Не утверждая, но и не отрицая, Сэймей слегка покачал головой.

— Есть вещи, не видимые глазу. И даже эти невидимые глазу вещи можно связать с помощью имени, которое есть сю.

— Да?

— Мужчина думает о женщине: «возлюбленная». Женщина думает о мужчине: «возлюбленный». Если этим чувствам дать имя, связав, будет — «любовь».

— Д-да? — но хоть Хиромаса и кивает, видно, что он все же пока не совсем понимает. — Однако ж, если не придумывать имя «любовь», мужчина будет думать о женщине: «возлюбленная», а женщина думать о мужчине: «возлюбленный»… — сказал Хиромаса.

— Само собой! — просто ответил Сэймей. — То и это — разные вещи, — и поднес ко рту саке.

— Все еще не понимаю.

— Ну, давай попробую сказать по-другому.

— Ага.

— Посмотри на сад! — Сэймей указал пальцем на видневшийся сбоку сад, тот самый, где была глициния. — Там есть глициния?

— Ну, есть.

— Я дал ей имя Мицумуси.

— Имя?

— В смысле, заколдовал, наложил сю.

— И что из этого?

— Она просто ждала моего возвращения.

— Чего-чего?

— Цветок ведь еще цветет…

— Слушай, а ты проще выражаться не умеешь? — сказал Хиромаса.

— Ну что, похоже, я должен объяснять на мужчинах и женщинах, да? — сказав так, Сэймей посмотрел на Хиромасу.

— Объясняй! — сказал Хиромаса.

— Допустим, что у тебя есть женщина, в которую ты влюблен. И вот с помощью сю ты можешь этой женщине подарить с неба луну.

— Научи!

— Укажи на луну пальцем и скажи только: «Любезная девица, давай я подарю тебе эту луну!»

— Что?!

— И если девица ответит да, то тут луна станет ее.

— И это сю?

— Это станет основой сю.

— Совершенно не понимаю.

— Да можешь и не понимать. Даже бонзы из Коя, и те намереваются одним святым словом наложить сю на все — заколдовать весь этот мир.

Естественно у Хиромасы изумленье на лице:

— Слушай, Сэймей, ты что же, целый месяц с бонзами в Коя только про это и говорил?

— В общем, да. И не месяц, а всего то двадцать дней.

— Сю не понимаю! — и Хиромаса отправил в рот саке.

— Слушай, а пока меня не было, что-нибудь интересное происходило, а? — спросил Сэймей.

— Ну, может тебе это не интересно, но десять дней назад умер Тадами.

— Мибуно Тадами, который «Полюбишь»?

— Да, да. Ослабев от истощения…

— Так ничего и не съев?

— Это все равно, что голодная смерть, — ответил Хиромаса.

— Это было в третьем месяце, в Яёй, да?

— Да.

То, о чем они кивали друг другу — состязание в стихах, проходившее в марте при дворе, во дворце Сэйрёдэн — дворце Чистой Прохлады. Состязание в стихах — это когда делят поэтов на право и лево, а затем составляют по парам справа и слева стихи, сочиненные на заданную тему и выбирают, который из пары стих лучше, а который хуже. «Полюбишь», про которое сказал Сэймей, это начало стиха, сочиненного в тот раз Мибуно Тадами. Стих Тадами:

В тот раз с Тадами сражался Тайра-но Канэмори. Стих Канэмори:

Разбиравший достоинства двух стихов и выносивший решение Фудзивара-но Санэёри оказался в затруднении, а видевший все это император Мураками тихо прошептал одними губами стихи. Это было «Прокрадусь». И как только Фудзивара-но Санэёри провозгласил победу Канэмори, «О горе!» — вскричал тонким голосом Тадами и побледнел. Все это долго было темой пересудов во дворце.

С того дня Тадами потерял аппетит и все время лежал вниз лицом на полу в своем доме.

— Говорят, под конец он умирал, грызя собственный язык.

— Тадами пытался есть, но впустую: пища не проходила внутрь.

— Выглядел он мягким, а нутро-то было страшно злопамятного человека… — пробормотал Сэймей.

— А мне не верится! Из-за проигрыша стиха перестать есть! — с чувством сказав так, Хиромаса выпил саке. Уже наливали себе сами. Хиромаса посмотрел на Сэймея, наполняя сам опустевшую чашечку, и сказал:

— Говорят, является он!

— Является?

— Неупокоенный дух Тадами во дворце Сэйрёдэн.

— Хм… — Сэймей улыбнулся уголками губ.

— Ночные дежурные, несколько человек, говорят, что видели: ночью Тадами с синим лицом медленно идет сквозь шелковые нити дождя от дворца Сэйрёдэн ко дворцу Сисиндэн, бормоча: «полюбишь…»

— Как интересно…

— Не веселись, Сэймей. Это ж дело последних десяти дней. Если достигнет ушей императора, он испугается, начнет говорить о смене места пребывания… — глядя на Хиромасу, говорящего это с неожиданно серьезным лицом, Сэймей согласно кивал.

— Ну и что там у тебя, Хиромаса? — вдруг сказал Сэймей.

— Что?

— Давай уж, говори! У тебя ж ко мне был какой-то разговор?

— А ты понял?

— У тебя на лице это написано. Потому что ты хороший человек, — Сэймей говорил слегка подшучивая, но Хиромаса серьезен.

— Знаешь, Сэймей, — он заговорил другим тоном, — пять дней назад, вечером, было украдено Гэнсё, которое очень берег император.

— Неужели? — Сэймей с чашечкой в руках подался вперед.

Гэнсё — Видение — это имя бива[2]. Музыкальным инструментам, особенно знаменитым, давали постоянные имена. Раньше эта бива была тайным сокровищем императора Дайго. Она была привезена из империи Тан и «обладала верхней декой из палисандра», как записано в «Учетных записях старых инструментов».

— Кто, когда, как украл — непонятно.

— Ах, какое затруднение! — сказал Сэймей, а на лице у него было написано, что ему-то ну ни чуточки не затруднительно. Он всегда перед Хиромасой как-то само собою открывал свое истинное лицо.

— Вот. А позавчера вечером я слышал звук Гэнсё.

В тот вечер, когда его ушей достиг звук Гэнсё, Хиромаса дежурил во дворце Сейрёдэн. События того времени, конечно же, записаны в «Рассказах о древности».

«Муж сей (Хиромаса) — выдающийся музыкант и глубоко был опечален утратой Гэнсё, а после того, как все успокоились, во дворце Сэйрёдэн Хиромаса услышал доносящийся откуда-то с юга звук — некто играл на Гэнсё». Он открыл глаза, прислушался получше — и действительно, это был звук Гэнсё, который он хорошо помнил.

Хиромаса подумал, что это неупокоенный дух Мибуно Тадами от ненависти к императору Мураками из-за состязания в стихах выкрал Гэнсё и играет на ней где-то к югу от Судзакумон, Ворот Феникса. А еще он подумал, что это шум в ушах, но, прислушавшись, понял: нет, это слышится бива, и звук этот, без сомнения, принадлежит Гэнсё. Хиромаса был «выдающийся музыкант». Он не мог ошибиться.

Запутавшись в сомнениях, Хиромаса никому не сказал ни слова. Он взял с собой в сопровождающие только мальчика-пажа, и как был, в одном простом кимоно, шароварах и башмаках вышел из караульной комнаты у сторожевых ворот и направился к югу. Он вышел из Ворот Феникса, а звук бива слышится все еще где-то впереди. И тогда Хиромаса пошел по Большой дороге Феникса к югу: ведь если звук идет не от ворот Судзакумон, так может от каланчи, что дальше на юг? И это ни как не дух Тадами — если судить по звуку, похититель играет на бива, взобравшись вверх, на каланчу.

Однако когда Хиромаса пришел к каланче, он понял, что бива слышится еще дальше с юга. И еще — звук такой же, как и во дворце Сэйрёдэн. Странно. Невозможно представить, чтобы это играл живой человек.

Сопровождающий паж был бледен от страха.

Двигаясь все дальше на юг, они дошли до ворот Расёмон. Это самые большие ворота в Японии — величиной в девять ма и семь сяку, они чернели тяжелой громадой в темном небе.