Шале.

Она поставила посуду в раковину и бережно взяла в руки небольшую конструкцию, которую смастерила ранее. Держа ее перед собой, она вышла из кухни и через весь сад направилась к сараю. До нее донесся лай соседской собаки, плещущийся в завываниях ветра, как липовая сережка. Она достала ключ и вставила его в замочную скважину.

Когда дверь открылась, Грейс ощутила, как мысли об одиноком ужине начинают таять.

Она была дома.

Шарлотта сидела в своей комнате и не знала, куда себя деть. Она бы даже рада была еще немного поделать уроки, лишь бы отвлечься от ссоры, которая происходила на кухне. Но она уже вызубрила таблицу умножения на четырнадцать, дописала рассказ о слонах и собрала школьный рюкзак к понедельнику. Она даже включила «Хижину любви» – шоу, которое обсуждали все ее друзья, – но оно показалось ей таким скучным, что Шарлотта никак не могла на нем сосредоточиться. Оставив телевизор включенным на фоне, она достала «Тайну острова сокровищ» в потрепанном переплете, которую до сих пор обожала, несмотря на свой возраст, и открыла на любимой главе о приключениях пса по кличке Тимми. Она все еще слышала ругань, доносящуюся с кухни, но теперь крики приглушались дверью, позволяя ей фантазировать о том, что могло быть сказано.

В последнее время они случались все чаще и чаще – вечера, проведенные в четырех стенах ее комнаты, чтобы родителям было проще ругаться друг с другом. Полгода назад ее мама получила повышение на работе, и родители усадили ее перед собой и объяснили, что теперь мама будет занята больше обычного, но все равно постарается находить для нее время, а папа постарается чаще приходить с работы пораньше.

Но этого не произошло. Он был все так же поглощен своим бизнесом, и Шарлотте оставалось только наблюдать за тем, как круги под глазами ее матери становились все темнее, а ее настроение, под стать глазам, все мрачнее.

И что бы ни было на этой бумажке, оно только подлило масла в огонь. Шарлотта снова пожалела, что не выбросила ее обратно в мусорное ведро, где ей самое место.

Она подумала, что в сложившихся обстоятельствах имеет полное право снова попросить купить ей щенка – теперь, когда она так часто оставалась одна, это казалось особенно важным, хотя почему-то она сомневалась, что родители разделят ее точку зрения.

Но не совсем одна, напомнила она себе, откладывая книгу, чтобы заглянуть в террариум, стоящий у нее на столе. Оттуда на нее уставился один из двух палочников. Второй проигнорировал ее, беспечно дожевывая подвянувший лист бирючины.

Ссора родителей достигла своей кульминации, и Шарлотта смогла разобрать больше слов.

«Непростительно». Это мама, которая учила ее, что людей всегда нужно прощать, если они искренне извиняются.

Затем целое предложение от папы, истеричное и пронзительное. «Не все считают меня неудачником».

«Это их проблемы». Снова мама.

«Знаешь, чье мнение по-настоящему важно? Тех, кто продолжает ценить тебя, даже когда ты оступаешься».

«И что это должно означать? Что мое мнение неважно, потому что ты мне лгал? И бог знает что еще?»

Шарлотта открыла окно и высунулась наружу. Вечерний воздух был свежим, и она глубоко вдохнула, наслаждаясь ощущением прохлады, разливающейся в легких. До нее долетела трель городского дрозда, принесенная ветром. А потом она услышала, как хлопнула входная дверь. И будто весь дом содрогнулся.

Это было что-то новенькое. Раньше никто из родителей не уходил из дома даже в пылу ссоры. Обычно они ругались, хлопали дверцами шкафов и, наверное, проливали слезы, но никуда не уходили. Воцарилась мертвая тишина, и Шарлотта задумалась, кто из родителей остался дома. Если папа, то она могла бы сбегать на кухню за шоколадным муссом, баночку которого видела в холодильнике. А если мама? Игра не стоила свеч, особенно после отказа Шарлотты есть сосиску.

Она закрыла окно и снова перевела взгляд на своих палочников. Один из них перебирал в воздухе своей тонкой ножкой, словно танцуя. Другой – целеустремленно взбирался по стеклу террариума на самый верх, вероятно, в поисках свежих листьев. Шарлотта обязательно нарвет для них завтра еще бирючины.

Беспокоиться не о чем, решила она, возвращаясь к книге. Ее родители еще помирятся. Всегда ведь мирились.

Амелия сидела за кухонным столом. Дни сменяли друг друга, принося новые откровения и приглушенные споры. Она до сих пор не могла поверить в то, что он мог так поступить с ними. Только не Том. Он всегда казался таким искренним, таким открытым к обсуждению любых тем. Для нее это было глотком свежего воздуха, в котором она отчаянно нуждалась после стольких лет, прожитых с матерью. Вот почему она влюбилась в него тогда, в самом начале. Ну, и еще в его глаза, глубокие и синие, как океан, такие же, как у ее отца.

Ее повышение сказалось и на нем тоже, она это понимала. Но в тот момент он отнесся к ней с такой чуткостью. Она сказала ему, что чувствует вину за то, что эгоистично ставит на первое место карьеру, пока Шарлотта еще учится в школе. А он рассмеялся и ответил, что только она может чувствовать себя виноватой за желание тратить больше времени на сбор средств для борьбы с раком.

– Я не хочу стать похожей на свою мать, – призналась она. – Думать только о карьере и совсем не обращать внимания на дочь. Я не допущу, чтобы Шарлотта чувствовала себя брошенной.

– Ты ничуть не похожа на свою мать, – заверил он ее словами, которые она всегда мечтала услышать. – К тому же у тебя есть я. Мы партнеры.

Их отношения давно перестали быть похожими на партнерство. А его слова оказались не более чем пустым звуком. Он часто отсутствовал допоздна, уверяя, что занят работой. Теперь-то Амелия понимала, что его задержки были связаны с бизнесом, трещащим по швам. И все-таки, неужели он не мог просто довериться ей? Она знала, что временами вела себя резковато, а он – чересчур робел и что, когда они оба уставали – а в последнее время это происходило слишком часто, – они легко могли сорваться друг на друга. Но они были Том и Амелия. Амелия и Том. Они любили друг друга.

По крайней мере, раньше любили.

– Ты действительно этого хочешь? – спросил он.

Вопрос вызвал в ней прилив гнева. Как будто вся эта ситуация была ее виной и ее решением.

– Нет, – произнесла она. – Не хочу. Я ничего этого не хотела. Но кто-то не оставил мне выбора, верно?

Он кивнул.

– Да, – сказал он. – Мне жаль.

Она невольно смягчилась, когда взглянула в его глаза, и на секунду ей захотелось простить его. Но она не могла. И дело было не только в деньгах, которые он снимал с их совместных счетов. И не в долгах, накопившихся на них обоих. И даже не в тайных перезакладах, которые могли стоить им дома. Дело было в обмане. В двуличии. Судя по всему, он проворачивал это годами, скрывая убытки, которые приносил бизнес.

И за все это время он так и не признался ей. Ни разу. Как она могла быть такой наивной и не замечать всего, что происходило у нее под носом? Может, поэтому он так благодушно воспринял ее повышение. Не потому, что радовался ее достижениям, а потому, что нуждался в дополнительном источнике дохода.

От этой мысли ей стало дурно, и она погнала ее прочь, после чего заговорила, стараясь, чтобы ее голос звучал ровно.

– Нам нужно продать дом. И это не мое решение, это решение банка. – Она сделала паузу. – Доверия тебе больше нет. Этот поезд ушел. Будет лучше, если мы поживем отдельно. По крайней мере, первое время, пока не решим, что делать дальше.

– Да, но я… – Он осекся. Возможно, он собирался сказать, что любит ее, подумалось Амелии. Он давно этого не говорил. – Хорошо, – сказал он вместо этого.

– Хорошо, – повторила Амелия, стараясь скрыть разочарование.

– У Шарлотты были факультативы после уроков, но с минуты на минуту она будет дома. Тогда и сообщим ей.

Амелия жалела, что из этой ситуации нельзя выйти так, чтобы не травмировать дочь. Но она должна быть с ней честной. Она не могла утаить от Шарлотты правду.