В салоне негромко звучит мамин любимый «Одинокий пастух». Я еложу на своем сидении и настойчиво пытаюсь выглянуть из-за подголовников.
«Не вертись! – велит мама, – Укачает!»
Мы подъезжаем. Останавливаемся.
– Лето. Жарко. – начинаю пересказывать Кириллу Андреевичу всё, что вижу. – Мы с мамой выходим из машины и подходим к забору. Он настолько высок, что мне приходиться запрокинуть голову, чтобы увидеть на самом его верху… Что это там? Пики… Да… Острые… Мне нравится, как они блестят на солнце. Переливаются золотом… В заборе есть вход. Массивный… С широкими воротами. Темно-красными… Нет… Ближе к бардовым… Примерно на три тона темнее забора из красного кирпича. Кирпичики теплые… Почти горячие. Я провожу по ним ладошкой и слышу мамино:
«Не трогай! Руки испачкаешь!»
Она нервничает. Я чувствую это… Чувствую по тому, как крепко она сжимает мою ладонь в своей… Почему нервничает? Не знаю… А хотя… Хотя знаю… Из-за папы…
«Папа, ты же знаешь, что случилось! Точно знаешь! Расскажи мне! Или я пойду к нему!»
Вдруг «кадр» на секунду завис, а потом бесследно исчез. Словно телевизор сломался. Я попыталась его «починить». Не получилось…
– Дальше! – настойчиво ворвалось в уши.
– Кадр оборвался… Не вижу, – сообщила я единственному зрителю своего «спектакля».
– Кто сказал то, что ты сейчас передала?
Я взглянула на Кирилла Андреевича и заметила, что он снова сидит в своем кресле, и задумалась:
«Когда он отошел от меня? Почему я не заметила? Ах да, он отошел раньше. Еще предложил мне присесть в кресло напротив. Как же я устала от этих воспоминаний!»
– Екатерина, ты здесь?
– Где ж еще… – с досадой пробурчала я.
– Ответь на вопрос! – Прозвучало настойчиво.
– Повторите его… Пожалуйста.
– Кто сказал фразу: «Ты же знаешь, что случилось»?
– Мама.
– Кому?
– Дедушке…
– Его не было в тот день с вами.
– Она это сказала раньше…
– Меня не интересует то, что было раньше. Необходимо, чтобы ты вспомнила то, что произошло в моем саду.
– Вашем?
– Так… Похоже, ничего не выйдет… Не справляешься.
– Сейчас… Я попробую еще раз…
– Пробуй. Вы с мамой стоите перед воротами. Сосредоточься. Вспомни о шмеле и о том, что было после.
– Хорошо…
Снова закрываю глаза. Напрягаю память и вижу маму у дедушки в кабинете. Он – рядом с ней. Слышу его голос.
«Пустая трата времени», – говорит он.
«Почему?» – отвечает мама.
«Стоп! Не то… Сад, Катя, сад… Это было раньше сада…»
– Сейчас… Я справлюсь… – шепчу то ли себе, то ли моему зрителю, безмолвно восседающему на своем троне и терпеливо ожидающему «продолжения банкета». Сквозь ресницы приспущенных век вижу его глаза, пристально следящие за каждым моим движением.
Делаю глубокий вдох—выдох и снова сосредотачиваюсь на том дне.
– Озвучивай все, что видишь, – велит мне голос «за кадром».
– Я помню задание, – шепчу я, чтобы не спугнуть картинку. Полупрозрачной голограммой она начинает проявляться перед глазами.
– Я в саду. Он такой большой… Красивый… С кустами роз… Как у нас дома… Но сад этот – не наш. Чужой… Мы с мамой кого-то ждём. Она нервничает. Или волнуется… К нам кто-то подходит. Я его знаю… Мы уже встречались…
«Это друг нашей семьи, Котёнок. – представляет мне его мама. – Вы уже встречались у меня в офисе. – И велит: – Иди погуляй, нам надо поговорить!»
«Хорошо, мамочка! – отвечаю я, вглядываясь в лицо её спутника. Вернее, в его волосы… С ними что-то не так, но что именно?..
– Почему? – удивлённо спрашиваю я у него.
– Что почему?
– Цвет твоих волос… Он другой…
«Иди поиграй, дочь! Там!» – нервно отсылает меня мама.
Указывает рукой, куда мне идти. Я иду. В сторону розовых кустов. Кружусь. Вокруг летают бабочки. Хочу поймать самую красивую. Подставляю палец. Она садится на него. Большая. Пёстрая.
«Мамочка, смотри какая бабочка! – Несусь к ней. – Сейчас покажу!»
Слышу:
«Я занята!»
Резко останавливаюсь на полпути. Бабочка улетает… Что-то жужжит. На цыпочках подхожу к кусту. Кружусь вокруг него. Хочу найти того, кто жужжит. Цепляюсь подолом платья за колючки. С трудом отдираю его. Не получается… Получилось! Ура! Я свободна!
Вдруг слышу:
«Не лезь в это дело!»
Это говорит мамин собеседник. Громко. Он сердится. Наверное, ему не нравится, что сказала мама. Сказала, пока я не подошла ближе. Теперь я ее слышу. Она тоже говорит громко. Почти кричит:
«У меня нет выхода! Я должна найти мужа! Или хотя бы узнать, что с ним случилось!»
«Его поисками уже занимаются».
«Кто?»
«Компетентные органы».
«Эти твои органы бесполезны!»
«Они отлично знают свое дело. Оставь это им».
«Да ничего они не знают! В общем так: не поможешь ты, обращусь к другому источнику!»
«К кому?»
«Найдутся, если поискать!»
«Достойных доверия нет».
«Андреев достоин доверия!»
«Не дури! Может он что и знает, но умеет держать язык за зубами».
«У каждого есть цена!»
«Никто не будет свидетельствовать против себя».
Мне не интересно подслушивать. Я ничего не понимаю. Жужжит уже у самого уха… Это отвлекает. Что это? Шмель… Он садится мне на палец. Такой красивый… С желтыми и чёрными полосками на спинке. Он мне нравится… Дотрагиваюсь до его шерстки. Мягкая. Пушистая. Пахнет пыльцой. Я чувствую ее терпкий сладковатый аромат… Сначала нюхаю палец, которым погладила его… Потом облизываю его. В носу свербит… Апчхи! Ай! Он меня укусил! И улетел… Больно… Палец жжёт… Машу ладошкой… Хочу, чтобы пальцу стало прохладно… Ай! Роза. Укололась… Вижу на пальце маленькую красную капельку… Она растёт… Становится горошиной… Смахиваю ее с пальца. На смену первой появляется еще одна… Она – больше… Быстро стекает…Смотрю вниз – на подол своего красивого светло-розового платья. Капля уже на нём. Из маленькой точки она превращается в кружочек с неровным краями. Я совсем расстраиваюсь… Плачу. Громко. То ли от боли… То ли от обиды за то, что на меня не обращают внимания.
Бывший блондин вдруг оборачивается. Сквозь слёзы вижу, как он идет ко мне. Быстро. Подходит… Склоняется. Достаёт из кармана пакетик. Блестящий… Разрывает его… В нем что-то белое… Это салфетка. Осторожно захватывает мою ладонь. Мотаю головой и пытаюсь вытянуть руку из его ладони. Не получается. Держит крепко…
«Не бойся».
Рассматривает ранку на пальце… Прикладывает к ней салфетку.
«Она мокрая! Жжёт!» – говорю я.
К нам подходит мама.
«Терпи. Она пропитана антисептиком», – отвечает он.
«Что это – асетиком?»
«Он поможет твоей ранке зажить», – объясняет он.
«Спасибо тебе», – благодарит его мама.
«Не за что», – тихо отвечает он ей. – Езжай домой и успокойся. Всё наладится».
Мы с мамой уходим. Подходим к воротам. Оборачиваюсь на блондина… Бывшего. Он идет за нами. На расстоянии. Мы выходим за ворота… Подходим к машине. Мама открывает для меня дверь. Оборачивается… И говорит тому, кто остался у ворот:
«Я Рыболова встряхну! Он не отвертится!»
– Рыболова? – хлынул мне в уши удивленный голос Кирилла Андреевича.
