Вряд ли можно считать обманом то, как ее завлекли на борт «Ярмулович астрономики». Команда ученых корабля и члены их семей действительно нуждались во враче. Хотя Синтия подозревала, что ее, чужачку, выбрали не случайно: не следует ей думать ни о чем другом, кроме своих пациентов.

Предшественницу звали Марта Паттерсон Снид, ее перевели на «Ярмулович астрономику» с корабля «Снид математика». Может, она и была гениальным врачом, но, как только «Ярмулович астрономика» распрощался с «Приютом Вероники» и начал путешествие к «Лазарету „Чарльз Декстер“», Синтия обнаружила, что в основном ей приходилось иметь дело с авитаминозом и другими несерьезными болезнями. С ними справился бы любой добросовестный врач, пусть и не самый гениальный.

Пациенты Синтии обращались с ней вежливо и благодарили, но она не могла отделаться от ощущения, что они скорей предпочли бы ей гения, который позволил бы им умереть от цинги.

Кроме проблем с недостаточно разнообразным питанием, различных видов космического рака и дородового наблюдения Синтии приходилось сталкиваться лишь с мелкими травмами и несчастными случаями, которые неизбежны на борту старого стального корабля, требующего постоянного ремонта и техобслуживания. Она лечила ушибленные пальцы, растянутые запястья и различные декомпрессионные травмы. Когда она накладывала шину на лодыжку подмастерья слесаря по паровому отоплению и по совместительству студента-метеоролога по газовым гигантам — многие архамерцы совмещали две профессии, одну связанную с обслуживанием корабля, другую по научной части, — молодой мужчина нахмурился и сказал:

— Вы совсем не такая, как я ожидал.

Она не помнила имени пациента, поэтому заглянула в карту. Звали его Джейме Макриди Берлингейм, сюда переведен с «Берлингейм астрофизика терсе». Около двадцати лет по терранскому летоисчислению, с огненно-рыжими, стоящими торчком волосами.

— Потому что я не архамерка? — спросила она, обследуя его запястье. Требовалось убедиться: это всего лишь растяжение, а не перелом.

— Тут все знают, вы не наша. — Он зашипел и слегка дернулся от боли.

Синтия отметила для себя больное место. Посмотрев Джейме в глаза, она вдруг поняла: он расстроен скорее из-за того, что проболтался.

— Есть недовольные? — спросила она.

Он отвел взгляд. Синтия достала надувную шину, стараясь действовать как можно осторожней и не давить. Люди многое говорят врачам, если те соображают, когда лучше промолчать.

Его бледные пятнистые пальцы сжимались и разжимались. Наконец он ответил:

— Я слышал, у Уандрея из-за вас проблемы с Сенатом факультета. Мой наставник говорит, что Уандрей ведет себя слишком высокомерно. Его счастье, что он на бессрочном контракте.

Синтия не поднимала головы, сосредоточившись на работе. Джейме вздыхал, пока она накладывала шину, обезболивающее еще не подействовало.

— Это поможет снять воспаление, — сказала она.

Джейме поблагодарил ее, и она вдруг подумала, а не следовало бы ей выразить Уандрею благодарность, а может, даже относиться к нему как к покровителю.

Но благодарности она не чувствовала. Профессор воспользовался ее отчаянным положением, и, даже если спас ее жизнь, это не было поводом для благодарности. С другой стороны, у архамерцев, похоже, не существовало таких понятий, как «покровитель» и «подчиненный». Они говорили лишь о подмастерьях и наставниках, но никто вроде не ожидал, что она станет подмастерьем Уандрея.

Дни складывались в недели, желающих стать ее подмастерьем тоже не наблюдалось. Синтия не возражала, так как не питала иллюзий насчет своих навыков преподавания и понятия не имела, как можно дать медицинское образование с нуля. Но отчего-то на корабле, где проживало несколько сот человек, ей было одиноко. Отработав вахту, она возвращалась в свой гамак и с беспокойством думала о том, что случится с тихими, стеснительными архамерскими детьми, когда она покинет борт. Время от времени она напоминала себе, что «Ярмулович астрономика» включен в систему архамерских кораблей и, как сказал Уандрей, они легко найдут себе другого врача. Должно быть, они уже ведут переговоры с другими кораблями о переводе. Или об аренде, или о браке, или как это у них называется? И вместо сна она тревожилась о будущем.

* * *

Задолго до того, как самый мощный из дистанционных сканеров засек «Лазарет „Чарльз Декстер“», они уже поняли, что приближаются к нему. Первым звоночком стали чеширы. Твари с щупальцами, частые гости архамерских звездолетов, они обычно шныряли по каютам и коридорам стальных кораблей, охотились на товов и прочих мелких гадов из подпространства, которые проникали сквозь щели реальности и могли причинить серьезный вред. Именно благодаря чеширам, с легкостью расправлявшимся с паразитами, архамерские корабли все еще пускали на станции вроде «Фарадея». Буджумы боролись с вредителями сами.

Обычно чеширы — Синтия никогда не могла их сосчитать — спали и охотились, когда им вздумается. Они могли часами сидеть в углу меж двух переборок, сфокусировав напряженные усики в одной точке, целая палитра цветов бежала по их мягким телам. Выслеживали они кого-то или спали, Синтия не знала. Порой, просидев так полдня, они исчезали, словно ничего не произошло. Иногда, перед сном, Синтии приходилось сгонять их со своего гамака, но они, словно коты, упорно возвращались обратно, когда она засыпала, чтобы урвать хоть немного ее тепла. Когда же «Ярмулович астрономика» впервые столкнулся с искажениями пространства-времени, которыми непременно сопровождается насильственная смерть буджума, корабельные чеширы заволновались. Они начали сбиваться в стайки, и, если Синтии доводилось сталкиваться с двумя спящими чеширами, рядом всегда бодрствовал третий. Хотя нельзя было сказать наверняка, спят ли вообще эти твари с шестнадцатью глазами без век или нет. О том, что им снится, Синтия старалась не думать.

Вторым звоночком стал стук. Хаотичная яростная колотьба, словно кто-то снаружи пытался вломиться в корабль. Стук был нерегулярным, иногда лишь один резкий удар, иногда это продолжалось не меньше пяти минут. Он плохо действовал на чеширов, глухие от природы, они не слышали шума, вызывающего головную боль, но воспринимали вибрации. Каждый раз, когда Синтия просыпалась от ужасного стука, под одеялом она находила одного-двух, а иногда сразу и трех чеширов, втиснувших свои клинообразные головы между ее руками и телом. От детей-пациентов, которые переставали стесняться, рассказывая о себе и своих приятелях, она многое узнала о чеширах. О том, как их гладить и как с ними разговаривать так, чтобы они почувствовали. Лежа в гамаке в тусклом зеленом мерцании аварийного освещения, она гладила дрожащих чеширов, пока сама не засыпала.

За стуком последовало то, что архамерцы называли псевдопризраками. Одна пациентка детально объяснила Синтии природу этого феномена, пока та промывала и зашивала пятнадцатисантиметровую рану на ее предплечье.

— Это не духи мертвых, а микровзрывы прошлого и будущего. Точнее, возможных событий будущего, так как оно еще не определено.

— Конечно, — согласилась Синтия.

Девушку звали Хестер Аябо Ярмулович. Высокая, худая и черная, как жесть. Руку поранила, пытаясь починить внутренние переборки, поврежденные стуком.

— То есть та женщина, которая едва не столкнулась со мной сегодня утром, а потом исчезла с треском статического электричества, была Мартой Паттерсон?

— Возможно, — сказала Хестер. — Такая невысокая, жилистая и с веснушками?

— Да. Пожалуйста, держите руку неподвижно.

— Это точно доктор Паттерсон. А до нее у нас работал доктор Белафонте, так что, возможно, вы и его увидите.

— И ваших будущих врачей тоже, кем бы они ни были?

— Скорее всего, — сказала Хестер.

Синтия увидела доктора Паттерсон несколько раз, а потом и доктора Белафонте. Однажды столкнулась и с врачом из будущего. Самой собой. У нее были длинные седеющие волосы и поношенная одежда. Она стояла у смотрового стола и хмурилась, прожигая пустоту взглядом.