Упершись щекой в пыльное дно повозки, он попытался выплюнуть кляп. Конечно, не для разговора: беседовать с извозчиком было опасно. Но сейчас в его арсенале оставались только зубы, и выбирать не приходилось. Челюсти заныли, на лбу от усилий выступил пот. Кляп тоже оказался закреплен на совесть.

Телегу тряхнуло, справа послышались глухие звуки, словно перекатилось несколько камней в накренившейся бочке. «Свечи», – понял Гроу. Из земель иноверцев Хэдж захватил для вионских храмовников пару сотен свечей. Вот только запасаться надо было не дарами, а хорошими клинками. Воск и заморский шелк сейчас казались особенно бесполезными.

Гроу уперся затылком в шершавое дно телеги и перевалился на другой бок. Ноги тоже были разуты и связаны. К горлу подступила тошнота. Он с трудом проглотил вязкую слюну и отдышался. На ум пришла запись в будующей летописи: «Принц прошел через каторгу, несколько раз избежал смерти, но в итоге захлебнулся в повозке собственной блевотиной…»

Гроу хмыкнул и согнул ноги. Он решил сползти вниз и вывалиться из повозки. А что потом? Эту мысль он отбросил.

Справа донеслись звон сбруи и лошадиное фырканье.

– Стойте! – мужской голос звучал устало, но спокойно и уверенно. Так мог обратиться к извозчику постовой или всадник, стерегущий дороги. Патрульных рыцарей в Вионе называли доры, так как им полагался короткий меч дорнак.

Гроу замер вместе с повозкой.

– Что везете?

– Товар.

Он узнал хриплый голос Медведя и вгрызся зубами в кляп. В жилах закипела кровь, а к горлу подкатила желчь.

Послышался еще один, молодой голос:

– Что-то выглядите вы, э-эм, помято, господа?!

– Погоди… – Первый помедлил и спросил, медленно цедя слова: – Что за товар, Медведь? И где ты раздобыл эту… клячу?

– Слушайте, я две ночи не спал. Дайте проехать.

– Не торопись, – старший заговорил быстрее и тише. – Передай сэру Красному, что пеня удваивается. Да-да. Решили, бароны подарили вам земли? Помяни мое слово, скоро ваши башки́ будут висеть на оружейной башне. Ну что набычился? Не слыхал о псах, покалечивших рыбаков в Лунной гавани? Нет? А всадников-грифоносцев не встречал ночью, пока честно трудился? Ты думаешь, я спал? Сидел в сторожевой, смотрел, как к воротам люд тянется, вопя то «иноверцы напали», то «разбойники захватили бухту!» Вы там, в вонючей Меже, очумели все?

– Я ничего не слышал, родом клянусь. А чернь… им много не надо, волк на горе завоет – к войне готовиться. Про пеню передам.

– Не торопись, говорю. К вечеру дороги перекрывают. Так что, куда бы вас ни несло, поворачивайте.

– Перекрывают? – Медведь осип. – С чего вдруг?

– Праздник Троих, бездушник! – зазвенел молодой голос – Уважайте, если не своих, то хотя бы наших предков и… не показывайтесь в городе. Слышишь, Медведь, держитесь на расстоянии семи полетов стрелы от города и священных капищ!

– Погоди, дор. – Гроу услышал хриплый голос Хэджа и затаил дыхание. – Ишь, какой болтливый. Вас из философских школ, что ли, теперь набирают? Мы и везем воск в храм на праздник. Славного покоя вашим и нашим предкам, кстати.

– Э-э-э… воск? – в голосе юноши прозвучало удивление. Повозку тряхнуло.

– Ну да, – голос Хэджа прозвучал над головой, и Гроу услышал шуршание совсем близко, там, где стояли бочки. – Вот, нюхай, чистый мед. Держи, девице подаришь.

– Ну и ну. Вы? И в храм? – В голосе второго мужчины прозвучало раздражение. – Скорей свинья пойдет в баню. Не похоже на свечу это, не бери, Арон. И пахнет как какая-то ересь. А ну показывайте, что в повозке.

Гроу почувствовал движение ткани и сжался. Покров дернули, и он, хлопнув на ветру, слетел. Глаза резануло солнце. Щурясь, он увидел вытянутое лицо рыцаря, украшенное седыми, пышными усами. Густые брови дора взлетели вверх:

– Это что за пес?! А, Олд?

– Наш товарищ.

Услышав голос Хэджа, Гроу приподнялся и замычал.

Барон помог выплюнуть кляп:

– Давай, оживай. Ночью пил, как караван верблюдов, – он перевел взгляд на дора: – а когда вино плещется у кадыка, всякий дуреет, верно? Ну, что молчишь, смутьян? Скажешь рыцарю чего-нибудь, или тебя здесь оставить?

Гроу сел на колени и закачался, как младенец. Голова закружилась, а челюсти, уставшие от кляпа, не желали шевелиться. Желудок скорчился, он наклонился к краю повозки и выплюнул горькую желчь.

– Да что за день? – Рыцарь погладил усы и отступил. С ним поравнялся юноша с карими блестящими глазами. Гроу дал ему не больше, чем себе. Но по всему было видно, что юнец никогда не принимал участия ни в чем, рискованнее охоты на белок. Молодой стражник скривился:

– Опусти глаза, бесправник! Дальше поедешь в кандалах.

– Погодите, – Медведь спрыгнул с повозки и протянул усатому золотой перстень. – Вот, за беспорядок, – Гроу узнал украшение Красного Жерта: – Мы в бухту, а не в город, – Медведь вложил перстень в ладонь рыцаря и указал на Гроу, – а этого… хотите – забирайте, только дайте груз отвезти. Еще одно… там за нами может несколько человек из Межи ехать, вот им в бухту не нужно…

– Удивительный ты человек, Медведь, – усатый сунул украшение в мешочек на поясе, его глаза заблестели. – Вроде понятливый, и отец был славным грумом. Открыл бы харчевню, детей наделал. А так… Смотрите, в город не суйтесь и… дружка своего, того, спрячьте. Только не под городскими стенами! Не хватало мне еще…

Гроу скрипнул зубами, челюсти ответили болезненным спазмом.

– Ложись, пьянь! – Медведь толкнул его в грудь и набросил ткань. Повозка качнулась, щелкнули поводья, и лошадь тяжело взялась с места.

Выждав, Гроу перевернулся на бок и дернул веревки. Скрученный джут затрещал, но не поддался.

– Хэдж? – голос сорвался.

– Лежи тихо. Впереди люди. Химеры низа, выколите мне глаза, кого я только что увидел? Седой и молодой, – Хэдж вспомнил веселую сагу о двух непутевых воинах, проспавших отступление и потерявшихся во вражеских землях, – если бы не гербы на пряжках, вылитые шуты. Родные земли я узнаю, а где прежние люди? Воистину, каков лидер, таков и народ. Пайрон наверняка закрылся в замке и не кажет носа – он всегда панически боялся рахо.

– В замке отсиживается не только герцог, но и вся знать, – угрюмо фыркнул Медведь. – Нету прежнего Виона, барон, скоро ты соскучишься по элраятам и станешь искать корабль. Только все боятся элраятов и далеко в море не выходят.

Последнее Гроу не удивило. Элраяты согласились везти их в земли кровников, только когда узнали, что водные границы герцогства остались без защиты. Кто-то распространил слухи, что рахо разорили священные земли и ослабили рыцарский орден. В прежние времена ни один элраятский капитан не рискнул бы отправить судно в земли кровников даже за караван верблюдов, навьюченных золотом.

Услышав пение селянок и звук дудочки, Гроу напрягся – он не мог понять, где едет повозка. В детстве он часто покидал крепость вместе с отцом и выезжал в карете через город прямиком к священному озеру или гавани. К счастью, рахо никогда не появлялись у святых капищ и моря, иначе его путешествия ограничились бы походами на городские ярмарки.

Основные дороги выложили бутом еще в правление деда Гроу, и охраняли их знатные рыцари высшего ордена. Но сейчас они ехали окольными путями: меж двух невысоких холмов по земляной дороге. Телега то и дело подскакивала на мелких рытвинах.

Голоса отдалились. Их сменил скрип, ткань снова приподнялась, и Хэдж поднес к лицу Гроу деревянную баклагу:

– Глотнешь?

В нос ударил запах пива, он показался мерзким. Гроу сморщился:

– Развяжи.

– Взгляд вроде осмысленный, – присмотрелся барон. – Песнь Домерона задом наперед расскажешь?

Песнь содержала две тысячи строк. А барон выглядел как мертвец, пришедший по зову потомков. Гроу заметил на его скуле порез и припухлость. Память выплюнула смутный фрагмент, как волна выбрасывает на берег комок грязных водорослей: все тот же дом в Черной Меже. Вот Хэдж схватил стул и припер им скалящегося воина к стене. А Медведь, оказавшийся на пути у Гроу, с криком бросился к окну, загребая под себя лежащую на полу волчью шкуру, но не смог протиснуться в узкую раму.