Как и говорил вчерашний попутчик по автозаку Валера Чурбанов, после суда Григория привезли в СИЗО № 2 – «Бутырку». Ожидание на въезде было недолгим – минут тридцать. Подъехав к проходной, сперва выгрузили членов бурятской ОПГ16 и только потом – его. С ним было больше возни: предстояла первичная регистрация нового арестанта, точь-в-точь как на ресепшене в хорошем отеле.

Выйдя из «газели», Гриша понял, что находится в ином мире: здесь не было привычных звуков улицы и даже пахло как-то по-особенному – несвободой. Двор бутырского централа был узким и длинным. Позади осталась проходная с двойным заслоном ворот и досмотровой ямой, впереди слева возвышалась высокая красная кирпичная крепостная стена, обвитая сверху колючей проволокой— за́мок как-никак! Вход в здание тюрьмы имел форму арки с тяжелыми деревянными воротами, закрытыми изнутри старинными висячими замками и затворами. Войти внутрь можно было через калитку, прорезанную сквозь толщу дерева. Арочные своды внутри были побелены – и, видимо, совсем недавно. Справа от входа за стеклянным ограждением и ажурной решеткой располагалась дежурная часть СИЗО. В ней находилось несколько человек, включая майора, сидевшего за столом с папкой в руках.

– Фамилия, имя, отчество, год рождения, статья, суд, из которого привезли, – громко прокричал майор, глядя на Григория.

– Тополев Григорий Викторович, двадцать шестого февраля 1974 года, Таганский районный суд, —улыбаясь, негромко отрапортовал новый заключенный.

– Какого ты цвета? – продолжал опрос сотрудник СИЗО.

– Что? В каком смысле? – совсем не понимая вопрос, переспросил Тополев.

– Ну, черный, красный или, может, другой цвет? Тут разные бывают! Короче, тебе в общую камеру можно?

– А! Да, конечно, можно! – по-прежнему не понимая сути вопроса, на автомате ответил Гриша.

– Ты ранее не судимый, что ли?

– Да. Я в первый раз.

– О как! Ну, тогда вэлкам17, как говорит наш начальник!

После этого конвой подвел Григория к решетке, отделяющей тюремное пространство от свободного мира. Громко лязгнули замки, и Бутырка поглотила свою новую жертву.

Внутреннее помещение первого этажа называлась сборкой. Здесь по обе стороны располагались камеры разного размера и наполняемости. Широкий сводчатый коридор с высокими-превысокими потолками был наполнен светом от ламп и прохладой. Стены до середины выкрашены в серо-зеленый цвет, верхняя часть и потолок побелены. На полу старинная, еще советская плитка маленькими квадратиками непонятного грязно-рыжего цвета. Григория провели сквозь приемное отделение, и, повернув направо, он оказался в темном узком коридоре. Справа по ходу движения выводной сотрудник отворил дверь камеры и завел Гришу внутрь, где уже ожидали несколько человек. Это было длинное узкое помещение с огромным окном в конце. На окне – три ряда решеток. Вдоль них были протянуты круглые прутья толщиной с палец, а поперек – толстые пластины с отверстиями, через которые проходят эти прутья. Изящное и крепкое изделие, вызывающее уважение и страх и полностью отбивающее желание сбежать или даже просто попытаться их перерезать. Комната была изрядно загажена, стены – исписаны и изрисованы шариковой ручкой и карандашом. Здесь можно было встретить весь преступный фольклор: от обнаженных девок до блатных стихов, от грязных ругательств до приветов из других централов. Дальняк слева от входа, хоть и был современным – установлен когда-то белый унитаз), но очень грязным, вызывающим брезгливость и отвращение. Четырехметровые, если не больше, потолки были пошарпаны, и старая штукатурка свисала словно сталактиты в пещере. Лампы дневного света скрыты за решетчатыми колпаками от вандализма и ради безопасности.

– Здорово, пацаны! Меня зовут Григорий.

– Привет, Григорий! – поздоровался один из сокамерников славянской внешности. —Заходи, присаживайся. Какая у тебя беда?

– 159 часть четвертая, – наученный горьким опытом, молниеносно ответил Тополев. – Давайте знакомиться! Вы тут за что оказались?

– У меня тоже 159, только часть, наверное, третья будет… Хотя лучше вторая, – продолжил разговор славянин. – Меня зовут Дима. По телефону людей разводил на бабло. Мой подельник пошел забирать деньги у бабки, и его приняли менты, помутузили слегка, он меня и сдал. Сейчас пытаются еще несколько эпизодов накрутить, но мы пока держимся.

– А что значит «по телефону разводил»?

– Да ничего сложного! Ты слышал, наверняка, мол, «ваш сын попал в аварию или сбил кого-нибудь, и срочно надо сто тысяч рублей, чтобы закрыть эту проблему». Женщины ведутся на это только так! С мужиками, конечно, потруднее, но тоже есть свои подходы.

– Ну то есть ты здесь за дело сидишь? – спросил Гриша в лоб.

– Я? Конечно, за дело! Но мусорам мы об этом рассказывать не будем, – весело ответил Димон и заржал.

К компании мошенников присоединились остальные двое ожидавших своей судьбы.

– Я из Казани, зовут Геной. Был в розыске почти три года за поножовщину. А сегодня в Москве меня арестовали при проверке документов. Была уличная драка рядом с клубом, вот я ножом одного и пырнул. Хорошо, что жив остался!

– Ты – или он? – спросил с ухмылкой Тополев. – Хорошо, что жив остался ты или он? – повторил свой вопрос Григорий, увидев, что собеседник не понимает, чего от него хотят.

– Я, конечно! – уверенно ответил Геннадий. – Только побегать пришлось три года… Если бы не скрывался, давно бы уже отсидел и вышел.

– А меня зовут Магомед Топлеев. Я ингуш.

– Вот, значит, вместо кого меня хотели на суд отвезти с Петровки 38! – радостно произнес Григорий и крепко пожал Магомеду руку, рассказав о случившейся с ним в ИВС истории. – Представляешь, как мир тесен? Вот теперь мы с тобой в одной камере. А тебя за что арестовали?

– Мы с другом ехали на праздник Курбан-байрам на проспект Мира. Народу было полно, ну и милиционеров, конечно, понагнали. Мы подъехали практически вплотную к метро недалеко от мечети, а дальше нас уже кордон не пропускал. Мой товарищ попытался договориться с милиционером, чтобы проехать дальше на парковку, но нас не пустили. Они даже поругались по этому поводу. И когда друг начал выворачивать руль, чтобы отъехать, то случайно попал колесом на ногу милиционеру. Тот закричал, завопил, сбежались его коллеги. Моего друга вытащили из машины, скрутили и потащили в автобус. Я, естественно, тоже вышел и побежал за ними, пытаясь объяснить, что все это произошло случайно. Мы действительно верующие люди и никому не желаем зла. Нам религия не позволяет! В общем, забежал я за ними в автобус, они меня оттуда вытолкнули, и я позвал своих собратьев. Кто-то заскочил в автобус, и там началась потасовка. В общем, задержали меня и моего товарища и теперь предъявляют статью об оказании сопротивления при задержании и организации массовых беспорядков. В общем, полный беспредел!

Дверь камеры громко открылась, и на пороге оказался раздетый, избитый и с трудом передвигавшийся таджик с явными следами пыток. Магомед тут же окружил его вниманием и заботой, снял с себя кофту и достал из рюкзака тренировочные штаны. Усадив бедолагу на скамейку и немного приодев, начали расспрашивать о случившемся. Тот на ломаном русском, вперемежку со словами на своем родном языке, который тут же переводил Магомед, пояснил, что от него требовали признать себя виновным в убийстве соседа по общежитию. Когда он пришел домой с работы, его друг уже был мертвым. Эксперт сказал, что тот умер около трех часов дня, а обвиняемый пришел домой около семи вечера. Весь день он был на работе и никуда не отлучался, что могут подтвердить свидетели. Но в милиции его не слушали и требовали подписать признание. Он, естественно, не отступил от своих показаний, и тогда его сильно избили. Тем не менее он отказывался признаваться в преступлении, которого не совершал, и тогда его начали бить резиновыми дубинками и пытать электрошокером. Он потерял сознание и очнулся только на подъезде к тюрьме.