Михаил Иванов-Чуона Мэхээлэ Осенняя радуга Размышляя над поэзией Михаила Иванова Думаю, именно для человека устроил Господь на земле волшебные пейзажи дикой природы – зеленые холмы, смотрящиеся в голубое озеро, скрипящие на ветру, корабельные рощи, мечтающие о штормах и тайфунах, рассыпающие алмазную пыль горные водопады, горбатые барханы раскаленных солнцем пустынь, и лесные поляны цветов, подобные звездному небу с мириадами звезд. Творцу важно было отдать все это человеку, даже если тот не мог всего этого вместить. Вот и поэзия – это идея Творца, его дар людям. Она – придуманная и сотворенная для человека – огромная цветочная поляна, где всех цветов и не сосчитать: алые, синие, белые, фиолетовые, желтые, даже зеленые, разных форм и размеров, и при этом каждый цветок – со своим, только ему присущим, ароматом. Но что особенно важно для такой большой поляны – так это многообразие видов. Если пропустить, не назвать, не описать хотя бы один имеющийся на ней полевой цветок, эта бесконечно прекрасная поляна цветов будет неполной. И потому представление о ней не будет истинным. Все эти цветы для Творца одинаково красивы, все Им одинаково любимы, и потому все они на этой поляне должны быть одинаково хорошо видны человеку, поскольку для каждого такого цветка обязательно найдется кто-то, кому именно этот цветок дороже всех остальных, а возможно, дороже всего на свете. Стихи поэта Михаила Иванова – цветы с этой божественной поляны. Обычно от стихотворения поэта мы ждем двух вещей. Во-первых, оно должно быть ярким примером художественного творчества, в котором слова – краски, а мастерство поэта и его словарь – кисти, с помощью которых поэт рисует картину мира. Во-вторых, оно должно сообщать новый смысл привычной реальности, понимаемой одинаково всеми остальными, и вдруг увиденной поэтом под новым углом зрения. И обе эти вещи присущи стихам Михаила Иванова. То, что пишет, что говорит своими стихами поэт Михаил Иванов, не говорилось до него никогда. Но будучи сказанным, написанным, его слово воспринимается читателем уже как должное. В этом суть поэзии. В этом сила поэзии. В этом поэзия Михаила Иванова. В его стихах живет искра, которая способна зажечь сердце человека, сделать его дерзновенным, а значит, счастливым. Евгений Каминский, поэт, прозаик, переводчик, лауреат литературной премии Независимой преподавательской ассоциации, премии им. Н.В. Гоголя, победитель IV Международного поэтического конкурса «45-й калибр» им. Георгия Яропольского Вновь вечереет Вновь вечереет. Небеса уже – как матовый агат. Садится солнце за леса, и гаснет медленно закат. День незаметно, как песок, ушел сквозь пальцы, тих и бел… Мне б дня еще хотя б часок, ведь ничего я не успел. Свечу зажег. Но посмотри, едва ль светлее стало тут. Воск тихо каплет – раз, два, три… Вот так и дни мои пройдут. Здесь, на земле, известно всем: ничто не вечно под луной… Но сердцу как смириться с тем, что сгинет все, что было мной?! Ужели жизнь, предвидя смерть, вот так сгорит свечей, а ты — всего лишь гость печальный средь всей этой вечной красоты? Люблю небес осенних просинь
Люблю небес осенних просинь и дождь волшебный, золотой, когда свои чертоги осень вдруг открывает пред тобой. Когда с деревьев листья льются, кружась у самого лица, ложась в траву, как Богу в руце ложатся чуткие сердца. Когда с ветвей уснувших хвоя осенним сыплется дождем… То время светлое, святое, когда мы тихо чуда ждем. Когда весь лес осенний дышит покоем и, наверняка, тот ветер, что гулял по крышам, притих в глуши березняка. Люблю небес осенних просинь и дождь волшебный, золотой, когда свои чертоги осень вдруг открывает пред тобой. В предрассветной тишине Когда природа вдруг замрет — ты ждешь от жизни волшебства. Прозрачен дум твоих полет, и чувства свежи, как листва. Натянутою тетивой — перед рассветом тишина, но там, за этой тишиной, как будто вечность слышу я. И сердце кровь не без труда толкает, чтоб имел ввиду, пока живу я, что туда, где вечность, все же я уйду. И в предрассветной тишине, где воздух чист, я всё о том: каким уйти отсюда мне, чтоб больно не было потом? Мне как-то не сиделось дома… Мне как-то не сиделось дома, я вышел. Ночь была близка. Стояла в воздухе истома, и уходила прочь тоска. Весь небосвод был вроде шали, что горя горького черней. Но видел я: горя, лежали созвездья россыпью на ней. Но над рекой созвездья эти, не удержавшись, в воду вдруг с небес посыпались… (Так дети ныряют, поборов испуг.) И золотой дорожкой лунной, на берег вышел я, спеша умыться звездным светом. Юной опять была моя душа. И все рвалась, от слез пьянея, туда, куда рвалась всегда — где свет кромешной тьмы сильнее, в ночи сияя как звезда. Уходит величаво лето Уходит величаво лето, в зеленом – примесь желтизны… Его наряды и приметы так важны мне и так нужны. Еще в цветах лежат долины, еще ручьи в полях быстры, но по лесам кусты рябины уже зажгли свои костры. Жара давно в аласах спала, и от зари и до зари земля теплом своим устало в лицо вам дышит изнутри. Увы, во времени вот этом все перепутано всегда: сияет полдень ярким светом, а вечер – холоднее льда. Иль, скажем, соберутся тучи, чтоб здесь дождем на землю пасть, но солнце вдруг с небесной кручи сверкнет, свою являя власть… Уходит величаво лето, в зеленом – примесь желтизны, и в небе снова – ни просвета, и ждем печально осень мы. |
