– Зойка-а! – заорал он, увидев меня. – А ну сгоняй к Митрофанычу за самогонкой для бати!

Шестнадцать лет назад, возвращаясь ночью с какой-то пьянки из соседней деревни, отец попал в буран и замёрз в овраге, в который свалился, сбившись с дороги. Нашли его утром соседи.

Отец достал откуда-то пистолет и затряс им в воздухе, а затем положил на край стола и подтолкнул ко мне:

– Возьми вот… Если Митрофаныч будет бузить, пристрели его! – снова заорал отец.

Я в каком-то ступоре схватила пистолет, сунула за пояс брюк и, перепуганная, выскочила из дома. У порога ждал Егорыч. Не глядя на него, я пробежала мимо и выскочила со двора. Он бежал за мной и бормотал:

– Зоя, Зоя, да успокойся!

Усевшись на водительское место, я почувствовала накатывающуюся истерику. Егорыч сел рядом на пассажирское место. Я повернулась к нему и спросила:

– Егорыч, но ты же тоже их видел?

– Кого – их? – удивился Егорыч. – Маму твою видел.

– Ну да, маму, – сказала я. – Как такое может быть, Егорыч?

– Да кто его знает, – успокаивающе сказал Егорыч. – Чего, вишь, не случится…

Потом он посмотрел на меня:

– Ты машину-то вести сможешь?

Я помолчала.

– Смогу, – ответила после паузы.

Томка всё это время сидела сзади, как мышка. Я повернула ключи в замке и мягко отпустила сцепление. «Едь давай», – пробормотала я, и «Нива» тронулась.

В деревеньке признаков жизни мы не обнаружили. То ли старики сидели по домам, то ли их уже вывезли отсюда родственники или социальные службы.

В центре деревни, рядом с уже сто лет закрытой конторой располагалось почтовое отделение. Сюда следовало заглянуть. Я затормозила, и мы вышли из машины. После тёплого салона вдруг обдало холодным воздухом, и я взяла с заднего сидения куртку.

Почта была закрыта. Егорыч обошёл здание сзади и заглянул в окна. Вернувшись, он сообщил:

– Какие-то мешки стоят, коробки, хорошо бы глянуть.

– Ну, открывай, Егорыч, – сказала я. – У тебя ключи есть?

Егорыч хмыкнул и полез в машину. Вернулся он с маленьким ломиком. Вставив его между дверью и косяком, легко выдернул петли, дверь открылась.

Внутри было пыльно, люди сюда не заходили минимум месяц. Повсюду были разбросаны обрывки бумаги и обломки ящиков. Мы стали проверять их содержимое, нашлось несколько шариковых ручек, рулетка, пара мотков бечёвки. Всё это мы бросали в мешок, подобранный тут же на полу.

Затем мы вошли в складское помещение. У стены стояли несколько мешков и деревянных ящиков. В ящиках были гвозди разных размеров, и Егорыч сразу потащил их в машину. А мешки были полностью заполнены пакетиками с зёрнами разных овощей, цветов и так далее. Всё это следовало отвезти в Поляны, а там уже решать, что выбросить, а что оставить для посева. Напоследок мы прихватили ещё весы, несколько ножниц, большой моток крепкой бечевы и десяток рулонов скотча.

К сожалению, никаких продуктов в почтовом отделении не обнаружилось.

Следующим пунктом была деревня Свиново. Здесь, по последним сведениям, жило человек сто, поэтому, кроме почты, постоянно работал магазин. Ехать было километров семь.

Подъезжая, я немного снизила скорость, так как бывала тут всего пару раз, и где у них магазин толком не помнила. Именно поэтому я сразу заметила тело, лежащее в стороне от дороги сразу за въездом в деревню. Я остановила машину и посмотрела на Егорыча.

– Стрелять умеешь? – спросил тот.

– Приходилось, – ответила я. – В детстве с отцом ходила на охоту.

– Тогда сидите обе в машине. Вот тебе ружьё для-ради… если что, сразу стреляй и постарайся в меня не попасть. Мотор не глуши, увидишь опасность – сразу по газам, обо мне не думай, я выберусь.

– Так… – начала было я.

– Так не так, перетакивать не будем, – резко перебил меня Егорыч.

Он открыл дверь, осмотрелся. Потом привстал немного, опершись на дверцу, и посмотрел над машиной в противоположную сторону. Только после этого вышел и направился к телу. Подойдя, он снова осмотрелся, даже руками ощупал траву (ищет растяжку, подумала я). Положил руку на шею лежащему, подождал полминуты и крикнул:

– Покойник!

Затем он перевернул тело и стал осматривать. Задрал свитер, расстегнул рубашку, обшарил карманы. Через минуту он снова был в машине.

– Зарезали, вроде… На груди рана, похожа на ножевую, под трупом кровь. Вот едрён-батон!

Мы поехали дальше. Мне стало немного не по себе, а Томку просто трясло. Похоже, она уже жалела, что поехала со мной. В середине села мы проехали мимо ещё нескольких тел, но останавливаться не стали.

– Кто же это их? – скорее сказал, чем спросил Егорыч.

Возле здания с вывеской «Продукты» мы остановились. Неподалёку валялся труп человека в военной форме с рваной раной на шее.

– Едрён-батон… – пробормотал Егорыч. – Будто волк загрыз.

Он взял ружьё и вылез из машины. Обойдя вокруг, махнул нам рукой – выходите. Дверь в магазин была распахнута. Егорыч прислушался и заглянул внутрь.

– Я останусь здесь, – сказал он. А вы идите, посмотрите, есть ли там что-нибудь. Лады? Лады.

Мы с Томкой зашли в магазин. Мне было страшно, но я понимала, что Томке ещё страшнее. Поэтому я шла впереди и вела себя нарочито небрежно. Но и у меня всё в душе перевернулось, когда я подошла к прилавку. Между прилавком и стеной на полу лежала мёртвая девушка, наполовину раздетая и, похоже, изнасилованная. Томка выглянула из-за плеча и завизжала. Егорыч тут же оказался рядом.

– Иди-ка, в дверях постой, – сказал он Томе. – Увидишь кого, не кричи. Зайди сюда и скажи тихо.

Томка кивнула и пошла к выходу.

Егорыч посмотрел на женщину.

– Молодая совсем. Что же за нелюди тут побывали?

Он заглянул в кассу. Денег в ней не было.

– Грабители, да ещё, вишь, и тупые. Зачем им сейчас эти бумажки?

На полках магазина стояли кое-какие продукты: растительное масло, тушёнка, супы в банках, конфеты, сахар… Я начала складывать всё в принесённые из машины мешки. Набилось два мешка. Затем я прошла в складское помещение, проверила подсобку. Здесь всё было разгромлено. На полу валялась бензопила, возможно, исправная, я подняла её и понесла в машину. Егорыч уже отнёс мешки в «Ниву», Томка сидела в машине. Сели и мы с Егорычем.

– Больше здесь задерживаться не станем, – сказал Егорыч. – Опасно, трупы повсюду совсем свежие, девчонка в магазине даже остыть не успела, её убили не больше двух часов назад… Возможно, убийцы ещё бродят по домам, а у нас, вишь, взвода десантников с собой нет. Сейчас только заедем кое-куда и уезжаем отсюда.

Мы проехали метров сто по единственной улице и завернули в переулок. У третьего дома от угла Егорыч сказал остановиться. Ружьё оставил мне, а сам, постучав в окно, зашёл во двор. Через минуту скрипнула дверь. Пистолет, который я взяла в родительском доме, упирался стволом в живот, было неудобно. Я достала его из-за пояса и спрятала под сиденье.

Егорыч вышел через пятнадцать минут. Махнул мне рукой, и я завела мотор. Когда мы уже выехали из деревни, заговорил:

– Приятель тут живёт мой старый. Жил… – поправился старик. – Прямо у меня на руках умер, был в бреду, почти ничего не сказал. Я ему говорю: «Кто тебя, Валерка?». Он только: «баптисты» и умер. Откуда у нас тут баптисты?

– Сам же говоришь, что он в бреду был. Они, вроде безобидные, да и нет у нас тут баптистов никаких.

– Да может и в бреду… он ещё рукой показывал куда-то в сторону… сюда, куда мы едем. Да только вряд ли соображал.

– А ты уверен, что он сказал «баптисты»? Может что-то другое?

– Вроде, баптисты. Но он, вишь, еле языком ворочал, может и что другое.

Дальше мы ехали в Гавриловку, до неё было километров двенадцать. Гавриловка когда-то была крупным селом, здесь были не только продуктовые магазины и почта, но даже «Культтовары» и Дом культуры. Однако в последние два-три десятилетия и Гавриловка пришла в упадок. Причиной тому была удалённость от железнодорожных путей – в двадцать первом веке населённый пункт без железнодорожной станции был обречён на постепенное умирание. Сюда можно было доехать только автобусом и даже им телепаться от райцентра было два часа.