Андрей посмотрел на неё. Это была его соседка.

«А я думал, учительница…»

– Давно известно, что все психические проблемы человека закладываются в детстве. Сначала девочку недолюбливает папа, потом она, чуть повзрослев, начинает искать себе замену папы среди сверстников; у неё случается первая любовь, и она, конечно же, считает, что это на всю жизнь, но ей разбивают сердце, и девочка продолжает свои скитания в поисках мужского тепла, которого на самом деле нет и быть не может, ведь мужчины не способны на высокие чувства (как жаль, что из-за своей девичьей простоты и наивности она совсем этого не понимает!); а парни только пользуются ей, напевая о любви, из-за чего обманутая грязными животными бедняжка приобретает славу легкодоступной девушки; и вот теперь она идёт учиться на психиатра, ведь думает, что научится сходу понимать характер и намерения тупых мужланов, сможет разобраться в себе, сможет указать место каждому уроду с членом, едва поговорив с ним… – Лицо девушки сильно покраснело. – Простите, я отошла от темы. Да, мы применим к больному, как и ко всем остальным, мнима-терапию. Если в его памяти останутся подобные образы, он будет считать это нормальным и естественным.

Соседка высокомерно посмотрела на него. Сейчас она казалась небоскрёбом с глазами.

– Пройдёмте.

– Я отказываюсь от лечения. Я ничего не понимаю и ничего не знаю. Объясните мне сначала, что вообще происходит, почему я здесь, какой у меня диагноз – если он вообще есть, – кто вы все такие и какое право имеете меня тут держать!

Она повернула голову, и теперь Андрей наблюдал её острый подбородок.

– У нас тут буйный, – сказала девушка в металлическую коробочку на стене, да с такой надменной интонацией, словно она – владычица морская.

– Я не… я не буйный!

– Буйный, буйный! Вон как взбесились!

– Чёрт, да вы даже мне ничего не объяснили!

Он встал со стула, но в этот момент в помещение зашли двое крепких мужчин, что моментально схватили Ядрова и что-то вкололи ему в плечо.

Он пребывал в классе. В его классе. Где он учился ещё в начальной школе.

– Ты, Ванечка, допустил грамматическую ошибку. Неправильно говорить «самый красивейший», – снисходительно сообщала учительница.

Андрей же, ещё совсем маленький, считал ворон за окном. Они свили чудное гнездо на дереве. Там находились мама, папа и три галдящих малыша. У семейства было время обеда: мамочка отправляла в широко отрытые клювики жирных червячков. Ребёнку Ядрову стало жалко насекомых. Ведь у них тоже есть малыши, которых они кормят…

– Почему? – спросил ученик Ваня.

– Потому что «красивейший» и означает «самый».

– И что?

– Ты два раза произнёс «самый».

– А я могу сказать так: «Самый-самый красивый»?

– Да.

– А почему тогда…

Андрюша отвлёкся на учительницу, и голос докучливого Вани исчез, как и голос учительницы. Педагог открывала рот, но не было слышно ни звука, будто Ядрова поглотил вакуум.

Вместо человеческой головы у учительницы на шее держалась голова чудовища!

Мальчик почувствовал неведомую силу, что подступала к его горлу.

– Андрюша, тебе плохо? – сквозь атмосферные разряды услышал ученик.

– Да… я… можно…

– Да беги уже! – И Андрей побежал, удерживая ладонью нечто, пытающееся вырваться из его рта.

Ядров забежал в туалет – возможно, он был женский, – и желудок благополучно опорожнился в раковину. Мальчик умылся.

Теперь Андрюша расположился на полу своей комнаты. На большом и жёстком ковре с неясными рисунками (он всегда задавался вопросом, как люди выдумывают и вышивают такую несусветную чушь) ребёнок собирал башню из конструктора и параллельно играл в солдатиков, когда услышал движение в коридоре и скрип открывающейся двери.

– Сынок, я пришла! А почему ты меня не встретил?

Это звучал мамин голос.

Лишь голос.

Это был монстр.

– Нет! Нет! Не хочу! Хватит! – вскочил и заорал во всё горло мальчик. – Не хочу!

– Сынок, что такое?.. Тише, тише.

В отчаянии Ядров начал метать головой по комнате, но не придумал ничего лучше, чем прыгнуть в стену; тем более обои его так манили: они изображали голубое небо с проплывающими облаками – символ свободы. И он, к удивлению, не разбился, не ушибся, а оказался на улице.

Ночь. Улица. Метель. Фонарей нет – лишь размытый вихрями снега свет из окон. Недалеко виднеется человеческая фигура – полноватая, невысокая. Андрей побрёл к тёмному силуэту, который с каждым шагом становился чётче. (Холода он при этом не ощущал и даже не обратил внимание на свою одежду.) И тут – голова слетела с тела незнакомца. Испугавшись, Ядров ускорил шаг. Он заметил, что к фигуре направляется ещё какой-то силуэт.

Это был снеговик. А рядом сидел на коленях мальчик. И плакал. Только теперь Андрей ощутил, с какой высоты взирает на эту картину – выходит, он снова мужчина, а не ребёнок.

– Млечный снеговик… он умер… – вопил мальчишка.

Вдруг оторванная голова снеговика начала рассыпаться на снежинки, а потом все эти частички завертелись и поднялись на уровень глаз мужчины. Снеговорот закрутился спиралью и приобрёл ясные черты. Это был Млечный Путь.

Яркий свет ударил Андрею в глаза – это звёзды, те многочисленные звёзды. Заколдованный, он протянул руку, желая коснуться даже копии, даже отражения, даже иллюзии прекрасного, совершенного творения.

Но в этот момент всё пронеслось перед глазами. Теперь мужчина нёсся над землёй. Его похитил гиппогриф-грифон-химера-дракон-гамаюн-алконост.

– Постой! Куда ты меня понёс?!

Ядров начал дёргаться, изворачиваться, и летающее существо, не желая мириться с капризами Андрея, отпустило его. И мужчина полетел вниз. В глазах – сплошная каша.

Он ощутил правой щекой жухлую траву.

Какой-то сапог пнул Андрея по рёбрам. Мужчина поднял голову – на него кричал негр в военной форме.

– Я не… я не понимаю вас…

Солдат продолжал пинать Ядрова, становилось адски больно. Тогда мужчина поднялся и посмотрел на чернокожего.

У негра на руках блестели головки гвоздей. Его ладони прибиты к автомату.

Военному этот взгляд явно не понравился. Он стал с большим усердием кричать на Андрея и толкать его винтовкой.

– Что ты от меня хочешь? Куда я должен пойти?

Но тот упорно продолжал пихать Ядрова и без умолку орать.

Невозможно было понять, что он кричит: голос чернокожего не просто заглушался – он смешивался с остальными звуками в омерзительную какофонию. Отовсюду звучали тысячи голосов, шумов, скрипов, тресков, ударов. Серый шум, помноженный многократно на самого себя.

– Ладно, чёрт, я пойду, только прекрати бить меня! – Андрей повернулся в ту сторону, в какую толкал его воин, и пошёл.

Мужчина, так как не мог разобрать ни звука, решил оглядеться. И попал в муравейник. Смешались шины, люди. Люди – шины – пушки – гусеницы – люди – шины – пушки – гусеницы – люди – шины – пушки – гусеницы.

Одно он смог чётко рассмотреть – деревья. Из веток росли громкоговорители, разносившие противные громогласные речи.

Глаза заслезились, голова закружилась.

Ядров поднял голову. Небо, синее небо должно помочь ему. С самого детства он обожал небо, уважал его, чтил. Оно помогло сбежать ему в прошлый раз. Небо – символ свободы.

На него смотрели проплывающие глаза.

Само небо отказалось от него, предало его. Теперь символ свободы стал чьим-то инструментом для наблюдения.

И тут кто-то толкнул Ядрова в спину, и он повалился в огромный ящик с боеприпасами, который спокойной поехал.

Мужчина занял свою ячейку и не мог из неё выбраться. Рядом находились такие же люди – озирающиеся, испуганные, разве что другого цвета кожи.

Коробку не накрыли крышкой, поэтому небесные глаза наблюдали за Андреем.

Движение остановилось, и Ядров увидел перед собой огромного африканца. Титан посмотрел на него безумными глазами, рот растянулся больной улыбкой. Казалось, гигант способен вдохнуть Андрея своей бездонной ноздрёй. Исполин протянул свою руку, и мужчина уместился в его ладошке. Дальше скитальца – именно сейчас он ощутил себя скитальцем – поместили в пулемётную ленту, и Андрей твёрдо занял своё место.