Торопливо поднялась на четвертый этаж. У двери на мгновение помедлила: а вдруг там Коля? А еще хуже с новобрачной… Но через секунду решительно тряхнула головой: это такая же моя квартира, как и его! А Сонечки-Софочки здесь вообще не могут находиться. По закону. Тамара согласия не давала. Она даже рассердилась на себя за трусливость и уже твердой рукой вставила ключ в замочную скважину. С порога стало понятно: никого дома нет. Всё было так же, как в тот день, когда она уезжала отсюда перед Новым годом. С трудом затащив чемодан, Тамара устало присела на мягкую скамейку в прихожей. Разулась, по привычке поставив обувь в специальный поддон. «Натоптала», — улыбнулась самой себе. На юге никаких луж уже давно нет и в помине. Она сняла отсыревшую куртку и вдруг робко застыла, не зная, куда пойти для начала. Как будто пришла в гости. Брякнул телефон. Женька. На экране высветилось печальное лицо Тимофея с грустнющими глазами. Тамара рассмеялась. Вот, хитрец! Небось, не дал Тимке вредную для него, но такую любимую ветчину, вот он и изобразил страдание! А Женя шлет фото, как будто они там с тоски по ней умирают. Но всё равно ей было приятно. Она скучала по обоим.

Тихо загудел холодильник, и Тамара подумала, как лень ей снова выходить на улицу и тащиться в магазин. Хотелось в душ, а потом напиться свежезаваренного, а не из пакетиков чая. Есть с дороги совсем не тянуло. Вспомнила, что в морозилке лежит пакет с морепродуктами, а в шкафчике запас спагетти. В крайнем случае, приготовит себе пасту. Она прошлась по квартире, провела рукой по столу и подоконнику — пыль. Немного, но есть. Дверца шкафа, где хранились документы, полуоткрыта. Машинально потянулась ее закрыть и увидела, что коробка стоит не на той полке. Значит, Коля приходил за документами. Может быть, она уже давным-давно свободная женщина, только еще не знает об этом?

Ближе к вечеру набрала Лёльку. Волновалась и долго решала: готова ли она к разговорам с дочерью. Но на душе было спокойно — разочарование улеглось и уже не выжигало душу калеными углями. Лёля ответила с первого же гудка.

— Мама!

В ее голосе слышались и неприкрытая радость, и волнение, и настороженность — вдруг ей показалось!

— Привет, Лёля, — привычно и тепло отозвалась Тома. — Как ты?

— Мама! Мамочка! Ты как?! Когда ты…

— Я дома, Лёлька. Утром приехала.

Мгновение в трубке было тихо, а потом раздался такой звонкий визг, что Тамара даже поморщилась — стало больно уху.

— А-а-а-а! — кричала Лёлька, — мам, ты дома? Правда? Честно-честно? Глеб, Глеб иди сюда! Мама дома! Мама приехала! Представляешь?!

Тамара улыбнулась и взглянула на себя в зеркало. Глаза довольные, лучатся. Не ожидала она такой реакции дочери. На душе еще больше потеплело. Ольга радовалась так искренне, как маленький ребенок, абсолютно без притворства. Ей это польстило. В конце концов, дочь оказалась права: никто не умер и никто не виноват. Просто так бывает.

— Мам, а можно?… — Лёля вдруг неуверенно замолчала.

— Ну, конечно, можно Лёлька! — рассмеялась Тамара. — Это ведь и твой дом. Приезжай! Можете вместе с Глебом. Я… я соскучилась…

Тамара с трудом произнесла последнюю фразу, как-то не принято было у них с дочкой говорить по душам. Всё время о делах, на разные темы, но, старательно не затрагивая личного. А оказывается, это возможно. И не надо стесняться своих чувств. Нет, всё-таки она бы всех несчастных женщин, с вырванным и безжалостно разрушенным доверием, в обязательном порядке отправляла бы на море. На реабилитацию. Как ей повезло с тетей Клашей! Ее старомодный и скромный домик сотворил чудо.

За то время, что Тамара находилась в поселке, она несколько раз ходила на местное кладбище, к могилке родных. Здесь и бабушка, и тетя Клаша, и дядя Валера. За оградкой всегда прибрано и чисто — дядя Юра старался. Она садилась на маленькую скамеечку и поначалу просто смотрела на блеклый портрет тетки. Казалось, будто ее хитрые, с прищуром глаза, так и говорили: «Ну, что сидишь? Рассказывай! Непутевая…» И Тамара рассказывала. Сначала неохотно, сквозь слезы, по частям и отрывками. Потом больше, горячась и высказывая всё, что она думает о Николае и его любви, а перед отъездом уже спокойно, без надрыва. Принесла белые хризантемы, поблагодарила, пообещала вернуться скорее.

— Нет, мам, я без Глеба… — торопливый голосок Лёли нарушил мысли. — Я быстро! Я вот прям бегу, ладно?

— Не торопись, Лёлька, не беги. Я дома. Я тебя жду.

— Ма-а-а-м… — засопела ее такая взрослая дочь.

— Всё, жду! Только купи что-нибудь к чаю. В доме шаром покати!

Когда Тома открыла дочери дверь, та потянула носом, всхлипнула и уткнулась горячим лбом ей в шею. Ничего не говорила, только шумно дышала, как будто пробежала марафон. А Тамара ничего и не спрашивала. Поцеловала ее в щеку, прижала к себе, отстранила.

— Раздевайся! Руки мой! Есть будешь? Я сделала макароны с морскими гадами, правда, без сливок, но думаю, и так вкусно.

Лёлька смущенно повела носом — когда она не была голодной? Уплетала за обе щеки, вскидывая на мать темные глаза, воровато смотрела в сторону, пугаясь будущих вопросов. Тамара есть не стала. Налила себе чай, вынула из коробки заварные и откусила кусочек. Непроизвольно поморщилась — уж очень сладкие! Она сидела у окна, с которого всё так же свисали нитки гирлянды. И вдруг поймал взгляд дочери. Одновременно вспомнили они тот ужасный вечер, когда между ними прямо здесь легла черная тень непонимания и ссоры.

— Как там отец? — первая спросила Тамара.

И снова удивилась: ей не больно. Сказать, что всё равно — не скажешь, но уже не подступает к горлу комок и не трясутся мелкой дрожью руки. Оля молчала, делая вид, что занята борьбой с мидиями и кальмарами.

— Лёлька, не притворяйся! — сердито сказала Тамара. — И возьми салфетку! Как поросенок изгваздалась!

Ольга послушно вытащила салфетку и промокнула рот. Тамара выжидающе на нее смотрела. Ей нужно было понимать, что же дальше, а звонить самой Николаю пока не хотелось.

— Нормально он, — недовольно пробурчала Лёля. — Радостный, наверное…

— Наверное? — вскинула брови Тамара.

Лёлька помолчала, внимательно разглядывая содержимое тарелки, как будто одинокая креветка и горстка макарон могли предсказать ей будущее. Потом вздохнула и подняла на мать злые глаза.

— Если честно, я не знаю. Мы… мы почти не общаемся… Ну, после того, как я узнала, что он… что у них… В общем, он редко звонит, а я тоже не горю желанием сюсюкать с ним по поводу младшего моего братца, — скорчила ревнивую гримаску Ольга.

— Мальчик? — почему-то удивилась Тамара.

— Не знаю, — раздраженно отрезала Лёля. — Кажется. Отец так думает. Наверное, мальчик… Мне это неинтересно. Лучше расскажи, как ты? Выглядишь, просто… — она не нашла слов и лишь восхищенно причмокнула, показав большой палец на руке. — Я тоже хочу на море!

— Ну, так езжай, — усмехнулась Тома. — Домик тети Клаши всегда к твоим услугам.

— Я вообще-то работаю, мамочка, — чуть ехидно протянула Ольга. — И потом, этот домик… там же разруха! Я в отель хочу.

Тамара с улыбкой узнала свою дочь-эгоистку, но почему-то недовольства это у нее не вызвало. Она плавно перевела тему на другое. Довольно отметив изумленные глаза дочери, рассказывала, как стала бегать по утрам, хвасталась легким загаром, выставляя вперед руки, и сетовала на северную, неприветливую погоду. Оля с облегчением болтала на эти безопасные темы, об отце ей говорить было неприятно. Сначала она думала, что он будет просто любить, и убедила себя, что он достоин этого, как и любой человек, а потом разочаровалась. Отец зачем-то пошел дальше. Сначала поменял жену на новую, а потом и ее, свою дочь на сына. Обидно. И непонятно. Она была благодарна матери, что та ее не попрекала и не напоминала об ее легкомысленных заявлениях, не корила за глупые советы не обращать внимания. Но и вникать во всё это снова ей не хотелось. Пусть мама сама разбирается с отцом и узнает у него все подробности его нынешней жизни. А у нее, Лёльки, и так дел невпроворот — появилась возможность сделать шаг по карьерной лестнице и этот шанс упускать нельзя.