Деньги за квартиру и за свет хозяйка у нас забирала одновременно, поэтому счетчика мы не касались. Как-то я увидел, как удавалось хозяину избегать высокой оплаты за электричество. Перед включением утюга, он подсовывал за вращающуюся рамку счетчика кусочек безопасного лезвия бритвы.

После чего счетчик крутиться переставал.

Но все неприятности с электричеством оказались детской забавой по сравнению с той проблемой, которую мы обнаружили, когда попытались растопить печь. Нужно сказать, что наша семья никогда не была особо избалована коммунальными излишествами. Отопление в нашей квартире в Мукачево было печное, водопровод появился только в последний год, а «удобства» были во дворе, вернее, в огороде.

Но печка в этом доме казалась пределом всему.

Она просто не хотела нормально гореть: сначала не разжигалась, а потом добрая половина дыма вместо того, чтобы выходить через трубу, упрямо просачивалась на кухню сквозь поддувало, печную дверцу, конфорки и все прочие щели.

Каждый раз, дожидаясь пока печка разгорится, в любую погоду нам приходилось открывать все окна и двери.

А хата и без того не была особенно теплой.

Несмотря на то, что снаружи она была обложена силикатным кирпичом, внутри в стенах, по-видимому, была одна труха. Две угловые стены нашей комнаты зимой до самого потолка были покрыты инеем, а летом сквозь побелку обильно проступила плесень.

Нужно сказать, что бороться с бытовыми проблемами по будням приходилось мне одному. Днем родители были на работе. А сестренка до вечера находилась на «продленке».

По ночам мы спали, не раздеваясь, натягивая на себя все одеяла.

Наверное, мои родители рано или поздно нашли бы для нас более подходящее жилье, но посыпавшиеся на нас всякого рода неприятности заставляли все силы направлять на их преодоление.

Отсутствие денег было, пожалуй, самым малым из бед.

Мои родители навсегда остались для меня примером в семейной жизни.

Другая жизнь начинается

Было одно решение, которое я принял для себя этой холодной неприветливой осенью, и которое круто изменило всю мою жизнь.

Я даже не могу точно вспомнить тот день, когда пришло ясное понимание: я буду учиться.

Нет не по школьной программе, там у меня было все в порядке, а по своей, сделанной на годы вперед. Я должен стать культурным человеком, разбирающимся в литературе, поэзии, живописи, музыке.

Научиться все понимать, решать все вопросы всегда самому и не зависеть от чьих бы то ни было мнений и указаний.

Это решение несмотря на кажущуюся спонтанность, было вполне закономерным. Я с детства привык к самостоятельности и всегда стремился все вопросы решать самому. Я еще не знал такого слова — нонконформизм, но он был в известной степени предопределен и нужны были только определенные обстоятельства, чтобы он проявился в осознанном решении.

А пусковым крючком к такому решению стала моя неприкаянность в чужом для меня классе.

Через много лет я напишу почти документальную повесть об одном философе, в юности которого, как мне казалось были общие со мной черты. И хотя я потом не стал использовать эти мысли в печатном издании, некоторые из них приведу здесь.

«Словно какая-то неведомая сила вдруг вырывает из привычного окружения того, кто еще недавно был просто милым юношей или славной девчушкой и властно призывает служить тому еще неведомому и таинственному, но уже чарующему, что посвященные называют — Знание.

Какая судьба ожидает тех, кто готов все отдать ради чистого познания?

Стать монахом, утопистом, философом?

Это все зависит от того, в какой стране живет неофит, и каковы потребности общества в его нравственном подвиге».

Я, конечно, понимал, что многое из того, чем я хотел бы заниматься, в этом городе было для меня недоступно.

Но здесь было несколько библиотек, и в них были книги.

Как жадно я хотел обладать собственной библиотекой хороших книг, чтобы иметь возможность выбрать любую из них, вдохнуть особый буквально пьянящий запах бумаги и клея, погладить корешок и погрузиться в чтение.

К сожалению, об этом я мог только мечтать.

Но я записался во все библиотеки города и регулярно брал в каждой из них солидную стопку книг.

Если прежде я, как и мои родители и большинство моих сверстников, читал, в основном, детективную и приключенческую литературу, то сейчас это была литература классическая: отечественная и зарубежная.

Я начал читать книги по собственной методике: от первого тома до последнего, включая все критические статьи, вошедшие в издание.

Поскольку в библиотеках мне попадались классики, в основном девятнадцатого века, то и я буквально ощущал себя живущим не во второй половине двадцатого века, а, по крайней мере, лет за сто или за сто пятьдесят до своего времени.

Скоро я понял, что поступил правильно, записавшись сразу в несколько библиотек. И дело было даже не в конспиралогических соображениях, хотя, согласитесь, кому-то было бы странно видеть худенького подростка, таскающего из библиотеки по 5–6 томов еженедельно.

Я разобрался, что не только по количеству книг, но и по ассортименту книжных изданий библиотеки сильно различаются.

Библиотека, расположенная совсем рядом со мной в Табурищах, комплектовалась, видимо, раньше других: здесь я обнаружил даже сочинения Мао Цзе Дуна, читать которые я, разумеется, не собирался.

Зато библиотека в Доме Культуры над пристанью обладала сочинениями Шекспира, Сервантеса, Лопе де Вега и Теодора Драйзера, которых не было в других библиотеках.

Я с жадностью погрузился в мир классической литературы, и, смею думать, авторы этих книг, были не самыми худшими советчиками.

Я читал увлеченно, запоем, не забывая, впрочем, аккуратно делать уроки и успевать по всем предметам. В школу посторонних книг я никогда не носил.

Как ни странно, но чтение не художественной, а публицистической литературы вызывало у меня самый большой отклик. Весь следующий год я зачитывался Белинским и Добролюбовым, нет, сначала Добролюбовым, а потом Белинским.

Белинский по-настоящему открыл для меня Шекспира и Пушкина.

Идите в философию, постигайте книжную мудрость — в ней нет ничего страшного.

Этот призыв неистового Виссариона я воспринимал как руководство к действию.

Так, незаметно, я начал вести другую, как бы параллельную жизнь, которая была гораздо интересней и значимей, чем жизнь подростка из бедной семьи в маленьком провинциальном городке.

Нельзя сказать, что я пытался скрыть свое увлечение. Но уж дома то точно видели, что я делаю, что и сколько читаю.

Видели, но предпочитали не вмешиваться.

Проблем со мной не возникало, а трудностей у взрослых хватало и без меня.

Вода, вода …

Едва успев переехать в новый город, охваченные рыбацким нетерпением, мы с отцом прихватили спиннинг и отправились на море. Когда мы вышли на бетонную набережную, солнце, должно быть, уже клонилось к закату, но его, все равно, не было видно из-за плотной дымки, окутавшей все небо. На всем протяжении набережной — от здания недостроенной пристани до видневшихся вдали камней — не было ни души. С моря поддувал ощутимый ветерок, заставлявший поёживаться в легкой одежонке. Я нацепил самую заветную блесну и, широко размахнувшись, сделал еще один шажок по направлению к воде. Результат превзошел все мои ожидания: вслед за улетевшей блесной я тоже плавно, как по ледяной горке, съехал вниз и оказался почти по грудь в воде.

С первым купанием! Холодная вода привычно обжигала. Однако прохлаждаться было незачем, я смотал леску и протянул конец удилища отцу. Он легко вытащил меня обратно. Только тут мы обратили внимание, что край бетона у самой воды, и, как я убедился, на пару метров под водой покрыты скользкими зелеными водорослями. Я передал спиннинг отцу, перебрался через парапет и вылил воду из хлюпающей обуви. Затем, сняв одежду, отжал ее и снова надел и уж потом, что есть духу, припустил к нашему новому жилищу, до которого было не меньше трех километров по лесу, который здесь привыкли называть парком. Так бесславно, не успев начаться, закончилась моя первая рыбалка на море.