— И тебе случается затрудняться, а, Сэймей?

— Случается и затрудняться.

— Хорошо!

— Хорошо?

— Угу, — Хиромаса кивнул и поднес ко рту саке.

Между тем снег все падал на землю, укрывая ее толще и толще.

После недолгого молчания Сэймей произнес тихие, словно снег, падающий с неба, слова:

— Добрый ты, Хиромаса.

— Добрый? Я?

— Да. Я даже немного сожалею.

— О чем?

— О том, что позвал тебя сегодня.

— Что?!

— Честно говоря, сегодня ночью есть одна вещь, которой тебе придется стать свидетелем. И возможно это такая вещь, которую тебе лучше бы не видеть.

— И что же это за вещь? — спросил Хиромаса.

— Как тебе сказать… — Сэймей уставился в глубину сада. Его взгляд обратился к тому фиолетовому цветку колокольчика, что все еще не скрылся под снегом. — Это вещь, подобная тому цветку.

— Колокольчик?

— Угу.

— Колокольчики я знаю, а вот твой пример не очень понимаю.

— Поймешь, когда настанет время.

— К этому имеет отношение меч, который ты велел принести? — Хиромаса протянул руку к мечу, лежавшему сбоку от него.

— А ты принес?

— Да. Да ты лучше ответь! Имеет отношение к мечу?

— Ну, да.

— Не пора ли объяснить, что это такое?

— Поймешь, когда придет.

— Придет?

— Скоро.

— Кто придет? — сказав «кто?», Хиромаса слегка покачал головой и уточнил: — Придет — человек?

— Человек. Но человек, который не человек.

— Что?

— Поймешь, когда придет, — тихо сказал Сэймей.

— Слушай, Сэймей, делать вид, что ничего важного не происходит — твоя дурная привычка. Я сейчас хочу знать!

— Ну, подожди пока, Хиромаса. Разговоры — потом.

— Почему?

— Потому что она пришла, — сказал Сэймей. Поставив чашечку, он медленно повернулся к саду. Хиромаса, вслед за ним, тоже обратил туда свой взгляд. И он увидел: в ночи в заснеженном саду скромно стояла женщина.

В снежном сиянии, в белой тьме стояла эта женщина. Одетая в черную монашескую рясу, в черном платке на голове. Издали смотрели на Сэймея и Хиромасу черные влажные глаза. Губы холодные, тонкие.

— Господин Сэймей… — произнесли губы.

— Смогла прийти? — сказал Сэймей.

— Как давно мы не виделись… — сказала эта женщина в одежде монахини. Голос, смягчивший ее губы, был подобен прозрачному, сухому ветру.

— Можешь подняться сюда? — спросил Сэймей.

— Полному скверны хорошо и здесь.

— Не стоит обращать на это внимание. Скверный ли, не скверный — это устанавливают люди. Ко мне это отношения не имеет.

— Здесь… — сказано было тихо, но очень ясно. В черных глазах женщины словно колючка пылал яркий огонек.

— Тогда я подойду, — поднялся Сэймей.

— Не стоит утруждаться.

— Не обращай внимания, — Сэймей вышел на веранду и опустился на одно колено прямо на доски. — Как поживаешь?

— Без перемен, — женщина опустила веки. Потом подняла взгляд. И глядя в эти глаза, Сэймей сказал:

— Сколько лет прошло?

— Тридцать лет.

— Действительно.

— Тогда господин Камо-но Тадаюки…

— Да, это было как раз, когда я только вступил на путь Оммёдо…

— А нынче ночью Вы, господин Сэймей… — в глазах женщины вдруг вспыхнуло синее фосфорицирующее сияние.

— Какая необыкновенная связь…

— И господина Тадаюки уже давно нет среди людей этого мира… — сказала женщина низким, бесконечно печальным голосом. Камо-но Тадаюки — учитель Абэ-но Сэймея. Он был известен как человек, глубоко познавший тайны Оммёдо, и в свое время был выдающимся оммёдзи.

— Выпьешь? — спросил Сэймей у женщины.

— Если Вы, господин Сэймей, изволите порекомендовать… — ответила она.

Сэймей поднялся, взял в руки кувшин и чашечку. Сначала он налил саке из кувшина, что сжимал в правой руке, в чашечку, которую держал в левой. Это саке Сэймей выпил в три глотка. Затем он протянул чашечку, которую только что осушил, и женщина приняла ее кончиками пальцев обеих рук. Саке в чашечку в пальцах женщины налил сам Сэймей.

— Можно ли? — глазами, в которых переливалось синее сияние, женщина смотрела на Сэймея. Сэймей не сказал ни слова, а только улыбнулся и кивнул. Тремя глотками женщина осушила чашечку. Сэймей поставил кувшин на доски веранды, а женщина поставила рядом чашечку. Хиромаса молчал, он просто смотрел на этих двоих.

Взгляд женщины плавно переместился на Хиромасу.

— Минамото-но Хиромаса. Сегодня ночью он нам поможет, — отрекомендованный так Хиромаса ничего не сказал. Женщина глубоко склонила голову перед Хиромасой:

— Простите за отвратительное зрелище, коему Вы будете свидетелем…

А Хиромаса вообще не понимал, что помогать, что вообще ему следует делать. Так и кивнул, ничего не понимая.

— Начнем? — спросил Сэймей.

— Давайте начнем, — ответила женщина. На плечах черного монашеского одеяния женщины скопился белый снег. Плавным движением женщина сбросила черные одежды со своего тела. Осталась абсолютно нагой. Ее кожа была белой до боли. Такого цвета, как белизна снега. И на эту белую кожу оседал снег. Белая кожа, вобравшая в себя цвет тьмы. У ног женщины словно густая тень лежал черный монашеский наряд. На ее полную грудь падал снег, и за тающей снежинкой уже ложилась следующая, и еще, и еще.

Сэймей босыми ногами сошел с веранды на снег.

— Хиромаса, — сказал Сэймей.

— Да!

— Возьми меч и подойди.

— Ладно. — Хиромаса взял меч в левую руку и сошел на снег. Тоже босиком. Возможно от напряжения, но и Хиромаса тоже совершенно не чувствовал холода снега под ногами. Вместе с Сэймеем он встал перед женщиной. Женщина стояла тут же, и на ее теле не было ни единой ниточки. В паху виднелась густая тень.

— Ничего не спрашивать! — так для себя решил Хиромаса. Он стоял, сжав губы.

Женщина выдохнула. Дыхание обратилось в светло-синее пламя и быстро растворилось в ночном воздухе. В глазах женщины усилилось сияние. Ее густые черные волосы спадали немного ниже плеч. В волосах словно бы вспыхивали зеленые искорки. Женщина просто опустилась на снег. В позу лотоса. Руки сложены перед грудью. Глаза закрыты.

Сэймей молча сунул правую руку за пазуху и извлек оттуда две длинные острые иглы. Тонкие иглы, тоньше шелковой нити. Хиромаса подавился возгласом, увидев, как Сэймей плавно погрузил одну из двух игл в черные волосы сзади, примерно в то место, где соединяются череп и шея. Игла вошла в шею женщины больше чем на половину.

Дальше — поясница. В нижнюю часть позвоночника Сэймей точно так же вонзил оставшуюся иглу.

— Хиромаса! Вынь меч! — сказал Сэймей.

— Да, — Хиромаса правой рукой вынул меч из ножен. Серебряный клинок бело блеснул в снежной тьме. Ножны он просто бросил на снег. Двумя руками сжал меч.

— Хиромаса! Внутри этой женщины живет демон, — сказал Сэймей. Хиромаса вместо кивка крепче сжал губы. — Демон по имени Када, змей.

— Да.

— Я сейчас изгоню демона из тела этой женщины. И вот его, когда он полностью выйдет из тела женщины, вот его и заруби своим мечом. Знак я тебе подам, — сказал Сэймей. Хиромаса расставил пошире ноги и занес меч вверх.

— Это «Изгнание змея Када», оно бывает раз в тридцать лет. Не так уж часто увидишь подобное, — сказал Сэймей. Он мягко взял губами кончик той иглы, что была воткнута сзади в шею женщины. И, не вынимая иглы, губами, сжимающими кончик, запел заклинание сю. Правой рукой он сжимал ту иглу, что была воткнута в спину женщины.

Это было такое сю, которое раньше Хиромаса никогда не слышал. Оно было похоже на заклятие на чужеземном языке, которое лилось, смешивая и чередуя в себе высокие звуки и низкие звуки.

Вдруг по телу женщины пробежала судорога. Не размыкая рук она откинулась назад. Глаза по-прежнему закрыты. А на ее лице, мало по малу, словно изнутри, проступало нечто. Гримаса. Гримаса восторга. Такое выражение лица, словно бы всю ее, и душу, и тело наполняла безграничная радость. Или гримаса боли и страдания. Такое выражение лица, словно бы ее тело пожирает некое чудовище.