Тем же вечером они улетели. Влад остался дома, и ровно в двенадцать часов следующего дня, вооружившись пивом, пялился в ноутбук. Он разместился на полу, облокотившись на двух лежащих валетом манекенов, прежде позаботившись, чтобы их головы были повёрнуты к экрану. Пускай посмотрят глазами своих братьев и сестрёнок, которые умеют ходить, но, по сути, исполняют ту же самую функцию: наполнение для одежды, которая призвана быть отражением внутреннего мира человека, который её носит.

Ну, так считается. Так, можно сказать, говорят официальные источники.

Влад полагал, что это чушь. Во всяком случае, свои костюмы он делал по другому принципу. С мешком с костями и кровью, и даже иногда толикой мозгов, что вздумал их нынче к вечеру напялить, они имели сношения только в одностороннем порядке — повиновались движениям мышц. И кричали, кричали наружу, обращаясь к всем, кто может видеть их вопли, что не сотрясают даже воздуха, но призваны сотрясать и переворачивать внутренний мир.

Так он думал поначалу. Но потом в один момент немного изменил своё мнение.

— Ты что, думаешь, что твои тряпки будут сверкать на каждом втором сборище модных идиотов? — сказал ему Савелий. — Чтобы надеть это на люди, требуется недюжинное мужество. Или фриканутость. Не спрашивай меня, что это такое, я сам толком не понимаю. А мужество — это когда тебе есть, что сказать миру и в чём его поправить. Что получается тогда?

Влад не знал. Он был очень слаб на теорию — мог только фантазировать, вдевать в иголку нитку и кроить. Друзья воспринимали всё, что он делает, как должное, разве что, может, интерпретировали его как-то для себя, но он не мог представить, что будет говорить, если кто-то спросит: что, мол, означает вот этот элемент и какую роль играет он в общем контексте — в контексте этого костюма? Скорее всего, он замкнётся в себе, или просто пошлёт вопрошающего подальше.

Савелий продолжал.

— Получается, они будут действовать сообща. Мужественный человек, который выбрал твой костюм, как оружие, и костюм, подвергшийся специальной заточке… Так что ты не прав. Сердцевина, которую ты так презираешь, тоже имеет значение.

— Где взять мужественных людей?

— Вот этого я не знаю, — сказал тогда Зарубин. — Кажется, они все вымерли ещё в палеолите. Погибли на войнах, и так далее.

Итак, Влад, компьютер с запущенным скайпом, мельтешение в эфире — как раз такое, к которому он привык, когда смотрел у себя в подвале подобные показы на едва работающем телевизоре. Хорошо забытая, но приятная атмосфера сочилась с экрана и разливалась под ногами у Влада, который предпочитал не замечать, что фонтанирует на самом деле бутылка. Пена шипит и усыхает на костяшках его пальцев — этого он тоже предпочитает не замечать.

— Меня видно? — спросил с той стороны Сав, и Влад показал большой палец. Он успел основательно забыть, что связь не двухсторонняя.

Ради визита в столицу, пусть и виртуального, Влад одел одну из своих наименее мятых маек и зачем-то заменил шорты джинсами. Савелий же влез в пиджак со слишком длинными рукавами и походил в нём на карлика из старинного чёрно-белого фильма. Галстук-бабочка под его подбородком смотрелся как настоящая бабочка, привет из душных летних ночей, по которым Влад уже успел затосковать. Скоро Сав перезвонил задать тот же самый вопрос. Потом рассказал, что успел создать по отдельному потоку для каждой камеры и объяснил, как между ними переключаться. Влад попробовал. Потом, созерцая Юлину грудь в глубоком вырезе платья, сказал:

— Всё работает.

Влада и пару-тройку других новичков поставили первыми. Но когда подошла его очередь, у Влада уже плохо получалось сдерживать волнение. Зарубин отошёл в подсобные помещения, чтобы проконтролировать, как приладят камеру, и включить её в общую сеть. Беготня была очень ему к лицу, Сав справлялся с ней важно, то отводя от себя мановением руки с пропуском взгляд секьюрити, а то вкручиваясь в неё, как штопор в винную пробку, становясь частью этой суеты. Влад хотел задуматься над тем, как изменило жизнь некоторых людей знакомство с ним, самым маленьким и самым незаметным в прошлом человеком на земле (равно как и они своим присутствием изменили жизнь его, Влада. Неизвестно, в более спокойную ли сторону, но в правильную, это точно), но мысли получались то сырыми, а то пережаренными, передержанными на огне, и он отложил это занятие до лучших времён.

Началось шоу. Объявили его фамилию: голос ведущего почти не слышен за шумами, которые наполняют залу. За сопением, разговором, смехом. Микрофон всего один, скорее всего это его держит на коленях Юлия. Влад слышит, как у неё бурчит живот.

Свет резали тонкие, как ножи, ноги манекенщиц. Всё знакомо: величественная «костяная царица», заляпанный настоящей грязью, но тонкий, и с легчайшим намёком на весну, «придорожный куст», «моя кровь» где кровь Влада рисовала прихотливые рисунки (то, первое платье осталось в подвале. В ремейке всё были за то, чтобы ограничится краской, но Влад сумел отстоять право собственной крови покрывать ткань), «затруднение дыхания» с узким и жёстким воротником, заставляющем держать голову всё время прямо, всегда прямо, как и полагается современной, жёсткой, как прут, женщине… Влад давал названия платьям просто, чтобы не запутаться, но теперь шептал их про себя, как старик, что повторяет имена давно покинувших его детей, о которых внезапно вычитал в утренней газете, как о молодых и перспективных талантах… Вот, кстати, и «новости»… кусок рукава уже оторвался, и, похоже, приклеен на прежнее место скотчем. Влад попытался вглядеться в лица манекенщиц, но ничего не разглядел: качество картинки оставляет желать лучшего. С каким чувством влезали они в его костюмы? Что испытывали? Гадливость ли, заинтересованность, или просто тупую покорность, которую, быть может, испытывали пластиковые его друзья в подвале. Эти, нынешние, совсем другие. У них есть характер и они не стесняются его проявлять.

Камера покачивалась над тощей грудью манекенщицы, обхватывая ногой тонкую её шею, и Влад будто бы чувствовал в потных ладонях, как напрягается кадык, когда она глотает. И через неё Влад впервые заметил, как реагируют зрители. Они привставали, тянули шеи, блестели окуляры биноклей…

Микрофон Юли открыл к нему дорогу бурному приливу аплодисментов.

— Почему вы все радуетесь? — бормотал Влад в экран. Забывшись, он хватал телефон и принимался названивать Саву, а тот жестами пытался донести в камеру, что не может ответить. Только не прямо сейчас.

— Почему они так странно реагируют? — спрашивал Влад своих пластиковых друзей. — Это же не похоже на ужас! Там (он вскочил, и бутылка, плюясь остатками жидкости, покатилась прочь) моя настоящая кровь! Если бы я сделал платье из туалетной бумаги, вы бы тоже радовались, а?

— Конечно, они бы радовались, — уверил его сутки спустя Савелий. — Ты же гений!

Он всё в том же пиджаке с бабочкой, только теперь порядком помятом. Значит, либо только с самолёта, либо ночевал у Юли.

— Это было волшебно… — он оттягивает веки. — Мне в глаза как будто насыпали стразов. До сих пор больно моргать.

Влад задумчиво копошится в носу. Слышен звук кофемолки: Юля готовит напитки. «Сегодня только кофе», — сказал Сав, едва появившись на пороге. — «А… просто мы с Юлькой и с о всеми теми милыми людьми вчера немного отметили. Были на — представляешь! — на светском вечере. Матерь божья, что там творилось!»

— Это было очень странно, — говорит Влад.

— Что же там странного? — Сав поднимает брови. Он расползся по креслу, и, чтобы собрать его обратно, наверняка потребуется метёлка и совок. — Ты имел возможность лицезреть гримёрку моделей. Было там что-нибудь этакое? А? Было? Переодевались они при тебе или нет?

— Этим ты нашего киборга из строя не выведешь, — с улыбкой басит Юля. Она, в отличие от Зарубина, более или менее свеженькая, успевает заниматься кофе и без конца одаривать Влада улыбками. — Уверена, он даже не смотрел…

Сав казалось, готов был захлопать в ладоши проплывающим в голове воспоминаниям.