Гроу прыгнул на кресло и посмотрел вниз – на Миртле. Барон поднял голову и раскрыл рот, но вместо крика из глотки вырвался хрип.

– Стой! – Крикнул Хэдж. Но Гроу сейчас слушал только голос совести. И она шепнула: «За предательство и убийство члена Совета полагается смерть!»

Гроу спрыгнул на Миртле, как леопард на антилопу. Вцепился в изящную голову, напряг мышцы и услышал хруст. Череп сдавило, но он не раскололся. Тогда Гроу перехватил дергающегося и хрипящего барона за затылок, прижал к себе и резко повернул его голову в сторону. Испачканные кровью пальцы запутались в мягких кудрях.

Гроу вытер о них руку. Затылок вспыхнул болью. Голову словно ошпарило кипятком. Он вздрогнул и захотел обернуться, но тело стало ватным и непослушным. Логово Красного отдалилось. Уткнувшись в плечо Миртле, он скосил глаза и попытался увидеть обидчика. Перед глазами затанцевали разноцветные искорки и медленно потухли. Веки налились тяжестью. Хрипло застонав, Гроу закрыл глаза.

В шахте воняло мочой, потом и копотью. В воздухе висела пыль, и тусклый свет факелов превращался в кровавое месиво.

Кляц… кляц… кляц…

Стены гудели от глухих монотонных ударов железа о камни, звенели цепи и бряцали кандалы. Рабы, черные от копоти, отчаянно кашляли, плевались кровью, но не смели остановить работу. Их тени напоминали высушенных богомолов, карабкающихся по багровым стенам в поисках выхода из душного каменного мешка.

В тоннель вошел длинный, как змей, надсмотрщик. Скривившись, он прикрыл лицо тряпкой. На поясе, сплетенном из кожаных шнуров, блеснула металлическими скобами палка. Змей тряхнул деревянной тарой с мутной водой и пристроил ее у стены под факелами.

Энже сглотнул: у него, как и у других каторжников, от жажды жгло горло и сворачивало внутренности, но разрешения напиться надсмотрщик не дал. Вместо этого он пролаял:

– Хей, катх!

Энже почувствовал на себе взгляд, но не обернулся. Катхами на рудниках звали смазливых рабов. К общей беде на рудниках не было женщин, и в силу вступали правила, за которые вне каторги элраятских мужчин четвертовали.

Прицелившись, Энже представил перед собой макушку Змея и со злостью вонзил кайло в трещину между камней. В лицо дыхнула красная пыль. Удар отдался болью в руках и пояснице. Заныли и задрожали мышцы на спине. Проглотив стон, он высвободил тяжелое орудие и пошатнулся.

Обычно дети его возраста трудились на поверхности: они мыли и дробили в ледяном ручье камни и развозили в тачках бруски для укрепления стен. Но Энже был особенным рабом – ребенком кровных врагов, – и за три месяца его еще ни разу не выводили из тоннелей.

Голос элраята зазвучал за спиной совсем близко. Из незнакомых гортанных звуков он разобрал только «маленький катх». Энже стиснул кайло, хоть понимал, что не может противостоять взрослому мужчине. Разве что вонзить зазубренный инструмент в ногу.

– Дра, катх.

Этот приказ он знал. Змей велел оставить работу и развернуться. Энже подчинился, его заколотило, но не от страха:

– Я Энже. Энже Рамилан Серебряный.

В тоннеле смолкло бренчание цепей и кашель. Надсмотрщик взглянул так, как ни один человек не должен смотреть на другого, и ткнул палкой в грудь. Узкие скулы заострились:

– Катх!

– Я Энже, – голос Энже захрипел и сорвался, – Энже Рамилан. Одиннадцатый по крови наследник…

Лицо Змея исказилось, словно в его тело разом вселились все подземные духи. Он размахнулся дубинкой. Следя за ее полетом, Энже не успел отвернуться. Удар пришелся в левую скулу. Перед глазами мелькнула белая вспышка. Упустив кайло, он рухнул на камни. Левый висок дернулся и по лицу побежала горячая кровь. Он попытался нащупать свое орудие, но элраят рванул за предплечье вверх. В груди стало пусто, как в кувшине без дна. Мысли сделались короткими и простыми. Да или нет – Энже или катх? Заорав, он выгнул шею и вгрызся зубами в жилистую кисть Змея.

Рот наполнила кровь. Надсмотрщик взвыл и ударил палкой по спине. Энже не разжимал челюсти. Скулы и шея окаменели. Следующий удар пришелся в левое ухо. Он почувствовал под собой камни и понял, что упал. Само падение стерлось. Змей, подвывая от боли и ярости, схватил его за ноги и потащил из каменного мешка в коридор.

Энже выплюнул чужую кожу и заорал. Кровь застряла в горле и теперь потекла через нос. Он схватился за острый край валуна, уродливым клыком выпирающий из стены. Пальцы скрючились в судороге и разжались. Змей даже не заметил сопротивления. Рабы испуганными крысами вжались в стены и закрыли руками головы.

Спустившись на ярус ниже, в ту часть шахт, где работы давно прекратились, он швырнул Энже в яму с экскрементами и следом бросил увесистый камень, который плюхнулся рядом и не причинил вреда. Змей издал гневный разочарованный рык и, припав к краю, проорал несколько коротких фраз.

Барахтавшийся в вонючей жиже Энже не вслушивался. Он нащупал утонувший камень ногами и взобрался на него. Разум замер, остались одни инстинкты. Обидчик исчез. Возможно, пошел искать новое оружие. Энже приник к склизкой стене и зажмурился.

Юноша не мог открыть глаза. Попробовал пошевелиться, тело не послушалось. Тьма вокруг слилась с темнотой в голове. В ушах неприятно зазвенело.

«Кто я?»

Память подсказала – Энже. Энже Рамилан Серебряный. Герцог Виона.

Верно…

Энже дернул руками, они оказались связаны.

«Где я?»

Ответ пришел мгновенно – на каторге…

Перестало хватать воздуха. Энже вспомнил, как иноверцы вытащили его из вонючей ямы и заколотили в ящик за нежелание откликаться на унизительное прозвище. Они оставили его в холодной темной пещере. Так поступали с самыми агрессивными рабами в назидание другим.

По телу пробежала волна судорог. Энже хотел крикнуть, но глотку сжало, и язык одеревенел.

Жгучий холод проникал до самого дна души, в нос въелся запах плесени и тухлых яиц.

Он мысленно твердил: «Нет… это происходит не со мной. Я не там… не там!»

Перед внутренним взором замаячили огромные кроваво-оранжевые валуны с желто-серыми прослойками. Мучительное удушье вытеснило все мысли, на глаза навернулись слезы. Задыхаясь, он попытался открыть рот, но понял, что челюсти уже разжаты, а зубы вонзились в нечто твердое. Кляп? Он заставил себя вдохнуть глубже. Это оказалось так же сложно, как вдохнуть под водой, но легкие медленно раскрылись.

Тело вздрогнуло, словно проснулось, и задрожало. Слезы покатились к вискам. Гроу встряхнул головой, она отозвалась гулом. До слуха донеслось пение жаворонков, с приятным щебетанием птиц вернулись и воспоминания. Они заполнили голову, как теплая вода кувшин. Каторга, жизнь в Элрае, работа вышибалой у элраятских купцов, возвращение домой. Черная Межа… было ли что-то после? Где Хэдж?

Внутренний собеседник не ответил, но и веры ему не было. Гроу только что называл себя прежним именем. Энже Рамилан… Священное, ушедшее в тень имя. Он сможет вернуть его, только когда сомкнет руки на шее дяди и выдавит из него признание.

Пол дрогнул и качнулся. Заскрипели плохо смазанные колеса. Гроу понял, что лежит в движущейся повозке и разлепил веки. Взгляд встретился с плывущей темнотой. Он ничего не смог увидеть из-за плотной льняной ткани, закрывшей от посторонних глаз его и знакомые тюки с элраятским товаром. По складкам ткани пробежали блики от солнца.

Он вспомнил, как перевернул стол, обороняясь от трех крепких наемников, и по полу растеклась медовуха. А рядом корчился и хрипел Красный Жерт, пачкая ковер бордовой кровью. Воспоминания не объясняли нынешнее положение, разве что головорезы одержали верх. Но почему в таком случае он еще не болтается на веревке? И где Хэдж? Где сумка с едой?

Последняя мысль вытолкнула все остальные. Он мог перенести все, но не голод. Дух голода – безупречный убийца, он много раз видел его работу, уважал и не забывал приносить ему дары.

Почувствовав, что память встала в оборону, Гроу отступил и прислушался. Если, кроме лошади, тянущей повозку, и извозчика, кто-то был рядом, то вели себя похитители очень тихо. Сосредоточившись, он различил шаркающую поступь еще одного коня. А значит, обоз не сопровождал большой отряд и ехал он по пустой дороге. Гроу осторожно пошевелил затекшими руками и попробовал покрутить кистями. Обидчики связали надежно. Стянули с него перчатки, а между запястий проложили ткань. И кто в Черной Меже мог так о нем позаботиться? Разве что Гроу связал себя сам.