Но помощь отца присутствовала даже тогда, когда он был совсем не в курсе дел сына. Например, при последовавшем после исключения из училища поступлении в Московский Авиационный Институт, необходимо было перед сдачей вступительных экзаменов пройти собеседование в специальной комиссии. На этом мероприятии каждого абитуриента держали не менее десяти минут. Когда Владимир вошёл в кабинет и увидел перед собой двух мрачных старшекурсников и одного ещё более мрачного дядьку средних лет с пронзительным, неморгающим взглядом, то сразу подумал, что его история с лётным училищем здесь уже известна. Но лица членов комиссии сразу подобрели, как только Владимир произнёс свою фамилию.
– Вы сын того самого Бекетова? – практически хором спросила комиссия.
– Ну, да, – смущённо ответил Владимир.
Больше вопросов на собеседовании ему не задавали и вскоре он, успешно сдав все экзамены, был зачислен в институт. С упоминанием своей фамилии в непривычных контекстах Владимиру потом приходилось встречаться не раз. Он с гордостью изучал «Формулу Бекетова», «Кривую Бекетова», но не всегда обладание известной фамилии приносило радость. Однажды на экзамене при ответе по теме «Методики расчётов Бекетова» Владимир был уверен, что, допустив в ответе небольшую ошибку, вполне заслуживает «хор», но к его удивлению профессор «опечалил» «удом» и пояснил, что с такой фамилией «Методики» надо знать только на «отл».
Во время учёбы в институте и после неё Владимир несколько раз пытался попасть в лётную школу при клубе ДОСААФ. Это ему до «перестройки» не удавалось из-за содержащейся в одном из его документов, оставшейся после истории в лётном училище записи «по состоянию здоровья не может быть допущен к полётам и не годен к службе в армии». После начала перестройки сам ДОСААФ стал разваливаться, а затем за ученье и полёты стали требовать солидных денег, которых у Владимира тогда не было.
При окончании школы мы получали разряд по рабочей специальности «радиомонтажник». Инженеры и мастера, приходившие с расположенного рядом со школой «почтового ящика», (так тогда называли работавшие на оборону предприятия) обучали нас разбираться в принципиальных схемах и работать с паяльником. Для большинства ребят это было довольно интересно. Получив необходимые знания, мы с Вовкой быстро собрали приставки для радиоприёмников и стали принимать в диапазонах тринадцать, шестнадцать и девятнадцать метров различные западные «голоса». На других диапазонах радиаволн этих «голосов» не было, или их глушили расположенные вокруг Москвы мощные «глушилки». Поначалу западное вещание воспринималось нами как светлое окно в мир модной музыки и неизвестной советским людям информации. Можно было послушать и записать на вовкин магнитофон последние западные музыкальные хиты, а также узнать много нового о событиях в других странах и в своей собственной тоже. Но вскоре даже мы, мальчишки, стали замечать явную «лапшу» и со стороны западных «вещателей».
Когда через несколько лет мне случайно довелось прочитать американский журнал с профессионально написанной статьёй, посвящённой сельскому хозяйству СССР, то я уже совсем не удивился содержащейся даже в таком серьёзном материале «ложке дёгтя». Во всю титульную часть обложки того журнала была напечатана относящаяся к статье фотография новых высотных домов на Проспекте Калинина, который сейчас называется Новым Арбатом, с примкнувшей к ним церквушкой. На фоне этого архитектурного пейзажа расположилась большая группа цыган. За всю свою жизнь мне не приходилось видеть таких лохматых, бородатых, одетых в такую рвань людей. Самое тяжёлое впечатление производили дети и старики. Статья содержала анализ развития сельского хозяйства в СССР для определения объёмов возможного экспорта из западных стран различных видов сельхозпродукции. Но завершалась статья сентенциями, которые и были проиллюстрированы фотографией: «Сельское хозяйство в СССР деградирует и поэтому не может предоставить крестьянам достаточно средств для существования. Они всё активнее устремляются в города, где тоже оказываются лишними и становятся нищими. Сельскохозяйственный вопрос в СССР по-прежнему остаётся острой проблемой».
Такого рода «лапшу» я замечал быстрее и она для меня была очевиднее, чем для Владимира. Дело в том, что в десятом классе нашей одиннадцатилетней школы по настоятельному совету Исторички и по комсомольской линии мне поручили регулярно делать сообщения о международном положении. Никто в школе этим заниматься не хотел. Но ещё в конце девятого класса, в немалой степени благодаря Тыче, меня стала одолевать романтика путешествий по разным странам и я успел проболтаться, что может быть буду поступать в Московский Государственный Институт Международных Отношений (МГИМО). Ирина Георгиевна успешно использовала эту информацию, сообщив мне, что для поступления в МГИМО необходима рекомендация от райкома ВЛКСМ, которую без ходатайства от школы мне никто не даст. В свою очередь для такого ходатайства необходимо действительно активное участие в общественной жизни.
В начале своей лекторской деятельности я просто пересказывал тексты из газеты «Известия». Но неожиданно оказалось, что международное положение интересует школьный народ. Мне стали задавать вопросы, на некоторые из которых у меня не было ответов. Стал читать ещё и еженедельник «За рубежом», потом стал бегать по библиотекам в поисках материалов об экономике, культуре, истории различных стран. «Западные голоса» в некоторой степени тоже помогали. Вообщем, «лекторство» заинтересовало.
Как-то я в присутствии Исторички «освещал» тему борьбы пролетариата с «капиталом». На вопрос слушателей о том, чего хотят бастующие в Детройте рабочие заводов компании Дженерал Моторс, я объяснил, что они хотят повышения зарплаты до такого-то уровня в долларах, сокращения рабочей недели, расширения соцпакета и т.д. Но тут же пошли вопросы о том, как эти рабочие сейчас живут и какое соотношение доллара к рублю по официальному курсу. Я сказал и класс зашумел.
– И при таких зарплатах, частном доме и двух машинах на семью этим пролетариям ещё чего-то не хватает, – возмущался Вовка.
– Надо вообще-то разобраться, кого называть пролетариями, т.е. неимущими, которым нечего терять, кроме цепей, – предложил кто-то.
– Точно, – раздался другой голос, – мы тут все в сравнении с ними похожи на нищих, но не бастуем.
– У нас была война и люди это осознают, – вмешалась Ирина Георгиевна, – но, по материалам последнего съезда партии нетрудно понять, что мы скоро американцев догоним и перегоним в том числе по уровню жизни.
Она подошла ко мне и тихо сказала: «Кончай свою буржуазную пропаганду, давай лучше что-нибудь про Вьетнам».
В итоге у меня по окончании школы было желание поступить и в Московский Электротехнический Институт Связи (МЭИС) и в МГИМО. Приёмные экзамены в МГИМО были существенно раньше, чем в МЭИС. Отсюда и стратегия действий, которая заключалась в том, что если «проваливаюсь» в первый, то отдыхаю и сдаю документы во второй. Но «проваливаться» я не собирался. Отличником не был, но по всем фигурировавшим на экзаменах в МГИМО предметам у меня были итоговые пятёрки. Различные умные люди говорили, что это не простой институт и туда обычных выпускников школ не берут. Такой довод я уверенно и можно даже сказать слегка снисходительно опровергал своим контрдоводом, который заключался в том, что точный и полный ответ на вопрос в экзаменационном билете практически невозможно не засчитать как отличный. Как я ошибался!
В приёмной комиссии МГИМО объяснили, что тем, кто поступает сразу после школы необходимо кроме рекомендации из райкома ВЛКСМ набрать двадцать четыре балла из двадцати пяти. Ирина Георгиевна, надо отдать ей должное, за моё лекторство рассчиталась честно: она сама ходила со мной в райком ВЛКСМ и выхлопотала мне рекомендацию. Правда заметила, что делает это против своих убеждений.
Получив первую «четвёрку» за сочинение, после которого толпа абитуриентов в стареньком здании у Крымского моста сократилась более чем вдвое, я всё ещё сохранял уверенность в своих силах. В коридоре перед аудиторией, в которой проходил приёмный экзамен по географии, я стоял как справочный автомат: ко мне с разными вопросами по экзаменационным билетам обращались абитуриенты и я бодро на эти вопросы отвечал. Не зря же в течение двух предыдущих лет я долбил темы экзаменационных билетов в вузы по истории и географии. Соответственно, когда настала моя очередь предстать перед комиссией, я с лёгкой улыбкой уверенного в себе победителя вошёл в экзаменационный зал.
