– Бред какой-то! – тряс головой задержанный. – Я требую объяснений!

– Вопросы здесь теперь задаю я, товарищ писатель. В твоих же интересах сотрудничать со следствием.

– А! Я понял! – воскликнул он каким-то совсем другим голосом – примерно таким тоном он задавал вопросы тогда в библиотеке. – Вы все-таки работаете по наводке Светлицкого… У него остались связи в милиции Литейска, и…

– Вообще-то, мы из Москвы.

В это время дверь распахнулась, и Федя с Саньком втолкнули внутрь понятых. Нетрезвых, слегка пошатывающихся, но счастливых и о чем-то своем хихикающих. Это были Сема и Люська, облепленные травинками сена.

– Славик! – увидев меня, Агапова стряхнула с руки кавалера и, резво шагнув вперед, чуть ли не повисла у меня на шее. – Что здесь происходит?! Товарищи милиционеры нас арестовали! И почему Силя в кандалах?

– Вас не арестовали, а попросили побыть понятыми, – хмыкнул я.

– Понятыми? Это что? Слава, я что-то ничего не пойму!

– Это тебе не Слава, – икнув, бодро выдал Кондейкин. – Это тебе целый майор милиции Петров Андрей Григорьевич.

– Чего?! – челюсть Люськи драматически отвисла.

– Я все проверил, – Катков положил на стол Горохова листочки. – Анонимка, в которой зашифровано слово «ПРИХОДЬКО», отпечатана на пишущей машинке «Москва», которую изъяли на даче у Ковригина. Похоже, наш Ковригин – и есть тот самый Литератор.

– Он пока молчит, – вздохнул шеф, грустно постукивая карандашом по столу. – Вернее, все отрицает.

– И обувь у него сорок второго размера, по параметрам совпадает со следом под балконом квартиры Парамонова, – продолжал гнуть обвинительный уклон своих выводов криминалист.

– Да… Но этого мало…

– Но у него же есть мотив! – поддержал криминалиста Погодин. – Андрей сказал, что Ковригин ненавидит Светлицкого. Тот ему карьеру пустил под откос. Да что карьеру, всю жизнь, получается!

– Под протокол он этого не повторил, – озадаченно пробормотал следователь. – Отнекивается, мол, были разногласия с Всеволодом Харитоновичем, у кого их не бывает.

Если даже не брать в расчёт обманутые амбиции историка, действительно перемены были немаленькие. Но к делу, как говорится, этого не пришьёшь.

Вот и Никита Егорович добавил веско:

– Нам нужно его признание.

– И чтобы он показал, где держит Приходько, – добавил Федя.

– Если она, конечно, еще жива, – кивнул Горохов и постучал по столешнице. – Тьфу, тьфу, тьфу…

– А может, это не он – Литератор? – предположила Света.

– Тогда как объяснить, что анонимка отпечатана на его машинке? – Горохов откинулся в кресле, оглядывая нас, будто ища поддержки своей версии. – Ковригин пояснил, что машинка хранилась у него на даче. Уже больше года. Дом он всегда запирал, никто из посторонних без присмотра внутри не оставался… Да и мутный он какой-то… В Андрея Григорьевича стрелять хотел, чуть не отравил его… Кстати, Андрей Григорьевич, ты кровь на токсикологию сдал? Ему можно еще припаять покушение на жизнь сотрудника.

И посмотрел на меня не то грустно, не то даже сердито.

– Теперь он говорит, что не знал, что я сотрудник, – сказал я. – Настаивает на версии, что принял меня за своего убийцу. Мол, это Светлицкий – злодей, убивает всех в городе и за ним направил киллера.

– Версия интересная, – Горохов поднялся с кресла и стал прохаживаться по кабинету. – Но разбивается о факт покушения на самого Светлицкого. Если бы не Андрей Григорьевич, то Ибрагимов бы наверняка прирезал Всеволода Харитоновича. Тот, кто его послал, я думаю, и есть Литератор. Тайный Кукловод… Убивает, манипулирует, наводит интриги… Ковригин запросто может оказаться этим самым Кукловодом. На момент всех убийств – алиби у него нет. Надо дожимать его. Искать улики, доказательства его причастности. Эх… Жаль, что обыски ничего не дали. Думал, кинжал на квартире или на даче найдем, но нет…

– Если убийства подготовленные, – вмешалась Света, – а в нашем случае они все подготовленные, то убийца вряд ли будет хранить дома орудие преступления. Скорее всего, у него есть тайник, схрон или запасное убежище.

– Да! – поднял указательный палец Горохов. – Возможно, там он и держит Приходько, которую обещал в анонимке убить через две недели. Две недели истекают на днях… Сидит ведь где-то, несчастная женщина. Думайте, товарищи, думайте! Может, хоть Елену Петровну удастся спасти. Я еще раз сегодня допрошу Ковригина, но вряд ли он скажет что-то новое… А вы пока отрабатывайте другие версии… Может, права Светлана Валерьевна, не того взяли? Кстати, что насчет Рубилина?

– У него тоже нет алиби на момент убийств, – ответил я. – Но и доказательств против него особых тоже не имеется, кроме того факта, что он пытался скрыть свое присутствие на том вечере, когда убили Коровину.

– Надо бы за ним слежку установить… – наморщил лоб Горохов.

– Там Варя присматривает, это почище слежки. День и ночь с ним.

– Ну не всегда же они вместе? Рубилин на работу же ходит…

– Соловейчик сейчас в отпуске, и Рубилин тоже взял отгулы или отпуск. Он в нее так влюблен, вот и не упустил момент побыть с ней поближе, когда та стала ему благоволить.

– Молодец Соловейчик, – одобрительно кивнул Горохов.

– Она заинтересована в том, чтобы вывести на чистую воду Литератора, – пояснил я. – Ведь пятно может лечь на ее отца…

В дверь постучали.

– Входите! – гаркнул Горохов.

Вошел Лосев.

– Товарищи! – возвестил начальник милиции. – У нас в актовом зале сбор личного состава по торжественному случаю. Если не сложно, прошу вас поприсутствовать. Вы гости из Москвы, и личному составу будет приятно получать награды в вашем присутствии.

Мы переглянулись в лёгком удивлении.

– Какие награды? – глянул на часы Горохов, время подходило всего только к девяти утра.

– Да так, – отмахнулся полковник, будто каждый день его подчиненные награждались. – Из Афганистана нас догнали две медали «За боевые заслуги».

– Ваши сотрудники служили в Афгане? – вскинул на него бровь Горохов.

– Это сейчас они сотрудники, а раньше были военнослужащими срочной службы. Сами понимаете, как у нас бывает, что-то упустили, а потом пересмотрели. Вот приказ о награждении только недавно и народился. Эх… когда уже войска наши выведут? Ну, так что? Придете? Я вас не сильно отвлекаю?

Отказываться было, конечно, неудобно.

– Придем, – кивнул Горохов, и никто не стал с ним спорить.

– Хорошо, – заулыбался Лосев, – через десять минут начинаем.

Он вышел, а Никита Егорович захлопнул блокнот и решительно встал. – Сходим, уважим коллег… Интересно, что за герои там? Молодежь, скорее всего, не могли же медали годами ходить.

Мы вышли в коридор, не вполне понимая, чего ждать – всё-таки свадебными генералами нам быть ещё не доводилось. Цепочка сотрудников УВД уже тянулась в сторону актового зала. Сегодня день политподготовки и занятий и, как водится, общая расширенная планерка с личным составом. Поэтому все были в форменной одежде, даже оперативники «принарядились». На такие мероприятия принято ходить по форме.

Впереди нас шел Сашок. В форме я даже не сразу узнал его со спины. Он весело переговаривался с сотоварищами. Один из них, хитро щурясь, что-то ему рассказывал на ухо. Очевидно, не совсем пристойный анекдот. Потом раздался сдерживаемый гогот, но Сашку это не очень понравилось. Он фыркнул.

Все-таки это был не анекдот а, скорее всего, шуточка в его адрес. Незлобная, но колкая, потому что водитель ткнул плечом шутника. Тот отшатнулся, снова хохотнул, оглянулся – нет ли начальства поблизости. Нас он не выделил в таковые, так как мы были без формы, и мало кто из рядовых сотрудников вообще знал, что мы из Москвы. Затем шутник, в отместку за тычок плечом, легким взмахом сшиб фуражку у Сани с головы.

Фуражка, кувыркнулась и почти шлепнулась на пол, когда Сашок вдруг неожиданно ловко и с легкостью ее подхватил на лету, не дав упасть.

Я даже слегка присвистнул. Вот так реакция у нашего водилы, а с виду и не скажешь. Подумал и тут же забыл…