Нёсуй раньше был придворным музыкантом, играл на сё — бамбуковой свирели из семи трубок и на других инструментах тоже, но однажды он вступил в связь с женщиной высокого происхождения. А у той женщины был муж… Когда все это открылось, Нёсуй был изгнан из дворца. Он прибился жить в храм знакомого монаха из секты Сингон, глядя да подражая, запомнил сутры, научился, по меньшей мере, хорошо копировать действия монахов, и тогда прошел формальное пострижение. И как раз в это время он узнал, что в Хаясэ есть заброшенный храм, и решил там поселиться.

Итак, он починил главный храм, залатал кое-где другие постройки, каждое утро читал сутры, и вот, в то время, когда он кое-как оборудовал все так, как должно было быть в храме, Нёсуй обратил внимание на одну странность — такая вот история.

Каждый день, часов после двенадцати, откуда ни возьмись появлялась изящная старушка, оставляла перед главным храмом подношение — цветы, плоды, ветки деревьев, и уходила. Бывало, Нёсуй замечал старушку, бывало — нет, но перед крыльцом храма каждый день откуда-то брались ветки деревьев и плоды. И так день за днем.

Если монах видел старуху, он здоровался, та отвечала, но ни о чем особенно они не разговаривали. Нёсуй, конечно, был заинтригован: по какой же причине старуха так поступает, но, опасаясь, что это может быть такая история, которую нельзя рассказывать людям, он тем более и не пытался узнать ее, и так незаметно прошло два года. За это время желание монаха узнать, что это за старуха, крайне возросло. Он не знал, кто она по происхождению, но то, что она приходит одна, без сопровождающих, в такой маленький храм, каждый день, день за днем, и в дождь, и в снег, без исключений — все это точно не просто так.

А еще, вдруг она не человек, а оборотень?

Как бы там ни было, но хотя Нёсуй и был монахом, когда он думал об этой женщине, кровь в его венах становилась горячей. И вот, однажды, не стерпев более, Нёсуй обратился к старухе.

— Послушайте, почтенная! Спасибо Вам за то, что Вы каждый день приносите к храму дары — цветы и ветки. И я прошу прощения за свою назойливость, но скажите мне, наконец, кто же Вы?

Когда он так спросил, старуха почтительно поклонилась:

— Наконец-то Вы заговорили со мной! Я живу на запад отсюда, в Итиварано. И есть у меня, с Вашего позволения, причина, чтобы каждый день приходить сюда. «Но, может быть», — думала я, — «я Вам мешаю?» — и все ждала, что смогу спросить Вас об этом, если Вы однажды заговорите со мной. И вот, наконец-то, сегодня, Вы изволили ко мне обратиться! — голос ее, жесты, все было чрезвычайно мягким и выдавало очень хорошее воспитание.

— Да нет, что Вы! Ни чуть Вы мне не мешаете! Но, может быть, если это Вас не затруднит, Вы могли бы мне объяснить причину, по которой Вы каждый день проделываете такой длинный путь?

— Ах, как я благодарна, что Вы об этом спросили! Я Вам все расскажу без утайки. Но и у меня к Вам есть нижайшая просьба, почтенный служитель божий: могли бы Вы завтра в этот же час прийти в мою скромную обитель в Итиварано? — и старушка объяснила монаху место, где в Итиварано находится ее дом. — Там есть две огромных старых сакуры. И между ними стоит мой дом.

— Непременно! — обещал Нёсуй.

— Только Вы обязательно приходите! — наказав так еще раз, старуха ушла.

На следующий день Нёсуй пошел в то самое место, о котором ему было сказано, в уговоренное время. Пришел — и видит: действительно, растут два огромных старых дерева сакуры, и, точно так, как сказала старуха, между деревьями стоит маленькая хижина. Над ее крышей раскинулись ветви с наполовину распустившимися цветками.

— Эй! — позвал Нёсуй, послышалось шевеление, и из хижины вышла давешняя старушка. Когда Нёсуй пригляделся, он увидел, что старушка даже была накрашена.

— Как хорошо, что Вы пришли! — старуха взяла монаха за руку и попыталась завести в дом. В ее жестах и походке сквозило что-то очень элегантное, явно не старушечье. Казалось, что от нее шел изысканный аромат. Нёсуй вошел внутрь и увидел, что в дальнем углу этой крошечной, чистенькой комнатки было разостлано ложе и стояли чашечки и кувшин с саке.

— Прошу Вас, сюда…

Нёсуй торопливо попытался удержать тянущие его руки и спросил:

— Что Вы собираетесь делать?

Старуха плотоядно ухмыльнулась:

— Ах, неужели же Вы собираетесь убежать, ведь мы зашли уже так далеко? — и она пронзила монаха страшным взглядом, сжимая его руку в своих руках. Она не отпускала руку даже не смотря на то, что Нёсуй старался освободиться. — А может быть тебе противно потому, что я — старуха? Посмотри! А если я буду такой? — и пока она это говорила, со старушечьего лица, на которое смотрел Нёсуй, прямо на глазах исчезли все морщины, и оно превратилось в лицо юной, красивой девушки.

— Ну, как я тебе такая? — девушка посмотрела на монаха и улыбнулась. Нёсуй осознал: «Она и правда оборотень!» — и изо всех своих сил постарался освободиться от рук девушки. Но чем больше он вырывался, тем сильнее становились женские руки, сжимавшие его руку, такими сильными, каких не может быть у женщины.

Девушка впилась взглядом в монаха:

— Противно? — спросила она вдруг мужским голосом. Нёсуй отпрянул назад, а женщина потянулась за ним:

— Ему противно! Ему — противно! Даже этому гнилому монаху ты противна! Пусть он возбуждался, когда видел, как ты приходила в храм, здесь, сейчас — где его возбуждение? — из алых девичьих губ вырывался мужской голос.

— Что же ты противишься? — на этот раз сказала женщина.

— Нет! Нет! Не уходи! Я тебя ни за что не отпущу! — снова женский голос. И тут же, с этих же самых алых губ раздался громкий мужской смех. Мужчина словно издевался над женщиной:

— Ха-ха-ха-ха!

Это то уж точно оборотень! Нёсуй очень испугался и стал шептать про себя слова сутры «Хання»[17]:

— Кан дзи дзай босацу гё дзин хання парамита дзи.

И вдруг женское лицо исказилось!

— Ах! — сила женских рук ослабла. Нёсуй скинул поскорее державшие его руки и убежал.

В тот же вечер. Кто-то тихонько поскребся в дверь дома, где спал Нёсуй. Он проснулся, спросил:

— Кто там?

— Ах, это я, женщина из Итиварано. Откройте, пожалуйста! — раздался голос той самой женщины.

«Эта женщина — демон-они, она пришла меня убивать!» — испугался Нёсуй, спрятался под футон и от всей души начал молиться.

— О! Он тебя не хочет! Смотри, даже такому никчемному мужичонке ты противна! — на этот раз снаружи раздался мужской голос.

— Господин Нёсуй, отворите, пожалуйста!

— Господин Нёсуй!

— Господин Нёсуй.

— Эй!

— Господин Нёсуй! — какое-то время слышались мужской и женский голоса, зовущие монаха, но потом, наконец-то, они стихли. Нёсуй был ни жив, ни мертв, и даже после того, как стихли голоса, продолжал до утра читать сутры.

А на следующую ночь все снова повторилось. Днем старушка перестала приходить, но с наступлением ночи женский голос снова раздавался под дверью.

И вот, Нёсуй, не выдержав, пошел за советом к Хиромасе.

— Вон там, Сэймей! — Хиромаса остановился и показал пальцем вперед. Там, спрятавшись за ветвями вязов, виднелась крыша храма.

Постелив круглые подушки на доски пола в главном храме, друг напротив друга сидели Сэймей, Хиромаса и Нёсуй. Стоявшая на алтаре в глубине храма статуя Будды с безмятежной улыбкой смотрела на собравшихся.

— Итак, она точно приходила сегодня ночью, как и раньше? — спросил Сэймей.

— Да, — кивнул Нёсуй. Как обычно, слышались смешивавшиеся мужской и женский голоса, а когда Нёсуй прочитал сутру, они незаметно и неизвестно когда испарились.

— А что с ветками и плодами, которые приносила женщина?

— Обычно, когда накопится несколько штук, я их сжигал, но сейчас у меня осталось кое-что, пока не сожженное.

— Можете мне это показать?

— Да, — Нёсуй встал и вышел из храма, но скоро возвратился, неся охапку веток. Он положил свой груз на пол.