– Мать Ринфе Гиафа-ас скончалась девятого мая!

– Это плохо, ас?

– Это ужасно! – Локи пробежалась глазами по газетке, но ничего, кроме некролога, не увидела. – Это перекосит все силы в городе. Эгир Гиафа-ас тут же сделает какую-нибудь пакость. Я даже не знаю, выбрана ли была Наследница. А если нет? Как это скажется на Биврёсте? Надеюсь, с ними все в порядке…

– Даану, ты чего? – Ки заметил, что сварта бочком хотела протиснуться в ванную, и застыл с очередной распотрошенной газетой в руках.

Она замерла, вздохнула и хрипло буркнула:

– Нормально все. Не нужно за мной следить.

– А я не слежу, – мягко улыбнулся Ки, вытряхивая вкладыш из газеты. – Просто ты настолько бледная, что это трудно игнорировать. Да, ас?

Локи кивнула. Даану забормотала что-то невнятное, не в силах проговорить, что хотела. Тобиас откинулся на спинку скрипучего кресла, наблюдая сквозь полуприкрытые веки за непривычно косноязычной свартой. Неожиданно он схватил кончар и в два удара выбил из ее рук веер, прижал клинок к шее. Сквозь зубы она выдавила злобное шипение, отвела рукой лезвие.

– Что это ты себе позволяешь, хельхейм?

– Ну, хоть заговорила. Колись, козочка. – Тобиас непринужденно отдал оружие вскочившему Ки и сел на свое кресло.

Вместо ответа Даану развернулась и, даже не подняв веер, вылетела из комнаты.

– Кажется, я знаю ответ. Дайте мне пару минут. – Ки сложил газетный вкладыш пополам, засунул в карман и вышел следом.

Сварта обнаружилась у входа в хостел, под навесом, где стояла скамейка и на колченогом столике застыла незаконченная партия в наперстки. Ки все еще не разбирался в многочисленных «Домах», «Кланах», «Цветах», хоть Локи и пыталась ему объяснить. Утренняя духота, сдобренная отдаленным ворчанием грома, сменилась щедрым дождем и струйки воды с грохотом, минуя водосток, обрушивались на порыжевший от ржавчины сломанный стул. Молнии сверкали над горами, озаряя узкую улочку, заполненную дешевыми мотелями и гостиницами. Даану следила, как брызги разлетаются от деревянного сиденья и смачивают поросшую мхом стену хостела. Ее скрученные в узел волосы пушились от влажности, а шрам на щеке как-то болезненно алел. Грузный мужчина, лениво покусывая вонючую сигарету, откинулся на скамейку и почитывал утреннюю газету при желтом свете из окон гостиницы.

– Лучше молчи. – Сварта поджала губы и потерла шрам.

– Как прикажете, мэм.

Они помолчали. Мужчина перевернул страницу. Где-то недалеко пропыхтел мотор крузера. В соседнем доме резко открылось окно: истошно заорал телефонный звонок и захныкал ребенок.

– Уходить ты не собираешься, – вздохнула сварта, неохотно обращая на него взгляд.

– Не собираюсь, – подтвердил Ки. Некоторое время они смотрели друг на друга, изучали. Она подозрительно и устало, а он – с легкой полуулыбкой и грустью. Сварта была высокой, почти одного роста с Ки, но сейчас казалась маленькой. Заколку с цветочком Ки где-то потерял и тряхнул головой как собака, чтобы избавиться от мешающей челки.

Даану протянула к Иогме руку, пристроила за ухо непослушный, почти белый чуб, невесомо погладила по щеке, покрытой легкой щетиной. Он убрал ее руку со своего лица и крепко, решительно сжал. И сварта неожиданно разревелась. Стояла и молча лила слезы, смущенно всхлипывая и вытирая лицо свободной рукой. Казалось, что поток этот копился годами, и вот сейчас чаша сия переполнилась и разразилась тяжелой, бурной истерикой под стать весенней грозе. Мужчина покосился на них, покряхтел и, громко сложив газету, потушил сигарету. Он протиснулся на крыльцо, грузно и тяжко скрипнув досками лестницы, хлопнул дверью и оставил их наедине.

Это отрезвило сварту. Даану напоследок икнула и почти сразу же успокоилась. Несмотря на красные глаза и нос, выглядела она суровой, но готовой к разговору. Они сели на скамейку. Ки дождался, пока сварта вытрет лицо и высморкается в его платок, достал из кармана и разгладил на коленке газетный вкладыш с карандашным портретом:

Она не выглядела удивленной, скорее, приняла это как данность.

– Идем. Локи должна узнать это от меня, а не от спецполиции Цверги, – неохотно, но уже спокойно сказала сварта.

– Спасибо, – сказал Ки.

Даану прищурилась.

– За что?

– За доверие… и что решила рассказать все сама. Мы… должны защищать ее. Как-то иногда забывается, что ей всего шестнадцать лет. Она пытается заботиться о нас, потому что мы пошли за ней.

– Эти нежности не ко мне. Я не состою в вашем клубе спасателей Гиафы. Я просто дала необдуманный гейс. Я вас использую. Просто выгода.

– Нет, Даану. – Ки покачал головой и беззаботно улыбнулся. – Ты ведь так гордишься своей честностью, но лжешь сама себе. Увы, но ты в клубе.

Даану недовольно покосилась на него, правда промолчала.

Они поднялись на второй этаж. Ки пропустил сварту вперед, отрезая путь к выходу, закрыл за собой дверь и, как вышибала, встал в проходе. Тобиас все еще валялся в кресле, а Ангейя невозмутимо складывала газеты. Сварта решительно села напротив, на скрипнувшую под ее весом кровать, и под асинхронное тиканье сломанных часов начала свой рассказ, глядя на Ангейю в упор. Вцепившись пальцами в покрывало, она вздохнула и начала без предисловия:

– Как все уже заметили, я сварта только наполовину. Отец мой родом из Муспельхейма, из Птичьего клана. Его семья там достаточно богата и знатна, чтобы союз младшего отпрыска с адвокатшей из Свартальхейма стал поводом для ссоры и последующего лишения наследства.

– Постой, Птичьего клана? – спросил Ки, усаживаясь на пол и снизу вверх глядя на сварту. Пробегающие по полу тараканы его не волновали.

– Престол императора Муспельхейма держится на двух знатных кланах: Птичьем и Зверином, – тусклым голосом объяснила Даану. – В Дохеймскую эпоху император брал себе по жене из каждого клана, и так семьи хотя бы внешне мирились друг с другом. Говорят, что до сих пор существует легендарный Лиственный клан, созданный выжившими родственниками Миробели Жемчужного Дракона, но пока что никто из них место в правительстве себе не попросил.

– Твой отец?..

– Журавлиная семья Туан, разбогатевшая на торговле шелком. И, как потом выяснилось, оружием. Но папа так втюрился в мою маму, что готов был забыть про клан и жениться на ней в первую же неделю знакомства. Он был в составе торговой делегации, которая приехала судиться за испорченный товар. Мама разнесла иск в пух и прах, отстояла честь своей конторы и производства Цверги. – В голосе Даану проскочила ирония. – Папа пришел к ней вроде бы ругаться или даже хотел вызвать на дуэль, но ругани не получилось. Говорил, что мамин острый ум, ослепительные аргументы и мини-юбка, мода на которые до Муспельхейма еще не дошла, переубедили его. Да так, что папочка остался в Цверги навсегда. Пока она в суде защищала всяких отморозков, меня воспитывал отец, так и не получивший рабочую визу. Веер, – Даану бережно подняла его с пола и положила на колени, – наследие его семьи. Он учил меня драться и, когда я в девять приручила духа, испек торт.

Через год мама получила крупное повышение и вошла в консервативную политическую партию. В ту пору эти консерваторы решили отбросить Свартальхейм на сто лет назад, в славную эпоху Галар Клох, Каменной чумы, снова закрыть границы и вернуть грамматической категории истины прежнее значение. Когда мне было двенадцать, она бросила нас с отцом ради карьеры: будущему депутату негоже иметь мужа-иждивенца и полукровку-дочь. Три года назад я узнала, что все это время, – Даану почти шипела от злости, – отец состоял в подпольной политической организации, и она время от времени устраивала беспорядки в рабочих кварталах, поджигала склады и грабила поезда с сырьем. Но главным в их манифесте было уничтожение реликвии Цверги, священного артефакта, дающего маминой партии небывалую власть. По лицу хельхейм вижу, что он уже догадался, что это «Полный рунический словарь» в семи томах – дополненная редакция профессоров Зняка из Хели, Рианнона из Цверги и Манна из Асгарда.