Но раджа Акбар Али-хан был самым богатым землевладельцем Чаквальской илаки. Чиновники были с ним заодно. Да и подряд на разработку соляных копей принадлежал ему. Крестьяне не получили обратно своей реки. К тому же многие из них лишились работы. Ведь они были виновны в том, что осмелились требовать возвращения украденной воды.

Помню, в тот день отец прибежал домой сам не свой. Хватаясь за голову, он все время повторял:

— Прости, боже! Прости, боже! Какая ошибка! Если бы не милость Аллаха, раджа-сахиб и меня вышвырнул бы. Да уведи теперь раджа-джи не то что воду — дочь родную, я и тогда не стал бы жаловаться!

И правда, вода в нашей деревне ценилась так же высоко, как честь девушки. Вода, приносящая жизнь, вода, текущая кровью в наших жилах, вода, которой не хватало, чтобы вымыть лицо, выстирать рубаху, вода, от недостатка которой мы обовшивели, тела наши покрылись густым липким потом, а душа коркой соли, — такая вода дороже золота и красивее девушки.

Да что тут говорить — спросите-ка лучше о цене воды у наших крестьян. Всю жизнь они ссорились из-за нее. Однажды, например, повздорили Сайдан, жена Сардар-хана, и Айшан, жена Аюб-хана. А ведь они были подругами — дома их стояли рядом, целыми днями женщины были неразлучны, вместе ходили по воду. Ключ далеко, тропинка одна; набрав по очереди воды и поставив друг другу кувшины на голову, возвращались они потихоньку домой, судача о деревенских делах. Кто знает, что случилось в тот злополучный день — торопились ли они обе или что другое было причиной вспыхнувшей ссоры, только одна из них сказала:

— Сначала я наберу воды!

— Нет, я! — ответила другая.

Наверное, это случилось потому, что, когда пересохла речка, остался только один ключ с пресной водой, и приходилось ходить очень далеко — за три коса. Женщины затемно выходили с кувшинами. Их ожидала длинная очередь у ключа. Тоненькая струйка воды не могла наполнить кувшин и за полчаса…

Так или иначе, поссорились женщины из-за воды. Они расцарапали друг другу лица, разбили кувшины, разорвали платья. Уже стемнело, когда они вернулись домой. Сайдан пожаловалась Сардар-хану, Айшан — Аюб-хану. Не помня себя от гнева, выбежали мужья с топорами в руках и, прежде чем люди успели вмешаться, зарубили друг друга. Так похоронили мы в один день двух соседей сразу. И много еще других могил на нашем кладбище породила нехватка воды.

Это убийство, связанное с единственным ключом у западной горы, произошло в дни моей юности. Позже там появился новый источник. Удивительная его история стоит того, чтобы о ней вспомнить.

В Потхохаре был страшный голод: все реки, каналы и колодцы нашей илаки иссякли от жары и засухи. Только в ключах горных расселин, куда не добирался палящий солнечный зной, оставалось немного воды. Наши женщины отправлялись за водой в два часа ночи. У ключа выстраивался длинный ряд кувшинов — ряд пустых кувшинов, из которых, казалось, рвался вопль изнывавших от жажды детей.

Богатые люди потеряли тогда всякий стыд, забыли бога. Сущим шайтаном показал себя сборщик налогов Малик-хан. Сговорившись с начальником полиции Афзалом Али, он выставил стражу у ключа. Затем вместе с начальником района Гуламом Али они скупили всю землю вокруг источника. Днем и ночью возводилась ограда по краям купленного участка. Наконец вода была заперта на замок. Теперь никто не смел брать ее без разрешения: источник принадлежал Малик-хану. А он обложил налогом каждый кувшин воды. Один кувшин — один ана, два кувшина — два ана.

Вой пронесся по деревне. Но полиция и власти были на стороне Малик-хана, закон был тоже за него. Вода также принадлежала ему.

Тогда вся деревня — парни, старики и дети — пришли к моему отцу.

— Дядя Худабахш, спаси нас, беда пришла!

— Что же я могу сделать? — спросил отец, разводя руками.

Седобородый старик Хаким-хан сказал:

— Помнится, это ты, Худабахш, отыскал пресный ключ, который отобрал у нас Малик-хан. Окажи милость, найди другой ключ! Ведь должна же быть хоть где-нибудь на этой горе пресная вода, живая вода. Худабахш! Ты самый мудрый среди нас, подумай же получше, выручи народ! Мы с тобой, что бы ни случилось… Может и помереть придется…. Ну а вот деревня, вся деревня… Воды, воды!..

Мой отец присел на скамеечку, помянул Аллаха и отправился в путь. Вся деревня потянулась за ним. Взобрались на гору, начали искать воду. А ведь найти ее труднее, чем Фархаду было гору своротить^[42], это я понял в тот день.

Словно блуждающий огонек, скитается вода в складках наших гор. Сегодня она здесь, завтра там. Вода — бродяга, вода — чужеземка, вода — лукавое, непостоянное существо. Верить ее любви нельзя. Она улетучивается, как слабый аромат в палящий зной. В нашей илаке Потхохар женщины верны и стыдливы, а вода — изменница, вода — бесстыдница, непоседа. Никогда не принадлежит она одному, никогда не держится одного ключа. Она кочует из края в край, и ей при этом не нужен паспорт. Ловить эту вертихвостку надо не лопатой, а волшебным стеклом — оно прочтет в сердце горы, как в открытой книге. Этим стеклом должен стать мой отец.

Весь день глотали мы пыль на высокой горе. Где только мы не искали беглянку — в густой тени кустов, в глубоких расселинах скал, в мрачных пещерах, в темных норах диких зверей. Мы обошли все старые ключи. Но мы добились того же успеха, как если бы в поисках жизни стали раскапывать могилы. Воды не было нигде. Петляя, как вор, она оставляла то здесь, то там следы притворных слез и ускользала от погони. Казалось, в глубоких расселинах, под могучей грудью горы она смеется над своими преследователями.

Но мы не теряли надежды. Целый день брели мы за отцом — все искали. Наконец настал вечер. Отец поднялся на одну из вершинок, отер пот с лица и бросил взгляд на заходящее солнце. И вдруг он заметил в глубокой расселине, озаренной косым солнечным лучом, зелень доба. А ведь каждый знает: там, где растет доб, обязательно должна быть вода. Доб — знамя воды, которое эта бродяжка несет повсюду с собой.

Отец вскрикнул и бросился бежать вниз, к расселине. Все кинулись за ним. С лихорадочной поспешностью разрывал он ногтями землю. Твердая сверху, она становилась все мягче, влажнее, наконец из глубины ее с силой ударила струя воды. Из сотен пересохших глоток вырвался радостный вопль:

— Вода! Вода!

Дрожащими руками отец зачерпнул полную пригоршню. Все взоры устремились на него. Все сердца горели одним желанием, одной мольбой: Аллах, даруй нам пресную воду, даруй нам пресную воду!..

Отец попробовал.

— Пресная! — торжествующе крикнул он.

— Пресная вода! Вода пресная! — загремело кругом.

— Вода нашлась! Пресная вода! — отозвалось в долине.

И сразу все ожило. В деревне забили барабаны, женщины запели песни, молодежь пустилась в пляс, ребятишки подняли веселую возню.

Раскопав ключ, крестьяне столпились вокруг, как бы окружив его живой изгородью. Не отходя ни на шаг, они с невыразимой любовью смотрели на воду — такой любовью светятся глаза матери при виде новорожденного.

Никогда не забыть мне этой ночи. Ни одна живая душа не осталась в деревне — все пришли на радостный праздник к своему ключу. Матери разожгли принесенные из дома мангалы и в тени уснувших под звездами деревьев укачивали своих детей. Благоухающие девушки пели песни — песни чистые и прекрасные, как вода, задумчивые, как лесные ключи, звонкие, как водопады. В ту ночь все женщины были красивы, земля — плодоносна, корни растений — свежи и сочны. Звучно лопались набухшие, нетерпеливые от ожидания семена.

Такая ночь пришла к нам в деревню, потому что отец мой Худабахш нашел воду — она была плодом его труда, любовью его сердца! И тогда пришла ночь, как свадебный поезд с невестой, восседавшей в паланкине…

Тихо, стыдливо журчал новый ключ — так молодая невестка идет, потупясь, по еще незнакомому ей двору.

Той ночью в одной моей руке была вода, в другой — рука Бало, а над нами сверкали звезды…