Представленные в книге произведения между собой существенно отличаются.

 Так повесть «Диссиденты» почти целиком основана на реальных событиях или просто жизненных зарисовках, в которых непосредственное участие принимал сам автор. Даже в тех случаях, когда описывалось что-то, происходившее вдалеке от автора, всё было реальным, но происходило с кем то из его друзей или знакомых. В целом повесть представляет собой фрагменты с описаниями жизни в СССР и затем в России двух друзей на протяжении последних шестидесяти лет. Некоторые из этих описаний сделаны с критикой странных, порой до глупости, ситуаций, порождённых существовавшей в стране властью, но, как правило, с добавлением юмора, что, по мнению автора смягчило накал критики и сделало текст более читабельным.

 События второй повести книги «Гришанин дом» полностью выдуманы. Здесь можно говорить о притче и фантасмагории одновременно. Сюжет начинается с ошибки в научном эксперименте, которая грозит гибелью всей Земле. Группа учёных-физиков из разных стран в жёстком лимите времени и при соблюдении конспирации пытается предотвратить глобальную катастрофу.

 Параллельно, не пересекаясь с первой сюжетной линией, развивается вторая, повествующая о трудной, с приключениями и хроническим невезением жизни хорошего, но простого до примитива человека, которого все зовут Гришаня. Основной целью своей жизни этот современный Иванушка-Дурачок сделал строительство собственного дома для себя и своей любимой семьи.  В конце повести обе сюжетные линии сходятся, что позволяет как Гришане, так и учёным решить свои задачи. Смешные ситуации и парадоксальность всего сюжета помогают сформировать основную идею повести, заключающуюся в том, что наша планета является общим домом для всех землян, и, соответственно, нуждается в их совместных усилиях по заботе и защите.

Сценарий «Оценщик» в начале выглядит как история из лёгкой жизни современной «золотой молодёжи». Но главный герой, внешне легкомысленный, приятный в общении, особенно с девушками, Виктор – серьёзный профессионал в своей работе оценщиком. Другим обязательным для себя на протяжении большей части своей взрослой жизни занятием он считает поиск и наказание убийц отца, погибшего в «лихие» девяностые годы. Неожиданно в своих поисках он оказывается не просто близко к одному из убийц, но и в семейных связях с ним. Как наказать виновного? Ответ на этот вопрос Виктор должен дать. Сформулировать ответ может помочь экскурс в ситуацию девяностых годов. Тогда многие, в том числе внешне вполне достойные люди, для сохранения хотя бы более или менее сносного уровня жизни для себя и своих семейств становились участниками бизнеса, отношения в котором подчас были жесткими до криминала. Сейчас некоторые из них, сколотив состояния, стали уважаемыми членами общества, но груз ответственности за давние грехи остался.

Несмотря на существенные различия в сюжетных линиях, в стилях и формах изложения, представленные в книге произведения имеют и ряд общих черт. В первую очередь это касается исторического фона последних шестидесяти лет жизни СССР и затем России. Этот фон не просто «подсвечивает», но и в значительной степени активно участвует в формировании сюжетов.

 К общим чертам можно отнести и присутствие юмора даже при описании довольно жестких ситуаций. Для всех трёх историй характерно динамичное развитие событий, почти полное отсутствие описаний природы, размышлений действующих лиц и автора. Предполагается, что читатели на основе приведённых событий и диалогов должны сами сгенерировать свои впечатления и выводы без навязывания всего этого автором. Для любителей спокойного, вдумчивого чтения это может показаться недостатком. Но в современном быстро меняющемся мире, когда от каждого бегущего за успехом всё требуется делать побыстрее, такое чтение может оказаться непозволительной роскошью. В итоге все истории выглядят не скучно, что определяет и название книги.

 И третьим общим качеством является несомненный оптимизм по поводу дальнейшей жизни в России. Остаётся надеяться, что он оправдан.

Повесть

ШКОЛА

 Обстановка на уроке истории накалялась.

– Они же дети. Их нельзя было убивать,–сказал я.

 Учительница истории Ирина Георгиевна, в школьном просторечье Историчка, тоже стала «заводиться».

–– Ты не понимаешь, что если бы к ним пробились белые, то царская семья в целом, или любой, даже самый маленький её член, могли стать знаменем в борьбе с Красной Армией и тогда гражданская война затянулась бы, унеся в могилы значительно больше людей, чем их было в царской семье, – попыталась она мне объяснить.

Обычно Историчка в общении с нами использовала короткие, «рубленые» фразы, не предусматривающие наличия запятых. Произнеся же такой длинный текст, она, возможно, с непривычки остановилась передохнуть, чем сразу воспользовался Вовка.

– Убийство детей всегда считалось преступлением,–уверенно, назидательно и, как будто вколачивая гвозди, отчеканил Вовка, —а те , кто их убивал и те, кто отдавал приказ на убийство – преступники и должны быть наказаны. Здесь не может быть исключений.

–– И даже для Ленина? – раздался тихий, интеллигентный голос отличника Иосифа с передней парты

– Что для Ленина? – не поняла сразу Ирина Георгиевна.

– Ну, если бы это Ленин приказал убить царских детей, – осторожно пояснил Иосиф.

Ирина Георгиевна, собираясь с мыслями, начала багроветь. Мы с Вовкой не были отличниками, и, соответственно, не были такими же умными и осторожными, как Иосиф. Долго не думая, для окончательной победы над Историчкой я добавил огонька вопросом: «Если, вот, преступниками оказались люди, которые тогда руководили нашей страной, и вся эта история рассматривалась бы на Нюрнбергском процессе, могли бы этих руководителей там назвать преступниками?»

Поднялся шум. Ирина Георгиевна решила восстановить контроль над классом.

– Та-ак, мне это всё надоело, я предупреждала… Сейчас три минуты до перемены класс сидит тихо, а Гаранин и Бекетов, – она указала пальцем на меня и Вовку, – идут со мной к Валентине Фёдоровне. Пусть она вам расскажет, кого считать преступником, а кого нет, пока вы сами ещё не стали преступниками. Хотя, думаю, что не долго осталось ждать: преступная дорожка у вас в головах уже наметилась.

С первых шагов на пути к директорскому кабинету Ирина Георгиевна стала нам рассказывать про наш аморальный облик, который в политическом плане, по её мнению, не соответствовал моральному облику строителя коммунизма, про школьную комсомолию, которая не справляется с нашим воспитанием и поэтому должна рассмотреть вопрос о нашем дальнейшем пребывании в комсомоле.

Историчка шла широким шагом, быстро и решительно. Для нас было очень трудно понять, какого она возраста. В нашей школе для учительниц той поры туго закрученный пучок волос на затылке, очки на носу и одна из двух или трёх тёмных костюмных пар из прямых пиджаков и юбок были типичным, как бы сейчас сказали, прикидом. Ирина Георгиевна вполне подходила под этот типаж. У некоторых других учителей такая одежда была чем-то вроде маскхалатов для фронтовых разведчиков. Пиджачки же Ирины Георгиевны полностью соответствовали её внутренней сущности. У нас с Вовкой уже начали расти бакенбарды и, соответственно, нам становилось интересным определение возраста представительниц женского пола и качественных показателей их фигур, но в отношении Исторички всё это было очень трудно. Мы тогда сошлись на возрасте от двадцати пяти до сорока пяти лет, что по нашим представлением можно было считать где-то рядом с глубокой старостью. Не вызывало также сомнений, что она была чуть выше среднего для женщин той поры роста, не толстой, а, даже, скорее жилистой. Увидеть большее под упомянутыми пиджаками, совершенно скрывавшими женские формы, было невозможно. Под ними была не фигура – там была Историчка. Историю СССР Ирина Георгиевна всегда доносила до нас с лёгким трепетом. Когда же темы касались Ленина, ЦК КПСС, выдающейся роли товарища Никиты Сергеевича Хрущёва в победе советского народа над немецко-фашисткими захватчиками, её речь становилась очень волнительной и весомой, а сама Ирина Георгиевна, можно сказать, на глазах превращалась в пламенного трибуна.