– В следующую субботу пойдем к ним в гости, – решительно заявила Людмила Борисовна, хлопнув себя по колену.

– К кому?

– К Огюсту Бертену!

– Заведи лучше собаку. Вон смотри, какое чудо.

Щенок завилял хвостом.

– Я не поняла, ты что, не хочешь замуж?!

– Дражайшая мать, – произнесла Кира как можно убедительней, – пойми же ты. Времена сейчас другие. Роль женщины в современном обществе изменилась. Она больше не живет в фаллоцентрическом мире и не смотрит на себя глазами мужчины. Она может понять, что нужно именно ей. Она может выбирать.

Разумеется, все умные слова из статьи одной феминистки вылетели у нее из головы, но одно все-таки осталось. За него Людмила Борисовна и зацепилась.

– Что значит она больше не живет в фаллоцентрическом мире? Ей больше не нужен член?

– Мам, ну при чем здесь член?! – застонала Кира.

– При том… видела я у тебя в ящике эту штучку. Выбирать она может… Тебе даже выбирать не из кого. – Людмила Борисовна фыркнула.

– Ладно, проехали. Так когда твой следующий бенефис?

– Почему ты все время меняешь тему?!

– Я не меняю.

– Ну ты что, нисколечко не хочешь замуж?

– Хочу, хочу.

Прозвучало, видимо, неубедительно, потому что Людмила Борисовна стала обмахиваться полотенцем, будто ей дурно:

– Нет, ты не хочешь! Я же вижу, что не хочешь. Или ты думаешь, я не вижу? Мать, по-твоему, слепая, да?!

– А почему я должна хотеть, если я не хочу?

– Ты женщина? Или дерьмо собачье?

– Ну женщина. А если я не рожу, что будет?

– Род человеческий прервется и вымрет!

– Скорее бы. Говорят, в этом году настанет конец света.

– Господи, когда ты наконец поумнеешь? И в кого ты такая?

– В Папу Римского.

Щенок снова тявкнул.

Людмила Борисовна взглянула на щенка – тот залился радостным лаем.

– Ну иди, мой сладенький, иди сюда, мамочка тебе котлетку даст. Иди к мамочке…

Щенок, пригнувшись к полу, от восторга и смущения замотал ушастой башкой из стороны в сторону.

– Мам, у него своя еда.

– Пусть маленький покушает. Иди, толстячок.

– Мам!

– Ой, как вку-усно!

– Мам!

– Да ладно тебе, – Людмила Борисовна небрежно махнула рукой. – И еще одну. Вот молодец!

Проглотив две котлеты, щенок принялся любовно облизывать жирные пальцы доброй женщины.

– Ну все, кыш из кухни, – сказала Кира.

– Нас прогоняют, пойдем, малыш. Никому мы не нужны. Все нас гонят.

– Никто вас не гонит.

– Что б ты делала без матери?! Да тебя бы на свете не было! Кто б тебя такую родить согласился?! Поищи дураков.

Направляясь к выходу, Людмила Борисовна тоном, не терпящим возражений, заявила:

– Итак, решено! Через неделю, в субботу, заеду за тобой. И без всяких! И объявления расклей, тут такой большой парк, полно собачников.

Хлопнула входная дверь. Щенок скреб ее лапой, а Кира продолжала сидеть, тихо уставившись в одну точку. Единственное, что ее интересовало в тот момент – это происхождение выражения «без всяких!»

«Что это может значить?..»

Сложив чашки в раковину, она выглянула в окно.

Дождь закончился. Редкие капли ударяли по подоконнику.

Людмила Борисовна подошла к своей старой «ауди», открыла дверь. Перед тем, как сесть в машину, она оглянулась на Кирины окна и изящным движением послала дочери воздушный поцелуй. Потом сняла парик, швырнула на заднее сиденье.

Через мгновение в салоне зазвучал голос Селин Дион, и под музыку автомобиль тронулся с места.

Москва пестрит объявлениями. Раньше они ютились на рекламных досках, теперь им мало заборов, им не хватает столбов и подъездов, им недостаточно стен города, они выползли на асфальт и воспарили в небо, завоевывая все новые экологические ниши как разновидность одноклеточного организма, стремящегося к выживанию и размножению. Летит над новостройками микрорайона баннер «Осенняя распродажа шуб!», а под ногами ползет новость об открытии нового зоомагазина.

Объявления, написанные обычными горожанами, попадаются крайне редко. Этот вид объявлений практически вымер.

В том, что Кира наклеивала собачью морду поверх предложений оформить регистрацию или кредит, было что-то наивное, не слишком правдоподобное.

Чтобы развеять скуку, она представляла, что серые дома, выступающие из опустившегося на землю тумана, создают очертания улицы Риволи или Монмартра. Сейчас она свернет за угол и метров через двести окажется возле булочной с вывеской BOULANGERIE-PÂTISSERIE2. Из булочной выглянет тощий, носатый отрок и крикнет: «Croissants au fromage frais!3» – или что-то в этом духе.

Город по-настоящему еще не проснулся. Сонные вороны прыгали боком и не то каркали, не то широко зевали. Когда, грохоча, мимо пробежал пустой трамвай, Кира с сожалением посмотрела ему вслед, ей захотелось так же катиться, раскачиваясь на рельсах, разумеется, до левого берега Сены.

Утро выдалось не только туманным, но и холодным. Конец сентября напоминал октябрь. Осень началась рано.

Неожиданно налетевший ветер бесцеремонно вырвал объявление из руки Киры и унес на другую сторону дороги. Кира побежала следом, но не для того, чтобы догнать, а потому, что там, на противоположной стороне увидела выстроенный вдоль тротуара забор, покрытый листками, словно матовой рыбьей чешуей.

На заборе и оказалось ее объявление, затерявшись среди десятков других. Тут было много чего. Высокоскоростной Интернет. Курсы английского языка. Кожаные куртки в кинотеатре. Обувь растаможенная (черт его знает, что это значит). Когда же Кира повернулась, собираясь продолжить путь, взгляд ее остановился на тетрадном листке между обещанием немедленно выдать супер-кредит и предложением услуг бригады ремонтников-словян (именно так, через «о»).

На листке было написано:

ПРОДАМ ДУШУ. ЗВОНИТЬ С 12 УТРА ДО 12 ВЕЧЕРА.

Кира оторвала клочок с телефонным номером и положила в карман. У нее это вышло так естественно, будто автор объявления продавал уникальный ультрасовременный воздухоочиститель, столь необходимый в пыльном городе. Или будто она была сам Сатана.

Капризный шнур бабушкиного телефонного аппарата закрутился, завязался, запутался, и пока Кира возилась с ним, из трубки доносился протяжный гул – трансляция движения далеких недосягаемых миров. Так ей, по крайней мере, казалось, будто под этот завораживающий монотонный звук прогуливались в космосе астероиды, степенно прохаживались метеориты, не спеша плыли по своим делам кометы, и вся Вселенная напоминала набережную курортного городка.

Четыре, девять, девять, два, два, семь, ноль – мелкие цифры на клочке бумаги были не очень разборчивы, клавиша «ноль», как всегда, западала, раза четыре Кира ткнула в нее пальцем прежде, чем раздались гудки, означавшие, что где-то в другой части города по ее прихоти ожил и зазвонил чужой телефон.

Долго никто не отвечал. Она уже хотела все бросить, но тут трубку наконец сняли.

– Здравствуйте, это вы продаете душу?

– Здравствуйте. Я продаю, – изрек трескучий мужской голос.

Серьезность, с какой он ответил, Киру развеселила, и она без предисловий приступила к главному:

– Почем дефицит?

– Договоримся. У памятника в четыре.

– У какого памятника?

– У нашего, у Раскольникова. В сквере… Буду очень ждать, приходите, не пожалеете, – добавил незнакомец и повесил трубку, так и не назвав цену.

«В четыре… А если я занята? Если у меня дел по горло? Интересно…»

Впрочем, заняться Кире было особенно нечем. До встречи оставалось несколько часов, а дело у нее намечалось лишь одно: она до сих пор не купила поводок для собаки.

Дважды в день Кира проходила мимо зоомагазина и каждый раз наблюдала неизменную картину: на электронных весах на прилавке сидел полосатый, мордатый кот. Он сидел зажмурившись и едва заметно покачивался. В широкой морде воплощалось столько просветленной благости, сколько не уместилось бы в лицах всех просветленных китайской династии Тан, на которую пришлось их изрядное количество. Этот кот своим видом говорил: «Я – кот, а вам еще реинкарнировать и реинкарнировать».