А потом привыкла. Я последнее время ко всему привыкала.
Например, привыкла ходить ровно там, где не отражаюсь в морской воде. И подальше от стёкол и витрин. Трепетно проверяла прогноз погоды, чтоб не выйти из дома в дождь. И за кофе стала ходить в малюсенькое кафе без окон, спрятанное то ли в гараже, то ли в тайной пещере дракона. В кафе и вокруг него обитало совершенно немыслимое количество котов, и начинать день с того, чтобы погладить каждого, выглядело именно той судьбой, которой я заслужила. Рано утром хозяин кафе поднимал складные железные ворота и готовил мне самый турецкий в мире американо, а я сидела вся в котах и чувствовала, как понемногу оживаю.
Хозяина звали Мустафа, он выглядел как сказочный джинн – высокий, крепкий, улыбчивый, с глубокими добрыми морщинками вокруг карих глаз и густой чёрной бородой. С ним была проблема точно как с Александром: на вид я дала бы ему то ли тридцать лет, то ли пятьдесят, не разберёшь. Мустафа английского не знал совсем, а по-русски говорил неважно, но изо всех сил старался пообщаться со мной каждое утро, едва я возникала у него на пороге.
– Камилла, дорогая, доброе утро! – он каждый раз пожимал мою ладонь обеими руками и говорил пару непонятных, но очень доброжелательных фраз по-турецки. – Всё хорошо?
– Хорошо, Мустафа, – подтверждала я.
Всё и правда в целом было хорошо.
Александра я с того вечера не видела вообще. Всё не могла понять, зачем он обещал за мной приглядеть – а я ведь за язык его не тянула и ни о чём не просила. Приходилось утешать себя мыслями о том, что он, наверное, приглядывает за мной в магический хрустальный шар. Но скорее просто подумал как следует, вычеркнул меня из списка задач на неделю и занялся какими-то по-настоящему важными делами.
Я бы, может, задала вопрос ему лично, но когда на пике паники набрала его номер – тот самый, с которого он когда-то дозвонился до меня в Москве, – в зоне действия сети номера такого не было. А может и Александра никакого никогда не было?
Конечно, меня душила обида. И страх – особенно спустя те самые три дня, которые он обещал для меня выиграть. Ранним утром пятых суток, после второй бессонной ночи, снова не обнаружив в книге букв и исступлённо повторяя «я меняюсь, это пройдёт», я пришла в кофейню Мустафы в таком виде, что он сначала долго испуганно (и совершенно непонятно, но очень красиво) ругался, а потом отказался готовить мне кофе. Указал на усыпанный подушками диван у стены и безапелляционно заявил:
– Спи там. Я рядом.
– Нет, спасибо большое, мне только кофе и я пойду, – отважно (и слабоумно) запротестовала я.
– Нет. Прямо сейчас ложись спать.
Мы были почти не знакомы, я хотела только кофе и, возможно, быстрой и безболезненной смерти. Но что-то было в его голосе и виде такое, что я просто отчаянно упала в подушки, свернулась в шар и проспала там до самого вечера. Открыла глаза в тусклом свете одинокой лампы – ворота были закрыты, Мустафа сидел за стойкой и умиротворённо читал какую-то толстую книжку. Вокруг меня на диване обнаружилась вся кошачья армия: они спали и рядом, и прямо на мне, и даже на моей голове примостился чей-то тёплый урчащий живот.
– Teşekkür ederim Mustafa5, – прошептала я откуда-то из-под завала котов.
– Rica ederim küçük kardeşim6, – отозвался он, отрываясь от книжки. – Больше не надо так. Надо спать.
Чудотворные коты, конечно, как и положено, сотворили чудо. Я чувствовала себя как пьяная, но живая – а живой мне не удавалось почувствовать себя уже несколько дней.
Не знаю, что вернуло мне тогда волю к жизни – может, бесконечная доброта Мустафы, может, крайняя степень отчаяния. Но я попробовала не думать ежеминутно о духах и одержимости, а, как модно говорить, заземлилась: каждый день гуляла, пила свой кофе, подолгу засиживаясь утром в кафе с котами, слушала музыку и читала, даже пыталась учить турецкий. Как в санатории для душевнобольных, во всяком случае, он всегда представлялся мне именно так. Старалась рассуждать рационально: прямо сейчас со мной ничего страшного не происходит, значит, надо перестать ждать, когда начнёт, и постараться нормально жить.
Никаких видений у меня больше не было. Я вообще могла бы заподозрить, что спецэффекты закончились, если бы не тот единственный раз, когда буквы снова покинули мою книгу. Но и то вполне сошло бы за статистическую погрешность – подумаешь, буквы.
Каждый вечер я наблюдала, как из-за гор медленно выползает луна, на этом считала свой дозор оконченным и брела домой, мучительно пытаться спать.
***
Кофе от Мустафы покорил моё сердце способностью не остывать ровно так долго, как нужно. Я могла сидеть с чашкой в углу кафе хоть час, хоть два, разглядывая посетителей и пытаясь придумать, что они за звери и каким ветром их сюда занесло, и кофе не превращался в противную холодную жижу, а непонятным образом сохранял тепло. Это выглядело немного подозрительно, но я склонялась к тому, что человечество всё же не безнадёжно и наверняка давно изобрело специальные бумажные термо-стаканчики, а я просто, как обычно, ещё не в курсе.
Изучение посетителей действовало на меня крайне вдохновляюще: я часто представляла, какие красивые кадры могли бы у нас получиться, не покинь меня любимая камера – или если бы для фотосессий хватило телефона. А про некоторых вообще хотелось немедленно писать книги – одним своим видом они рождали в моей голове самые захватывающие сюжеты.
Всё пошло не так в тот самый день, когда я, привычно устроившись на любимом диванчике, пригляделась к очередному кандидату на роль главного героя. Стройный сероглазый блондин с волосами до плеч и довольно героическим профилем, одетый в стильный бомбер и рваные джинсы, показался мне странноватым сразу: зашёл в кафе медленно, растерянно, осторожно оглядываясь по сторонам, как будто мучительно соображая, что делать дальше. Он так же медленно подошёл к стойке, где Мустафа стоял с очень сложным лицом, и неестественно высоким голосом сказал:
– Stand clear of the closing doors please7.
Мустафа бросил на меня быстрый взгляд, а я отчётливо почувствовала, как у меня леденеет затылок, и увидела, как дремлющий на моих коленях чёрный кот вдруг поднимается и прижимает уши. Пригляделась: пять пальцев на левой руке. Шесть пальцев на правой.
– Hava almak için dışarı çıkalım canım8, – ласково сказал Мустафа, подхватывая блондина под локоть. Блондин не сопротивлялся – шёл за Мустафой, как телёнок, а тот вежливо, но очень быстро вывел его за ворота и дальше, пока оба не скрылись из виду.
Сердце изо всех сил билось у меня в горле. Я думала: это же совпадение, да? Ну, просто пьяный человек. Или сумасшедший. Кто его знает, что с ним не так. Его же видит Мустафа, значит это не дух. И не галлюцинация. Я по-прежнему в своём уме. Надо просто ещё погладить кота.
Но у блондина, чёрт возьми, шесть пальцев. Лишние пальцы обычно не сопутствуют опьянению и даже сумасшествию.
Мои размышления прервала миниатюрная девушка в длинном зелёном платье – она крайне решительно, как-то даже по-армейски прошагала через зал к стойке. Её ничуть не смутило, что там никого нет, она чётко и уверенно гаркнула в стену:
– Тыквенный латте! – а потом подумала и добавила: – Тридцать тыквенных латте!
Замечательно, подумала я. Очевидно, это просто эпидемия безумия, обычное дело. Черный кот, поглядев на это, спрыгнул на пол и, грозно выгнув спину, зашипел – ещё три кота в разных углах зала последовали его примеру.
Мустафа появился на пороге как раз на словах про тридцать латте. Задумчиво, сложив руки на груди, он поглядел на девушку и повторил с ней процедуру – вежливо увёл прочь за локоток.
Его возвращения я решила не ждать. Мотивации покинуть помещение мне добавил ещё один человек, беспардонно появившийся из ниоткуда прямо за соседним столиком, и пересчитывать его пальцы было бы излишне, потому что два носа говорили сами за себя.
