Все воспоминания моего детства связаны с водой — жажда воды, убыль воды, поиски воды. Сердце каждого жителя нашей деревни хранит память о воде и об ужасе разлуки с нею.

Помню, как я еще малышом ходил с бабушкой Амман стирать белье на речку Кхель. Бабушка полоскала, а я колотил белье на сверкающем песке. Воды в речке было мало. В сущности, это был узкий ручеек, спокойный и ласковый, как Бало, дочка нашего соседа сардара Сада-хана. Я любил играть с речкой не меньше, чем с Бало. Обе они, и речка и Бало, улыбались мне светлой улыбкой. Только тот, кто, как я, работает в копях, может оценить радость, которую дарили мне эти улыбки.

Но речка наша жила не больше шести месяцев в году. Уже в месяце чет она пересыхала. Тогда на обнажившемся дне можно было видеть маленькие синие камушки, а ноги ступали по мягкому илу, как по шелковому ковру. Проходило несколько дней, ил высыхал, и дно речки покрывалось густой сетью морщин. Затем оно трескалось, как губы крестьян, будто этот горячий песок не впитывал в себя влаги.

Когда я в первый раз увидел пересохшую речку, я так испугался, что вечером долго не мог заснуть. Укачивая меня на коленях, бабушка рассказывала удивительные истории, а я вспоминал Кхель и свои игры с нею. Спокойно журча, она вдруг резвым потоком огибала груду камней, и, словно Бало, рассердясь, убегала от меня в укромный закоулок. Однажды мы с Бало устроили возле двух камней мельничное колесо из колосков баджры, и, играя, воображали, что мелем спелое зерно. Как быстро вертелась наша мельница, несмотря на тихое течение! И вот — пересохла наша Кхель…

— Бабушка Амман, а куда ушла наша речка? — спросил я, следуя собственным мыслям.

— Спряталась в землю.

— Почему?

— Боится солнышка.

— Ух! Да чего же она боится? Солнышко доброе, хорошее.

— Солнышко не одно, внучек, их два. То, которое светит зимой, — хорошее, ласковое. А летнее солнышко — сердитое, жаркое. Они к нам в деревню приходят по очереди. Пока гостит зимнее солнышко — речке радость, а как подкрадется летний разбойник, так и пойдет стаскивать с речки ее платье. Каждый день уносит этот злодей какую-нибудь одежду, и к концу лета речка остается лишь в тоненькой рубашонке. Тогда наша речка прячется от стыда в землю, поджидает зимнее солнышко. Придет оно и даст ей новое платье.

— Летнее солнышко гадкое! — сказал я, протирая глаза.

— Верно, дурное. А теперь спи, внучек, спи.

Но мне не спалось, и я снова спрашивал:

— Бабушка Амман, почему вода с нашей соляной горы горькая?

Много вопросов о воде задавали дети нашей деревни. Их мечты всегда были связаны с водой. В других деревнях, где воды было достаточно, ребята, наверно, открывали золотые острова или искали дорогу в страну пери. В нашей деревне ребята с раннего детства открывали воду. Где бы ни играли они, в лощине или в горах, вода была обязательной участницей этих игр.

И я, еще малышом, нашел воду — в соляной горе я открыл несколько ключей. До сих пор помню радость, пережитую мной, когда я увидел первый ключ. Весь дрожа, манил я к себе пальцами струйку, бившую из расселины скалы. Я набрал целую пригоршню воды, и она трепетала в моих ладонях, как только что пойманная в силки птица. Каким же отвращением сменилась моя радость при первом глотке! Вода ужалила язык, словно скорпион, своей соленой горечью. Отплевываясь, я принялся искать другой источник. Но до сих пор — а прошло немало лет — не удалось мне найти на соляной горе пресного ключа.

Речка пересохла, и мечты о пресной воде неотступно томили меня.

— Бабушка Амман, — приставал я, — почему же вода с соляной горы горькая?

— Об этом в сказке говорится.

— Так расскажи.

— Как-нибудь потом… А сейчас спи!

— Сейчас расскажи, ба-буш-ка!..

— Ну ладно, расскажу, только не перебивай.

— Не буду, не буду!..

— Ну так слушай. Когда-то это была не соляная гора, а женщина. Она была женой дэва — бога горы, откуда сейчас течет пресный источник.

— Ну, бабушка, рассказывай!..

— А дальше было вот как. Дэвы пошли войной друг на друга. И наш дэв, оставив свою жену, тоже пошел воевать. Перед уходом он строго-настрого наказал жене: «Никуда не ходи, ни с кем не говори, занимайся хозяйством и жди, пока я вернусь…»

— Ну, бабушка, дальше…

— Вот ждет жена своего мужа, поджидает, а его все нет и нет. И однажды пришел к ней — только не муж, а…

— Кто?!

— Пришел белый дэв и сказал: «Я тебя люблю».

— Бабушка, как это — люблю?

Чуть помолчав, бабушка Амман сказала:

— У нас с тобой был уговор не перебивать!

Я испугался. Если бабушка Амман рассердится, она не станет рассказывать, а ведь дальше-то самое интересное! Надо слушать молча. Успею еще спросить, что такое любовь.

И я принялся упрашивать:

— Дальше, бабушка, дальше, я не буду перебивать!

— Жена западной горы нарушила клятву, — продолжала бабушка. — Обманул ее белый дэв. Он сказал ей: «Твой муж убит на войне дэвов». И тогда она вышла замуж за белого дэва.

Бабушка казалась недовольной, будто сказка все меньше нравилась ей.

— Почему же дэвы начали воевать? — сорвалось у меня с языка.

— Опять перебиваешь, — сказала бабушка Амман, нахмурясь. — Не стану я тебе больше рассказывать. Спи!

— Нет, нет, не буду, не буду!.. Бабушка, хорошая моя, дорогая, не буду я больше… Ну, бабушка!..

— Ладно, слушай дальше… Через много, много лет вернулся в долину старый дэв — первый муж неверной женщины. Увидел он свою жену с белым дэвом, рассердился, схватил топор и зарубил обоих. Тогда Большой пир заколдовал дэвов, превратив их в каменные горы. Вода западной горы сладкая, потому что дэв любил свою жену. А вода восточной горы всегда будет горькой, соленой — это неверная жена плачет, раскаивается в своей измене. Слезы ее засыхают крупинками соли. Эту-то соль твой отец и вырубает каждый день в копях…

Бабушка Амман вздохнула и задумалась.

— Все? — робко спросил я.

— Все, внучек, кончилась сказка.

Я сладко вздохнул и едва лишь закрыл глаза, как погрузился в сон. Мне приснилась соляная копь, где работал отец, где должен буду работать и я.

Первый раз я попал в эту копь, когда однажды вместе с бабушкой понес отцу обед. Ах, эти копи! Кругом — горы соли. В соляные стены словно вставлены соляные зеркала. В одном месте просочившаяся вода образовала соляной пруд. Я понял, что это тоже слезы женщины, превращенной заклятием Большого пира в соляную гору.

Отец взглянул на пруд.

— Видишь, сколько воды!.. — сказал он. — Только не для человека. Как поработаешь здесь день-другой, все тело покрывается соляной коркой. Если скрести ее, она ломается. И такая дурь находит, так хочется найти настоящий пруд и нырнуть…

Вода, вода!..

Ее не было нигде — ни в деревне, ни на соляной горе. Только на противоположной горе, чье сердце осталось верным любви, бил сладкий ключ. И еще в речке Кхель. Но вода ее пропадала каждые полгода, а пришел день, когда она исчезла навсегда. Только синие камни ее дна, сухой песок да унылые шаги женщин вдоль прежнего берега отмечали былой ее путь. Но это уже не дни моего детства, это годы моей юности.

Где-то далеко-далеко от нашей деревни раджа Акбар Алихан, владелец большого поместья, вопреки воле моих односельчан изменил течение реки. Он направил ее в свое поместье, а нашу долину и соседние земли превратил в сухую, бесплодную пустыню. И тогда все, кто жил по берегам речки, застонали, словно дети, осиротевшие после смерти матери. Да, речка Кхель умерла. Умерла и ее вода. А нам осталась лишь горькая память.

Я помню, как мои односельчане вместе с крестьянами других деревень подали жалобу властям. Они протестовали против самоуправства раджи и просили вернуть им уведенную речку. Ведь река, рассуждали они, — это хозяйка дома. Река дарит нам воду, она работает в поле, делает чистым белье, смывает грязь с наших тел. Наши деревни без воды — как дом без хозяйки. Крестьяне считали даже, что отвести воду — это все равно что украсть невинность их родной дочери. В этом случае они бы так же горевали, так же хмурились…