот так!

— Конечно, я постараюсь изо всех сил, чтобы докопаться до сути всего этого, — сказал Линкес. И попытался небрежно продолжить: — Я… я полагаю, вы ужасно любите сэра Чарльза?

На это Тони широко раскрыла глаза.

— Ну естественно. Он мне дорог как старший брат, и я знаю его со времён своего детства.

Подавленное настроение Линкеса внезапно воспарило ввысь. Слабый румянец прокрался до корней его каштановых волос.