– Почему именно сорок пять?

– Раньше не получится…

– Почему?

– Буду занят. Беру по максимуму… Постараюсь освободиться раньше.

– Червячка заморить будет мало! – воскликнула я, – Я бы заглотила что-нибудь посущественнее.

Мне удалось «отлепить» своего собеседника от монитора. Он воззрился на меня с удивлением:

– Заглотить? Ну и манеры у вас, Миледи!

– Так Марья обычно говорит, – поделилась я, слегка пожав плечами. Но этого уже не заметили. Вновь «защебетавшее» сообщение добавило «клея» и Орлов залип на нём, не моргнув ни разу.

«Интересно, что такого он там высматривает?» – никак не унималось моё любознательное Альтер-эго. Но подойти к ноуту своего занятого соглядатая я так и не решилась. Лишь уточнила:

– А… а вы так и будете здесь сидеть, пока я буду в ванной?

– Предлагаешь составить тебе компанию? – уточнил он иронично, так и «не отклеившись» от дисплея.

– Что вы себе надумали? Конечно, нет! Я не то имела в виду… И вообще…

– Не планирую вас переубеждать, Миледи. Сейчас не время, не обессудьте, – задумчиво бросался фразами Кирилл Андреевич. И несколько секунд о чем-то поразмышляв, принялся стучать по «клаве».

«Хотя, стучать – громко сказано, – мысленно поправилась я. – Почти бесшумно набирает текст, но строчит, как подкошенный, как заявила бы Марья…»

Понаблюдав за своим молчаливым «надсмотрщиком» еще какое-то время, я пожала плечами и отправилась принять душ.

Под согревающими струями из лейки душа расслаблялись мышцы. Наконец пропала скованность, не покидавшая их после студёной лесной прогулки с Марьей и, казалось, даже усилившаяся после того, как я поняла, что проснулась совсем не в своей постели. Кровь веселее побежала по венам, даря телу легкость и гибкость. Сделав воду попрохладнее, я ополоснула копну волос, привычно «взбунтовавшихся» после мытья, и, охладив лицо и шею тугими прохладными струями, ловко выбралась из ванной. Процедура не заняла много времени, но неплохо взбодрила и улучшила настроение. Обтерев тело толстенным махровым полотенцем, я водрузила на голову тюрбан из ещё одного, предусмотрительно оставленного в ванной. И, укутавшись в огромный пушистый халат, словно яхта на белых парусах «вплыла» в свои апартаменты.

Кирилл Андреевич говорил по телефону и обернулся, когда я проявилась на горизонте.

– Я должен сам его увидеть. – сказал он по-английски, не сводя с меня глаз. И замолк, видимо, выслушивая ответ собеседника. – Завтра буду на месте… Да… Отлично! Так и сделаем…

Я чуть склонила голову и постаралась скрыть непонятно откуда взявшийся интерес к этому разговору. Слушая собеседника, мой «надсмотрщик» наблюдал за тем, как я направляюсь к постели, привычно усаживаюсь на нее по-турецки и водружаю вокруг себя «окоп» из одеяла.

– Буду на связи, – пообещал он и завершил разговор.

«Интересно, он свернул беседу, уловив, что я понимаю, о чем он говорит? Или всё интересное уже было сказано, пока я была в ванной?» – задумалась я.

Я не была ассом в английском, хотя дед сделал всё, чтобы у меня получилось: снабдил кучей учебных материалов, организовал дома отменный лингафонный кабинет и предоставил авторитетного преподавателя – носителя языка. Некоторый успех в разговорном у меня, конечно, просматривался, но в целом я так и не проявила особого рвения, и совсем не потому, что язык мне не нравился. Просто я с детства испытывала страсть именно к редким языкам. Точнее, к «мёртвым» или искусственным, среди которых выделяла латынь, необходимую в будущей профессиональной деятельности и эсперанто – язык, который мы с Алисой довольно быстро освоили в детстве и любили на нём секретничать. Было в моей копилке и сносное владение одним наречием, «умершим», по историческим меркам, совсем недавно. На нём изъяснялась всего одна семья, встретившаяся мне много лет назад. Та семья проживала изолированной общиной, в тайге у берегов Енисея, поразившего меня масштабами и загадочностью.

Как-то мы с тетей Аллой, под патронажем которой я прожила полгода после гибели мамы, побывали на экскурсии в Красноярске.

Стоял лютый декабрь. Над Енисеем простирался туман, сквозь который едва просматривался его противоположный берег. Я тогда знатно промёрзла, но вода в реке лишь местами слегка покрылась прозрачной корочкой. Это было удивительно, ведь рядом с домом тети Аллы она, казалось, заледенела намертво, и мы спокойно прогуливались по льду, нисколько не рискуя провалиться под толстую корку. Да, это выглядело загадочно и абсолютно неправдоподобно. Я спросила тогда тетю Аллу, почему это так, и она объяснила, что…

– Екатерина, вы здесь? – в уши мне хлынул настойчивый голос Орлова.

– А? Да, конечно…

Я выплыла из морока давних воспоминаний и взглянула на своего собеседника.

– Повторю вопрос: на каких иностранных языках ты говоришь?

– А с чего вы взяли, что я вообще на них говорю?

– Сопоставил факты.

– Какие?

– Миронов сносно владеет четырьмя. Два из них родственные, но не суть… Ты его дочь. Думаю, что унаследовала его способности.

– Вы сказали «владеет», значит папа жив?

– Не меняй тему. Ответь на вопрос.

– Да, я поняла, что вы собираетесь куда-то ехать и что-то увидеть собственными глазами. Можно спросить, что?

– Нет.

– Почему?

– Это закрытая информация. Значит в активе английский. Ещё какой?

– Эсперанто.

– Почему выбрала его? – Кажется, мне снова удалось удивить своего строгого собеседника.

– Загадочный. Относительно легкий, значит можно быстро освоить.

– Что еще в активе?

– Совсем чуть-чуть говорю по-французски и…

– И?

– Это допрос?

– Ты сказала «и» и осеклась.

– Почему осеклась? Я хотела сказать: «И всё».

– Не думаю… Ну ладно… оставим это пока.

– Пока?

– До лучших времён, – загадочно усмехнулся мой дознаватель.

– До лучших – это до каких же? – настояла я, похоже, даже после душа не растеряв былой репейности.

– До той поры, когда наше общение станет мне по-настоящему интересным.

– Даже так… – осеклась я, но взяла себя в руки и спросила: – А если не станет?

– Значит потеряет актуальность.

– А… ну да… Как говорила бабуля: «на нет и суда нет…»

– Твоя бабуля была мудрой женщиной. Не справилась с горем… Не осилила. Жаль…

– Вы имеете в виду гибель мамы?

Орлов молча медленно кивнул, а я рискнула поймать момент и, раз разговор коснулся моих близких, отважилась на ещё одну попытку достучаться до своего скрытного собеседника:

– Почему вы говорите о папе… в настоящем времени? Вы знаете, что он жив? Когда вы его видели? – принялась я забрасывала его вопросами, ответы на которые были мне жизненно необходимы. – Я чувствую, что вы что-то знаете! – надеясь на его откровенность, горячо утверждала я. Настолько горячо, что не заметила, как «проснулся» мой сотовый. Вернее, проигнорировала его жужжание. – Не скрывайте от меня… пожалуйста, – просила я, – ведь дочь имеет право знать о своём отце всё! И если…

– Всего вам знать не обязательно, – холодно прервали меня. – Вам звонят. Ответьте.

Я осеклась и расстроенно взглянула на тумбочку, на которой продолжал вибрировать мой смарт. Нехотя потянулась за ним. На экране высветился номер, который мне ни о чём не говорил. Я разочарованно глядела на светящийся дисплей и очень сожалела, что этот звонок прервал наш с Орловым разговор.

– Что-то не так?

– Номер незнакомый.

– Ответьте и поставьте на громкую связь, – по-хозяйски распорядился мой строгий «надсмотрщик».

Снова смутное беспокойство тонкой иголочкой кольнуло в груди. Взглянув еще раз на экран телефона, я решила последовать совету.

Аккуратно коснувшись пальцем дисплея, я негромко, с некоторой опаской, ответила на звонок:

– Слушаю.

– Екатерина Васильевна?

– Да, – осторожно подтвердила я.