Мика от напряжения опустились, она посмотрела на дочь, у женщины задергались губы.

– Меня изгнали, Унд. Я не могу вернуться.

– Уже четыре года прошло, ведунья. Дом знакомцев моих, кого я в Студеное море водил, не в селении, не в Варте. За рощицей, через овражек.

Ожидал Унд много, но не этого. Мика дико засмеялась, и присела прямо на землю, так что Тяпа залаял, а Ильда в испуге схватила мать за руку.

– Мой дом, мой дом, – всё шептала сквозь слёзы женщина.

– Пойдем, а здесь два гребца останутся, вечером их сменят, – устало проговорил кормщик.– пока рыбы наловят.

Так и пошли десять человек к старому дому волховицы. Маленькая Ильда всё рассматривала кусты, покрытые цветами, отмахивалась веточкой от комаров и слепней, Тяпа бегал за ней, не давая далеко отходить от тропы. Мика все смотрела, наступая кожаными сапогами на упавшую хвою, все ждала, когда покажется ограда её дома. Прошла еще двадцать шагов, и заметила, как мелькнули знакомые крашеные слеги крыши.

– Пришли! – крикнула она остальным.

Унд пошёл вперед, подошёл к калитке и постучался.

Раздался лай собак, и послышались шаги хозяина, и его голос:

– Кто там?

– Я, Унд, с весельщиками. Открывай, Гауд.

– А, приятель, и вы весельщики, заходите, – и хозяин, рослый гунн, с бритой головой и косой на затылке, видневшейся из под войлочной шапки, отворил им калитку.– Давайте в баню с дороги, – он увидел женщину с девочкой, – но сначала гостьи, – заулыбавшись добавил он.

Баня была новой, и была хороша, как виделось Мике, сидевшей рядом с распарившейся Ильдой. Дочка была совершенно счастлива, и её мать была рада, что послушалась увещеваний кормщика. Хозяйку звали Рекса, а ее светловолосую дочь Сатой. Рядом с скамьёй стоял и кувшин с квасом, и сухая рыба, закусить, если кто захочет. Сата полилась горячей водой из бадейки, прошла по мокрому полу, хлюпая ногами, и налила кваса в деревянную плошку.

– Ильда, будешь? – спросила она, показывая на жбан.

– Да, – заулыбалась дочь ведуньи и протянула руки за чашей.

Сата налила в деревянную посудину еще прохладный квас, и отдала его маленькой гостье, а сама принялась а сухую рыбешку. Она сноровисто её очистила, стала есть, но вдруг закашлялась, пыталась вздохнуть, но не могла. Девочка еще сильнее покраснела, и упала на пол. Женщины вытащили её в предбанник, у Мики тряслись руки, а Рекса стучала по спине дочери, стараясь помочь. Ведунья тяжко вздохнула, взяла кусок луба, раскрыла рот Саты пошире, вытащила язык, и двумя пальцами из гортани достала кость. Но девочка не дышала. Подошла и плачущая Ильда, принялась тормошить задохнувшуюся а руку, и наконец, положила пальцы обеих рук ей на лоб. Малютка закрыла глаза, а Мика, только раскрыла глаза от удивления. Только что красное, распаренное, лицо дочери побледнело до чисто белого, а губы посинели. Волховица бросилась к ней, но тут Сата вздохнула, и Рекса прижала к себе дочь.

Ильда раскрыла глаза, женщины смотрели в них, и не верили своим очам- они были чернее ночи. И тут малышка заплакала, причитая во весь голос:

– Мама, не вижу я, – говорила она, захлебываясь слезами, и пыталась тереть глаза кулачками, а потом протянула руки, и мать подхватила её, прижав к себе.

– Не бойся, – говорила она, сама дрожа от страха, не смотря что только из парилки вышла, – пройдет скоро… Это ты испугалась просто за Сату…

А в голову шли давние уроки Мары с Алатыря:

«Редко же бывает, что родится среди людей истинная Ведьма… Многое ей доступно, и даже с ворот Смерти в силах возвратить любого. Узнаете такую просто- как свершит она действо, излечит, бледнеет она, губы синеют, и слепнет на время, глаза чёрными делаются. Каждая Избранная лелеет надежу найти такую, да вырастить ведунью Великой Силы. Но это против Завета- должно сразу такую на Алатырь везти, дабы зла не свершила по неведению да без догляда».

– Не говори никому, Рекса, и ты Сата, о том что случилось. Иначе не будет жизни ни у меня, ни у Ильды. Везде нас злые люди достанут.

– Ни слова не скажем, – закивала хозяйка, – и Сата не скажет, – сказала она, смотря дочери в глаза, – Спасибо тебе и дочери твоей.

– Пойдемте, домоемся, – предложила Мика, всё успокаивая всхлипывающую Ильду, поглаживая её по спине.

Сата хмуро сидела на лавке, всё с испугом поглядывая на лицо малютки. Ильда просидела долго на коленях матери, и вскоре её глаза стали светлеть, и она радостно закричала:

– Вижу, вижу! – поднесла ладони к глазам, шевеля пальцами, и радостно улыбалась синими губами.

– Ну вот, пошли одеваться, а то весельщики свой очереди ждут, – обрадовалась хозяйка, что все обошлось с малышкой.

Они покинули баню, и опять повеселевшая Сата шла вслед за матерью, и женщины направились в дом, расчесать волосы, да и готовить трапезу. Под навесом, рядом с домом стояли три высоченных лося, и деловито хрумкали веточками и травой. Дочь волховицы дернула маму за рукав, с счастьем на лице показывая пальцем на сохатых.

– На них ездят, красавица моя, – сказала Мика, – приручать их нелегко, надо выкормить новорождённым, но затем он послушен, и посильнее оленя будет. Пойдем, нас ждут уже.

Обед удался на славу, все ели да нахваливали. Ильда тоже ела, и как ни в чём ни бывало, болтала ногами. Рекса и Сата ели, скорее заталкивали в себя пищу с трудом, всё натужно шутили, но обе не могли отвести взгляд от маленькой гостьи. Мика всё оглядывала дом, бывшим её. Но злости на Гауда на сердце не было, а может, это она сама бедную Сату сглазила?

На следующее утро, отоспавшись в тепле, ватага отправилась дальше. Мика с дочерью, сидели на своём месте, Калей стоял рядом с Ундом, внимая рассказам бывалого морехода, и учился различать волны, и как лодьей править и в безветрие, и в сильный ветер.

День шёл за днем, и когда до Оума оставалось половина пути, весельщики, как всегда, к вечеру вытянули лодью на берег, и разбили маленький лагерь. Горел костёр, потрескивая влажными дровами, вокруг жужжали комары, которых отгоняли еловыми ветками. Все доедали пойманную, а затем запечённую рыбу. Накануне наловили много карасей, попались жирные да большие, с ладонь величиной. Весельщики все подначивали друг друга, попивая тёплый травяной настой, а затем попросили:

– Дядечка Унд! Расскажи нам что- ни будь на ночь. Занятное!

– Да что ж вам рассказать? – почесал подбородок кормщик, – Не знаю даже… – и развёл руки.

– А расскажи о Пяти Царевнах, что спят теперь! – попросил Калей.

– Да на ночь может, не стоит? – засомневался мореход.

– Расскажи, – попросил один из весельщиков, поправляя войлочную шапку на своей голове.

– Ладно, сами напросились, – начал Унд.

– Давно это было, когда- никто и не помнит. Первая Царевна была оставлена гуннам в утешение, когда Близнецы удалились в Мир Горний. Просили люди, и дано им было, да так, что многие слёзы проливали без конца, как Первая Мёртвая Царевна явилась. Они не приходят, а являются, а почему- никто и не знает. Имён прошлых Повелительниц никто и не помнит, только, небось, Пряхи на Алатыре все имена их ведают. И, вот, стала Она порядок блюсти, да людей излечивать. И когда напали на нас, подняла дружину Мёртвых. И хоть немного их было, всего триста, но побила она ворогов. Так и продолжалось, одна сменяла другую, пока наша Ульна не заснула, а было это, почитай, лет восемьдесят назад. Царевны правили долго каждая, кто по двести лет, а кто и по пятьсот, но конец один- засыпали в неведомом месте, льдом покрываясь, как одеялом. А говорят, было видение Маре, что всего будет Семь Царевен, ни больше, ни меньше, и есть безумцы, считают, что как последняя уснёт, сами Близнецы в Мир Людей явятся.– закончил он, и попил мёда из ковшика. – Спать давайте, утро вечера мудренее.

Мика уложила дочь на войлок рядом с собой, и укрыла плащом, и легла рядом сама. Вдруг, ворча, пополз в палатку Тяпа. В неверном свете масляной лампы ведунья видела, что пёс повредил лапу.

– Тяпа… – заулыбалась дочка, – дай лапу.